Апокалипсис в шляпе, заместо кролика - Игорь Сотников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И здесь бы самым разумным решением для Клавы было бы её решение осмотреться по сторонам и понять, не только где она находится, но и осмыслить своё не укладывающееся в обычные и даже разумные рамки поведение, удивившее и продолжающее удивлять всех собравшихся в этом месте для курения курильщиков: Она выскочила, как метеор, из своего ниоткуда и прямиком к клерку-очкарику, вогнав того в ещё какое охренение и переполнение организма ядовитыми никотиновыми химикатами, которые нужно время от времени выводить из себе через выдох, а он не может пускать дым прямо в лицо наикрасивейшей для него девушки, вот и движется постепенно к своей гибели.
Но Клава сейчас, по всей видимости, не способна разумно рассуждать и мыслить, и она только изучающе смотрит на замершего в одном не сдвигаемом положении клерка, хоть и пускающего уже слёзы от едкого дыма, и шмыганьем носа помогающего себе не разреветься, но всё же ещё держащего себя на ногах и в руках, которые он всё же решил распустить напоследок, в случае своего падения на глазах этой девушки, и непонятно чего от него добивающейся. Как будто ей и так не ясно, что он готов для неё на всё, что она ни попросит сделать. – Может оценивает меня и то, на что я способен? – укрепляет себя в ногах клерк вдохновляющим вопросом.
– Да я ради тебя! – всё поднимается из глубин естества клерка, готового ради неё…Да хотя бы побить вон того громилу, заткнув его хлебало кулаком вместе с сигареткой. Где он, сложив в двое, а может и в трое (так он громаден) удивлённого такой его хваткой громилу, сверху вниз на него посмотрит и закрепит свой с ним короткий разговор замечанием. – Я уверен, что ты не подавишься.
– Дай. – Вдруг говорит Клава, продолжая держать на поводке своего взгляда клерка. А тот и не поймёт, что она от него хочет. А то, что он внутри весь взмок и ещё больше распалился нервно от неких предощущений, то это его дело.
– Что дай? – с трудом удерживая во рту дымящуюся сигарету, еле внятно спросил в ответ Клаву клерк.
– Её. – Кивая на сигарету, говорит Клава, вгоняя окончательно в прострацию клерка, ничего не могущего понять из происходящего. И тогда Клава сама берёт ситуацию, а точнее сигарету из его рта в свои руки, и под застывшее недоумение и общую заворожённость в глазах стоящих по сторонам курильщиков, вставляет в рот сигарету клерка и …Сигаретки и сигареты выпадают из рук и ртов курильщиков потрясённых тем, что тут устроила эта девушка, принявшись в танце кружиться в своём головокружении, задрав голову вверх, и в такт звучащей в её голове мелодии выпускать вверх струи дыма. И так этого дыма оказалось много, что всю площадку для курения заволокло дымом и туманом их видения происходящего в центре площадки с девушкой, кто единственная из всех тут в танце разгоняла вокруг себя эту туманность чуть ли не Андромеды.
А когда со стороны вдруг пропавшего из виду клерка, донёсся знаковый звук падения, то никто не выказал особого удивления этому обстоятельству, ведь каждый из находящихся здесь людей, дрожью в ногах и сердечной недостаточностью выказывал потенциальную готовность к нему присоединиться в своём падении. Но они пока ещё держались, проговаривая про себя облекшую в слова истину: «Почему девушку делает такой притягательной сигарета в руках? А всё дело в том, что сигарета указывает на то, что её носительница хоть и само совершенство, но и сама не без греха. И значит, с ней можно насчёт себя и своего будущего договориться».
И на этом всё, договорились эти мыслители с дымом в голове, окончательно потеряв нить своей мысли и танцующую девушку в этом больше мысленном, чем дымном тумане. А когда он рассеялся, то никто и виду не показал, что удивлён тому, как бесхребетно и малодушно себя повёл этот клерк, отказав девушке в просьбе прикурить. И как результат, по заслугам дымом поперхнулся, затем поскользнулся на мостовой и дальше ему, разбившему голову об мостовую, а если точнее, то об своё упрямство и жлобство, а также всем жмотам будет наука, как не идти навстречу просьбам таким небесным созданиям.
Ну а куда же пропала или просто испарилась Клава, так всех тут своим танцем удивившая? Да в общем, недалеко она от этого места ушла, воспользовавшись установившимся смятением в личностях всех этих людей, надумавших тут в дыму очистить свои соображения и мысли. А она вернулась обратно на парадную магистраль человеческих мимоходных и мимолётных отношений, но не в самую гущу этого проходящего столпотворения, а чуть в сторону от всех этих событий, к разделяющему этот пешеходный мир от автомагистрали ограждению. И здесь она оказалась, как она вдруг выясняет для себя, не просто случайно: а она опять внезапно обнаруживает перед собой в крайней близости лицо человека, кому на этот раз не так внезапно боязно на неё смотреть, а эти глаза напротив неё выказывают большое за неё беспокойство и какой-то недоступный ей интерес.
И это всё, а также то, что эти глаза принадлежат тому самому бродяге, который её преследовал, порывает Клаву спросить с него за всё ей непонятное. – И что ты тут стоишь? – достаточно бесцеремонно задаётся вопросом Клава. Но бродяге более привычно такое независимое от своего общественного положения спрос с себя людей, находящихся в несвободе таких сословных и в чём-то условных ограничений. А вот обратись ты к нему в свете всех этих условных ограничений, например, милейший или ваше превосходительство, то он не только не поймёт вас, но и решит держать с вами, явно что-то замышляющего, ухо востро, а ноги в готовности дать дёру.
– Я помогаю людям. – Говорит бродяга.
– Это как это? – удивлена в ответ Клава.
– Я через отклик милосердия в них, не даю окончательно зачерстветь их сердцам. – Отвечает бродяга.
– Неужели. – Со своим скептицизмом отвечает Клава. А бродяга уже привык слышать в свой адрес такое недоверие, и он позволяет себе в её сторону снисходительный взгляд, а затем говорит несусветную для Клавы самонадеянность: «Вижу, что и вам нужна моя помощь», и вынимает из нутра своего пошарканного пиджака флейту, которая
