Кадеты и юнкера в Белой борьбе и на чужбине - Сергей Владимирович Волков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Уезжая, Думбадзе послал развлекавшей его компании бутылку шампанского и визитную карточку с благодарностью за прекрасно проведенное время и за интересные подробности о его жизни, о которых он не имел ни малейшего понятия. Генерал умер за год до революции.
Вопреки всем этим анекдотам, ялтинские евреи отнеслись к его семье очень сердечно и помогали чем могли в трудные дни.
Посещал я также и нашего дальнего родственника князя Черкезова, исполнявшего в Ялте обязанности грузинского консула. Когда красные взяли Перекоп и падение Крыма стало вопросом дней, Черкезов и его милая русская жена убеждали меня оставаться с ними и не эвакуироваться с корпусом куда-то в полную неизвестность. У них, мол, дипломатическая неприкосновенность, надо будет только переждать первое время, а потом они переправят меня домой, в Грузию. Но я уже пережил прелести советского владычества во Владикавказе и понимал, что в Ялте будет еще хуже. Разговоры о том, что большевики в 1920 году уже не такие свирепые, как были в 1918-м, меня не убедили.
Ходил я в отпуск и к однополчанину и старому другу моего отца, генералу князю Бекович-Черкасскому[187], последнему командиру кирасир Его Величества. Обычно гвардейскими полками командовали гвардейцы, но для Бековича было сделано исключение. Во время Японской войны он уехал на фронт, получил орден Святого Георгия и вернулся в Северский полк. В Гражданскую войну он был правителем Кабарды и пользовался громадным авторитетом не только среди своих кабардинцев, но и вообще среди горцев Кавказа. Он умер в Париже. Бывший северец и александриец Посажной[188] посвятил ему стихи, правильно отразившие любовь кавказцев к Бековичу:
Слеза туманит эту фразу.
Черкасский князь, тебя уж нет!
Как передать мне твой Кавказу
Прощально-горестный привет.
Я грохот горного обвала
В парижском гуле услыхал.
Отчизна князя провожала,
Кавказ ему салютовал.
Прощай, кунак! Мы вместе жили,
Делили мир, и пир, и бой,
Царям и Родине служили…
Прощай, кунак! Аллах с тобой!
Жена Бековича, тоже кабардинка из княжеского рода Каплановых, была моложе его на 25 лет, что ей не мешало обожать своего мужа. Я особенно ценил в ней «всероссийскость». Она много читала, копалась в исторических источниках и воевала с парижанами-сепаратистами, особенно с грузинами. Им было трудно возражать княгине Надживат, так как она действительно знала Кавказ и его историю и не имела ни капли русской крови. Была она настоящей барыней, подходившей под английское определение «леди», женщина, в присутствии которой мужчины чувствуют себя джентльменами.
Наш корпус был переведен в более просторные казармы в Массандру. Там произошел случай, показывающий, как кадеты относились к произволу над населением. В корпус пришли две женщины с жалобой, что они купили на толкучке у какого-то молодого человека одеяла, а через несколько минут подошли два кадета и «реквизировали» купленное, как казенное добро. Старшие кадеты – сплошь фронтовики – решили взять это дело в свои руки, чтобы примерно наказать виновных. «Продавец» и «представители власти» были опознаны, а одеяла возвращены пострадавшим. Ночью первая рота была поднята и было прочитано постановление старших кадет, что за мародерство с виновников снимаются погоны и они будут выпороты шомполами. Это было очень неприятное зрелище, особенно когда один из них стал визжать как поросенок. На следующее утро все трое исчезли из корпуса. Начальство не знало или делало вид, что не знает о случившемся.
В первой роте расцвело увлечение спиритизмом, захватившее даже командира роты, полковника Редина[189]. Он лично не принимал участия в спиритических сеансах, но не препятствовал им. У Редина на фронте пропал без вести сын, и он часто приходил посмотреть, как идут сеансы и нельзя ли узнать что-нибудь о судьбе сына. Вопросы задавались на животрепещущие темы, вроде: «Чем кончится Гражданская война?» – «Победой белых». – «Когда?» – «Очень не скоро». – «Что будет с нами?» – «Уедете за границу». – «Куда?» – «В…» Тут следовало непонятное сочетание букв, которое ярые адепты спиритизма позже, сидя в лагере в Югославии, задним числом подводили под его название: Стриище. Спрашивали еще: «Все ли вернемся в Россию?» – «Нет, только 300 человек». На конкретные вопросы иногда следовали более или менее удачные ответы.
Население Крыма и сам генерал Врангель не знали о тайных и усиленных переговорах между Пилсудским и Лениным в октябре 1920 года. Достигнутое ими соглашение о перемирии, а затем о мире было стратегическим предательством Польшей Врангеля. Это было вторым предательством Пилсудского: первое имело место осенью 1919 года. Большевики действовали тогда через Мархлевского, друга Розы Люксембург, старого приятеля и Ленина, и Пилсудского. Теперь из польских первоисточников мы знаем, чем руководствовался Пилсудский и его преемники. Пилсудский, как старый революционер, сочувствовал больше большевикам, чем белым генералам. Белые боролись за «единую и неделимую» Россию (что, между прочим, не распространялось ни на Польшу, ни на Финляндию), поэтому поляки на верхах считали, что помощь белым идет против польских национальных интересов. Сознательное бездействие польской армии осенью 1919 года позволило большевикам снять лучшие войска с польского фронта и перебросить их на юг против генерала Деникина. С другой стороны, как замечает бывший начальник польского Генерального штаба генерал Галлер, «слишком быстрое поражение Деникина также было не в интересах Польши. Мы предпочитали, чтобы его сопротивление продолжалось, чтобы советские войска были прикованы к фронту на более продолжительное время. Само собой разумеется, что вопрос был не в оказании эффективной помощи Деникину, а в продлении его агонии». Начальник польской академии Генерального штаба генерал Кутржеба идет дальше: «Когда обнаружилось, что Деникин не соглашался признавать независимость Польши (что было ложью, так как признание Деникиным независимости Польши было «безоговорочным и полным»), Пилсудский решил не помогать Деникину, а помочь Советам справиться с ним. В итоге польская армия неделями бездействовала, соблюдая якобы негласное перемирие, пока Советы вели операции против Деникина. Таким образом Пилсудский дал им возможность разбить Деникина» («Польска Зброина», 7 мая 1937 года).
Пилсудскому приписывается фраза, что он «сел в один поезд с Лениным, но вышел раньше, на станции, называемой «Польша». Ленин же поехал дальше, к мировой коммунистической революции. 19-лет-нее пребывание наследников Пилсудского на этой «станции» кончилось 17 сентября 1939 года, когда Красная армия нанесла полякам предательский удар в спину под предлогом освобождения от «фашистского ига» белоруссов и западных украинцев. Совето-польские переговоры о мире «велись в строжайшей тайне» от польского народа и
