Дневники русской женщины - Елизавета Александровна Дьяконова

Довольно с нас интеллигенции; пора подумать о народе. Всеобщее обязательное обучение! – вот вопрос, который был нынче поднят и обсуждался газетами и журналами весьма усердно. Как было бы прекрасно, если бы этот закон осуществился на деле. Но едва ли… во всяком случае, не скоро, до него, пожалуй, и мы умрем, и еще поколение пройдет. Потребуется огромная затрата средств на открытие и содержание народных школ и учащих. И если теперь можно принести где-нибудь действительную пользу, то это именно в деле народного образования, потому что и время, и жизнь требуют его. Это, конечно, труд незаметный и скромный, но полезный – в самом полном смысле этого слова. Только бы хорошенько подготовиться к нему, продолжить свое образование, а потом – по этой дороге – вперед!!

Ярославль, 6 августа. Я читала у Гефтинга, что человек не может жить в одно и то же время противоположными чувствованиями: «со слезой в очах, и с ясною улыбкой… и на весах души развесив ровно и счастье и печаль…» Когда я приехала сюда, – именно это смешанное настроение охватило меня: я переходила от страха к надежде, и наоборот до того, что мне казалось, что я живу и тем и другим, точно двойною жизнью, точно они обе были у меня в груди, – и сердце готово было разорваться от тысячи противоположных чувств… Какое глубокое мучение!

Довольно! так жить более нельзя… Через 9 дней надо сообразить… когда уезжать отсюда в случае неудачи, к кому обратиться за рекомендательными письмами, достать заграничный паспорт. Если не примут – уеду! надо ехать… Господи! хотя я повторяю – да будет Воля Твоя – но все-таки Ты помоги мне!

В эти дни я хотела заниматься, но не могу: все напоминает мне еще более о моем положении… И я брожу из угла в угол, как тень, стыдясь за себя, и все-таки ровно ничего не делая. Возьму в руки и иголку – смеюсь сама над собой: с каким большим багажом вещественным и с каким скудным умственным! Сяду за рояль – думаю: совершенно бесполезное времяпрепровождение, я не способна к музыке. Наконец, сегодня взялась-таки за Руссо, и он меня развлек. Какое прекрасное произведение «Emile», как много в нем хороших и верных мыслей.

10 августа. Когда недавно В. приезжал сюда на несколько дней, он сказал Вале, что он такой же, как и она, т. е. не знает «других сторон жизни…». Следовательно, любовь его чистая, идеальная.

– Иначе я никогда не осмелился бы.

– Я очень рада, – сказала сестра. Вместо ответа В. поцеловал ее руку… Наконец-то на моих глазах состоится идеальный брак – союз одного мужчины с одною женщиной, такой, которого требуют законы нравственные и религиозные… Как это хорошо! И не без внутренней радости подумала я, что отчасти способствовала этому браку, что я передала ему сестру.

Валя хочет поступить на курсы, и В. в продолжение 4-х лет учения не должен пользоваться правами мужа. Люди опытные говорят, что это положительно невозможно; и Валя уже теперь сомневается, может ли он остаться таким же, как и она до 29 л., постоянно видя ее… Но взвесив все жизненные обстоятельства – я нахожу, что шансы его и сестры равны: сестра, когда задумала поступить на курсы, и слышать не хотела о замужестве – и он был несчастен; теперь она согласна, но с условием, исполнить которое он дал ей клятву. Пусть они повенчаются, пусть сестра в этом случае поступит, как иногда я поступала в решительных случаях: закрыв глаза, бросится плыть по течению…

12 августа. О, долго ли протянется эта мучительная неизвестность? Хоть бы на один конец: да или нет, но только – скорее, скорее узнать…

Я не могу ничем заниматься; работа утомляет меня, а книги читаю машинально. От всего можно уйти в книги, забыться, – прежде я всегда так и делала; но теперь при всем желании никак невозможно: научные книги только напоминают мне, что я «на волоске», и вместо того, чтобы размышлять или резюмировать прочитанное, – невольно руки опускаются с книгой, а в голову опять лезет вопрос: что же? чем же кончится? какой же ответ я получу?.. Бросишь книгу, закроешь глаза, схватишься обеими руками за голову – и сидишь так где-нибудь, стараясь прогнать от себя эти мысли…

Неизвестность – хуже всего. Если бы я получила ответ, то каков бы он ни был – все-таки было бы лучше; я знала бы по крайней мере, что мне делать, куда ехать. А теперь – ничего.

Всего двенадцать дней как я здесь, а мне кажется, что двенадцать недель. Мучительно медленно тянутся дни, один за другим, не торопясь; они точно сговорились идти как можно медленнее…

Мне хотелось бы уехать куда-нибудь, в особенности на 15-е число. Но я уже получила отказ в моей просьбе: совершеннолетие старшей дочери в некотором роде составляет событие, которое нельзя оставить пройти незаметно, и к тому же большой праздник. А мне, право, не до обедов и гостей, которые придут в силу раз установившегося обычая… Я убежала бы на край света, если бы это было возможно!.. И очень жаль, что у меня крепкие нервы: если бы я заболела на все это время – было бы гораздо лучше: лежала бы себе преспокойно, за мной ухаживали бы, и время прошло бы быстро и незаметно.

Скорее бы… конец. Каков бы он ни был!

У меня не хватит мужества прочесть ответа в случае получения. Чувствую, что не могу… Пусть уж лучше сестры.

14 августа.

– Вы живете рассудком и страстью, – сказал мне сегодня случайно встретившийся в соборе за всенощной офицер, с которым мы познакомились во время нашей поездки по Волге.

– Я заметил, что вы совсем не живете душевною жизнью, а между тем это необходимо. Не принимайте слова «страсть» вместо любви, нет, ведь его можно применять ко многому. В вас сейчас видна страсть… – Конечно, он подразумевал под этим словом мою живость, вспыльчивость; он сказал бы вернее: страстность.

– Если я живу рассудком, то это даже лучше: жизнь того требует, – возразила я.

– Нет; вы не правы. Живите сердцем; относитесь душевнее к людям, и вам сразу станет лучше, и вы будете спокойнее. Вот тогда, на пароходе, я заметил, что между вами, сестрами, нет той задушевности, которая должна была бы быть.

– Но, однако, мы все живем вместе как одна; мы всегда стоим друг за друга…

– Все это прекрасно; тем не менее между вами нет именно задушевности, которая сейчас же высказывается в обращении. Относитесь друг к другу сердечнее – это даже должно, потому что вы близки между собой.

А ведь он