Фантастические изобретения (сборник) - Курт Воннегут

— Не скажу, чтобы меня не радовало возвращение физических сил. В последние годы своей первой жизни я чувствовал себя неважно: напряженная работа предшествующих лет подорвала мое здоровье. В первой жизни я должен был часто отдыхать, а это мне было неприятно. Во второй жизни, достигнув периода расцвета, я снова начал интенсивно работать. Сначала мне это очень нравилось, но радость быстро уступила место досаде. Радует ведь не только сама работа, но и ее результаты: "Конец — делу венец", как говаривали еще древние римляне. А для меня венцом дела было его начало. Сначала приходил успех, признание, потом удачные опыты, потом неудачные, а потом утомительные вычисления и безуспешные размышления венчал смутный проблеск невыкристаллизовавшейся идеи. Все это напоминало мне нить Ариадны, которую наматывали обратно на клубок Тезея. Особенно большие успехи, разумеется, в обратном порядке, выдались на мою долю уже вскоре после того, как я очутился в поле с обратным ходом времени: применение двигателя моей конструкции на локомотиве л грузовике, а через два года, то есть, в сущности, двумя годами раньше, в 1911 году, — спуск на воду датского корабля «Зеландия» с дизель-мотором. Потом запуск и постройка (да, именно в этом порядке) электрической машины с моим двигателем, снабжающей током трамвайную сеть в Киеве. Да, я точно помню конец, то есть, по-вашему, начало этого строительства; это было через десять лет после того, как я оказался в ноле с обратным ходом времени, в 1903 году. Десять лет! Но если к обратной последовательности обычных житейских действий мне уже удалось привыкнуть и я даже начал считать все это совершенно естественным, то вновь пережить успех, который потом бесследно улетучивается, уступая место огромному душевному напряжению, — вот что было для меня постоянным мучением. Представьте себе: сначала я был миллионером, а за следующие два года миллионы растаяли с той же скоростью, с какой накапливались в моей первой жизни; после триумфа моего изобретения на Мюнхенской выставке я пережил все волнения, связанные с ожиданием этой выставки. Или неуклонное отставание в области технического прогресса: проблема питания двигателя в обратном порядке. Сначала я питал его пригодной для этого нефтью, потом перешел к своей первоначальной идее — к питанию угольной пылью. И снова то, на что я жаловался раньше: "неслыханная борьба с глупостью и завистью, с леностью и злобой". И все это мне приходится переживать заново, с самого начала!

Рассказ мучил его, он обрывал фразы, запинался, задумывался, словно должен был все повторять снова — уже в третий раз.

— Итак, мне становилось все труднее, все тяжелее, все безнадежнее. В моей первой жизни день 17 февраля 1894 года был настоящим праздником: в этот день мой двигатель впервые работал непрерывно целую минуту. А в жизни обратным ходом это была последняя минута его работы. В декабре 1892 года, в своей второй жизни, я должен был вернуть патент, полученный в первой. Можете себе представить, как идея двигателя все больше тускнела в моем сознании и что я в связи с этим пережил.

Впервые я прервал эту своеобразную исповедь вопросом:

— А вы не помните того, что изобретали раньше? По мере того как уходило время, вы все забывали? Почему же вы помните это теперь?

Только сейчас, услышав собственные слова, я понял их неуместность. Но он только кивнул головой, словно это был отзвук его мыслей, и сказал:

— Забыть? Да, это можно назвать и так, хотя это не соответствует истине. Память у меня была очень хорошая, вернее, у меня были две различные памяти: старая, из первой жизни, и новая, связанная с обратным ходом времени. По мере возвращения к молодости из старой памяти словно автоматически вычеркивалось все, что касалось позднейших лет, словно у меня этого не было в первой жизни, словно я никогда не учился и ничего не изобретал. Одновременно в новой памяти запечатлевались все события, пережитые мною в обратном ходе времени. В результате я сознавал, что был когда-то крупным изобретателем, но все меньше помнил, в чем состояло мое изобретение и как мне удалось преодолеть технические трудности, да и не только технические. Конечно, я мог бы все это записывать, если бы не то, что — не забывайте! — моя жизнь была в известном смысле предопределена заранее. В процессе обратного хода времени я не мог делать ничего такого, чего не делал раньше, хоть я и не всегда сознавал это так ясно, как сейчас. Я не мог встречаться с другими людьми, кроме тех, с которыми уже встречался. Даже эти статисты нашей жизни, люди, встреченные случайно в случайных обстоятельствах, были именно теми же, что и в первой жизни.

— Значит, очутившись в так называемом поле обратного хода времени, вы повернули время обратно и для множества других людей? А они в свою очередь сделали то же для своих собратьев? Не получается ли тут некая цепь событий, которые должно будет переживать в обратном порядке все население мира, кроме отшельников? Но я как-то не заметил у нас массового нашествия молодых стариков, явившихся из эпохи начала XX века.

Я сказал это без всякого злого умысла, я не хотел его дразнить и просто поделился тем, что мне пришло на ум. Но он подпер голову обеими руками.

— Да, всего этого я не могу себе объяснить. Эти люди и впрямь нашли себе место в моей второй жизни; но одновременно их истинная жизнь шла нормально, они старели и умирали, как всякие другие. Значит, в обратном ходе времени они были словно нереальными, они существовали только для меня…

— Это немного напоминает философию Платона, — заметил я.

— Я никогда не был хорошо знаком с философией, — ответил он, — а жаль. Я пришел к убеждению, что она в известном смысле составляет продолжение физики, математики и других наук, что истолкование этих наук само по себе является философией. Но, повторяю, я с нею мало знаком. И поэтому мне не удается объяснить все, что я пережил. Кто знает, может быть, существуют бок о бок два мира, и в каждом из них время течет в другую сторону? А вдруг в том, другом мире, где для нас время идет в обратную сторону, люди считают, что живут нормально, что они тоже растут, стареют, умирают? А если для меня мои переживания оказались новыми, то, может, это лишь результат постоянного взаимоуничтожения, аннигиляции жизни, когда два противоположных временных потока накладываются друг на друга? Так что, может быть, для нас даже хорошо, что время и антивремя отделены друг от друга и что мы живем только в одном определенном временном потоке?

— Во всяком случае, вы добились того, чего хотели: молодости. Значит, уж вам-то не стоит жаловаться на обратный ход времени, — заметил я.

— Молодости! Да, я жаждал ее, добился и заплатил за нее той же монетой, что и Фауст!