Прогулка по лесам - Билл Брайсон

Но даже там мы не могли надеяться на отдых. Катадин находится в Национальном парке Бакстер, который гордится своей особенной приверженностью к лишениям и суровости. Здесь нет ни ресторанов, ни коттеджей, ни сувенирных лавок, ни стоек с гамбургерами, нет даже асфальтированных дорог. Сам парк расположен в Богом забытом месте, в двух днях хода от ближайшего города Миллинокет. Могло пройти еще 10 или 11 дней, прежде чем мы смогли бы нормально поесть или поспать. Да, нам предстоял долгий путь.

Утром мы тихо перешли через реку, уже неплохо наловчившись в этом искусстве, и начали наш долгий и медленный подъем на вершину хребта Баррен-Чэйрбэк. Мы должны были пройти 24 километра, а затем спуститься к более пологой долине реки Плезант. На карте среди гор были отмечены три ледниковых озера, оставшиеся после их таяния, но все они находились в стороне от нашего пути. Других источников воды здесь не было. День обещал быть очень неприятным, если мы срочно не найдем воду, ведь на нас двоих приходилось всего четыре литра, а солнце уже начинало припекать.

Гора Баррен заставила нас попотеть, так как большая ее часть была расположена на открытом солнце, хотя казалось, что мы стали сильнее. Даже Кац двигался с большей легкостью. Воздух был все таким же душным. И почти все утро у нас ушло на то, чтобы пройти каких-то семь километров. Я поднялся на вершину раньше Каца. Пик был покрыт разогретым на солнце гранитом, который был горячим на ощупь, но здесь гулял легкий ветерок – первый за несколько дней, и я нашел тень под заброшенной пожарной вышкой. Мне показалось, что впервые за неделю я смог расположиться с комфортом. Я прилег и подумал, что смог бы проспать здесь целый месяц. Кац подошел минут через десять, тяжело дыша, но радуясь, что он наконец оказался наверху. Он присел на камень подле меня. Воды у меня оставалось примерно на четыре сантиметра, я передал ему бутылку. Он сделал совсем небольшой глоток и отдал ее мне обратно.

– Возьми еще, – сказал я, – ты же хочешь пить.

– Спасибо. – Он сделал чуть менее скромный глоток и поставил бутылку на место. Он посидел с минуту, затем достал шоколадку, разломил ее пополам и протянул кусок мне. Это было достаточно странно, потому что у меня был свой батончик, и он об этом прекрасно знал, но у него не было ничего другого, чем можно было бы поделиться.

– Спасибо, – сказал я.

Он надкусил шоколад и стал жевать, а потом ни с того ни с сего начал:

– Болтает влюбленная парочка. Девушка спрашивает парня: «Джимми, а как пишется слово педофилия?» Парень смотрит на нее с удивлением. «О, Господи, милая, – отвечает он, – да это же ужасно длинное слово для восьмилетней».

Я засмеялся.

– Прости меня за тот вечер, – сказал Кац.

– И ты меня прости.

– Что-то на меня нашло. Не знаю.

– Я знаю.

– Мне иногда приходится тяжело, – продолжил он. – Я стараюсь, Брайсон, правда, но… – Тут он остановился и задумчиво, почти беспомощно пожал плечами. – В моей жизни есть какая-то дыра, на месте которой когда-то была выпивка. – И он посмотрел вдаль – на привычную изумрудную бесконечность лесов и озера, легонько поблескивающие в горячей дымке. Что-то было в этом взгляде, что подсказало мне, что он закончил свою речь, но Кац вдруг продолжил: – Когда я отправился обратно в Де-Мойн после Виргинии и устроился работать в строительной компании, то в конце рабочего дня вся команда отправлялась в паб на другой стороне улицы. Они всегда звали меня с собой, но я отвечал, – он поднял обе руки и сказал глубоким, исполненным гордости голосом: «Нет, парни, я теперь другой человек». И я шел домой, в мою маленькую квартирку, включал телевизор, разогревал ужин и чувствовал себя настоящим праведником. Так и должно было быть. Но на самом деле, знаешь, когда ты проводишь вот так вечер за вечером, довольно сложно убедить себя, что ты живешь на всю катушку. То есть, если бы у меня был измеритель веселья, счетчик вряд ли зашкаливал бы всякий раз, как я пялился в одиночестве в экран. Понимаешь, о чем я? – Он взглянул на меня. Я кивнул. Он продолжил:

– Ну так вот, однажды после работы они пригласили меня в сотый раз, и я подумал: «Ох, да к черту все. Нет такого закона, который запрещал бы мне ходить в паб с друзьями». Так что я пошел с ними и заказал себе диетическую колу. И все было просто прекрасно. Ну то есть было замечательно наконец пообщаться с людьми. Но в конце вечера так здорово выпить пива. И с нами был этот придурок по имени Дуэйн, который постоянно приговаривал: «Давай, выпей пивка. Тебе же хочется. Одна банка не повредит. Ты же не пил целых три года. Разочек-то можно». – Он вновь взглянул на меня. – Понимаешь? – Я кивнул.

– Он подловил меня в момент, когда я был наиболее уязвим, – сказал Кац с грустной иронической усмешкой. – Понимаешь, я все еще дышал. Я не пил больше трех банок, боже упаси. Я знаю, что ты сейчас скажешь. Поверь. Я уже не раз слышал это. Я знаю, что мне нельзя пить. Я знаю, что мне нельзя выпить даже двух кружек пива, как всем нормальным людям. Знаю, что их число будет только увеличиваться, пока я окончательно не потеряю над собой контроль. Я знаю это. Но… – Он снова замолчал и покачал головой. – Но я так люблю выпивку. Так уж вышло. Именно люблю, Брайсон, люблю вкус спиртного, обожаю легкое головокружение, которое появляется после двух кружек, люблю запах и атмосферу паба. Я скучаю по грязным рассказам и стуку бильярдных шаров где-то в глубине зала, и по голубоватому свечению бара в ночи. – Он снова затих на минуту в ностальгии. – И все это исчезло из моей жизни. Я знаю это. – Он тяжело дышал, раздувая ноздри. – Но иногда. Иногда все, что я вижу, уставясь в экран телевизора, когда ужинаю дома – это череда бутылок и банок, которые кружат меня в хороводе, словно в каком-то мультфильме. Ты когда-нибудь ел в одиночестве перед ящиком?

– Ну, не годами.

– Так вот, это просто дерьмово, уж поверь мне. И не знаю, просто это так тяжко… – Он сбился с мысли. – На самом деле это ужасно тяжко. – Он посмотрел на меня, его распирали чувства, но выражение лица оставалось скромным и честным. – Порой я превращаюсь в свинью, – сказал он тихо, но открыто.

Я улыбнулся ему:

– Ты не превращаешься, а становишься еще большей свиньей, чем раньше.

– Да, я согласен, – усмехнулся он.

Я потянулся к нему и как-то глупо и дружелюбно ткнул его в плечо. Он воспринял мой жест с радостью.

– И знаешь, в чем вся хрень? – Он задал вопрос, будто бы собирался с силами. – Я бы убил сейчас за ужин у телевизора. Правда-правда.

Мы засмеялись.

– Готовый ужин «Голодающий холостяк» с пластиковыми потрохами и горячей подливкой. Ммммммммм. Я бы оставил твою тощую задницу здесь в обмен на один лишь запах этого блаженства. – После этого он протер глаза, воскликнул: – Ах, к черту! – И подошел к краю обрыва, чтобы помочиться.

Я посмотрел на него, старого и уставшего, и подумал, что же такого мы забыли здесь, на вершине. Ведь мы уже не были мальчишками.

Я начал рассматривать карту. Мы были практически без воды, но находились примерно в двух километрах от пруда Клауд, где могли бы пополнить свои запасы. Мы разделили последние капли, и я сказал Кацу, что пойду вперед к пруду, нафильтрую воды и оставлю для него бутылки.

За двадцать минут легкой ходьбы по травянистому склону я добрался до пруда. Пруд находился ниже, и к нему вела крутая дорожка, уводившая на четверть мили от Аппалачской тропы. Я оставил рюкзак у большого камня у дороги и начал спускаться вниз к берегу пруда с нашими бутылками и фильтром.

Мне понадобилось примерно двадцать минут, чтобы спуститься, наполнить три бутылки и подняться обратно, так что когда я вернулся на тропу, прошло уже минут сорок с тех пор, как мы с Кацем расстались. Даже если бы он задержался на вершине и шел бы в самом неспешном темпе, это не заняло бы у него столько времени. К тому же идти было легко, и я знал, что он мучится жаждой, так что мне показалось странным, что его нет на месте. Я подождал еще минут пятнадцать, затем двадцать, затем двадцать пять. И наконец я оставил свои вещи и отправился на его поиски. Я не видел его уже больше часа. И когда поднялся на вершину, то увидел, что его там нет. Я встал в недоумении на той же точке, где мы распрощались. Его рюкзака не было на месте. Он совершенно точно двинулся дальше, но если его не было на горе Баррен и около пруда Клауд, то где же мне было искать его? Единственным возможным объяснением было то, что он, возможно, пошел назад, что сразу отпадало: Кац никогда не оставил бы меня без предупреждения. Может быть, он упал с обрыва? Но это было просто абсурдно: склоны не были настолько опасными, хотя этого никогда нельзя знать наверняка. Джон Коннолли рассказал нам за несколько недель до этого о своем друге, который потерял сознание на жаре и сошел с безопасной протоптанной дороги. Он несколько часов пролежал незамеченным, пока не испекся на солнце заживо. Я тщательно прочесал весь путь до пруда в поисках следов, иногда поглядывая за край склона в страхе, что увижу тело Каца, валяющимся на камнях. Я несколько раз звал его, но ответом мне было только эхо.