Ангелы Ойкумены - Генри Олди

– Она училась готовить. Она старалась! К сожалению, у нее не получалось. В Эскалоне она привыкла к другой жизни. А здесь Хиззац, здесь…

– Да, я знаю эту поговорку.

– Простите, я болтаю всякие глупости. Я лгал ей, говорил: вкусно. Я совершенно не умею лгать! Я виноват перед ней. Она достойна лучшего…

…хлипкая, будто игрушечная веранда. Легкомысленный стол из пластика. Плетеные кресла. Ярко-розовый диск солнца. Черные силуэты пальм и глициний. Облака, подсвеченные снизу…

– Мне снилось, что я лечу в космосе. В большом теле, только одна.

«Тхе Лунг», местное вино. Кислятина. Пальцы ветра играют с волосами Карни.

– Будто всю жизнь тут жила, понимаешь? Скольжу по волнам, пью звездный свет… Ты пил «Аффектадо роса»? Не лезь целоваться, зеленый дракон! Ты огнем дышишь, ты сожжешь принцессу…

– Одна. В космосе. Всю жизнь… «Радуйся, – требовала она от меня. – Радуйся и благодари Господа за чудо!» Она свято верила в Господа и чудеса Его. О, если бы я умел так верить, как она! А еще она всегда добивалась своего. Я умею только биться. Я бьюсь, бьюсь, как в стенку, и ничего не добиваюсь. Что вы делаете? Больно!

– Я знаю.

– Но ведь больно же!

– Боюсь, Диего-сан, вам теперь часто будет больно. Может быть, до конца ваших дней. Вы ведь за этим пришли ко мне?

В дыму свистели осколки.

Камень плясал в обнимку с металлом. Защитники Бравильянки, оглушенные взрывами и беспрерывной канонадой, ослепшие от дыма и пыли, не слышали этого свиста. Мало кто успевал разглядеть посланцев смерти, что вреза́лись в стены домов и брусчатку мостовых, выбивали черепицу из крыш. Те же, кто успевал, ничего не могли рассказать остальным: осколки косили людей, что твою траву. Единственное спасение – укрыться за каменными стенами. А там сиди, обхватив голову руками, и моли Создателя, чтобы очередная бомба не угодила прямиком в твое убежище.

Генерал Лефевр подтянул дальнобойную артиллерию. Теперь его канониры, пьяные и веселые, расстреливали Бравильянку с закрытых позиций за холмами. Ответного огня канониры не боялись. Маломощные пушки бравильянцев не добивали до их позиций.

– Первая и вторая батареи – беглый огонь по стене! Ядрами! – распорядился майор Бурже, командир отдельного артиллерийского дивизиона тяжелых гаубиц. – Третья и четвертая батареи – беглый огонь по ближним кварталам! Бомбами!

Майор Бурже свое дело знал туго. Приказ канонирам по всей форме отдадут командиры батарей. Его дело – поставить задачи и определить тактику. Бомбы должны рваться внутри города, уничтожая живую силу противника. Стены лучше ломать ядрами. Еще майор Бурже не жаловал стрельбу залпами, приберегая ее на крайний случай – такой, как массированная атака вражеской пехоты, а особенно конницы. И заряжать – картечью. По городу следует вести беглый огонь, корректируя прицел по ходу дела.

Тактика майора себя полностью оправдала. Корректировщиков выставили на гребнях холмов и вооружили подзорными трубами. Они самым отменным образом сообщали поправки. Тридцать пять минут, и все четыре батареи артдивизиона пристрелялись. Бурже извлек коммуникатор, подарок супруги на сорокалетие, и активировал конфидент-режим. Не из соображений секретности – чужих ушей рядом не было – а чтобы грохот канонады не мешал докладывать командующему.

– Ваше высокопревосходительство! На связи майор Бурже. Докладываю: пристрелка успешно завершена, безопасная дистанция от стен города – двести шагов.

Он поручился бы и за сто шагов, но решил перестраховаться.

– Хвалю, майор. Продолжайте обстрел до моего приказа.

– Слушаюсь!

Бурже ждали в мирном, процветающем Версейле жена, две дочери и актриса-любовница. Он рассчитывал вернуться к ним генералом. А что? Многие возвращаются.

Не прошло и получаса, как к городу на рысях выдвинулся драгунский полк графа д'Орли. Следом, печатая шаг как на параде, маршировала пехота. Позавчерашний штурм Бравильянки закончился неудачей, имперским войскам пришлось отступить, но все уцелевшие защитники, включая этих бешеных, этих психопатов герильяс, укрылись за стенами. Сейчас стены, окутанные дымом и пылью, взрываясь крошевом щебня от поцелуев ядер, пустовали. Остановить драгун было некому.

По крайней мере, так казалось со стороны.

Внезапно над городскими воротами вырос рыже-черный гриб. В воздух взлетели куски дерева и металла, кровавые ошметки тел. Когда тщедушный ветерок, надрываясь из последних сил, оттащил в сторону черно-серый саван, на треть состоящий из копоти, сделалось видно: ворот больше нет. Исковерканные обломки, лежащие вповалку мертвецы; сплющенная взрывом пушка ткнулась стволом в землю, оторванное колесо бежало прочь, да не добежало…

– Докладываю: ворота уничтожены! Путь в город открыт!

– Благодарю за службу, майор! Прекратить огонь.

И секундой позже:

– Трубите штурм! Драгуны – в атаку!

Запела труба. Топот копыт обрушился на притихший город рокотом горной лавины, эхом отразился от выщербленных стен. В ответ навстречу драгунам ударили выстрелы. Бойницы окутались облаками порохового дыма, гаркнула, прочищая чугунную глотку, двенадцатифунтовая пушка слева от разрушенных ворот. Ей отозвалась подруга справа. Казалось, никто не выжил бы в том аду, что минуту назад бушевал на стенах и за ними. Но бравильянцы уже выбирались из щелей и укрытий, занимали свои места у бойниц и орудий. Взмахнув руками, заваливались назад, сползали с седла красавцы-драгуны, зеленое сукно мундиров пятнали багровые разводы. Кувыркались через голову лошади. Еще немного, и…

Нет, они не повернули. Защитников оказалось катастрофически мало. Последние пули вылетели из стволов, желая остановить, повернуть вспять конную лаву. Но у лавы, раскинувшей орлиные крылья-фланги, стремительно вырастал клюв, длинный и хищный, устремленный в ворота Бравильянки.

В ворота, которых больше не было.

Над этой пушкой потешались все, кому не лень. Пушка уже лет тридцать стояла на площади дель Пилар, у входа в базилику де-Нуэстра – здесь по традиции проходили народные гуляния. Кто ее привез? Откуда? Зачем установил на площади? Поймай бравильянца за край плаща, спроси об этом, и девять из десяти пожмут плечами. В лучшем случае с трудом припомнят, морща лоб: «Трофей, сеньор. С войны. С какой войны? С какой-то. Тогда все со всеми воевали. Вам-то не все ли равно, сеньор? Вы ей в дуло загляните лучше. Увидели? Вот ведь потеха!»

И добавят сальную шуточку.

Дульное отверстие у пушки было примечательное: не круглое, а овальное. Даже, считай, прямоугольное – углы скруглены чуть-чуть, самую малость. «Из нее что, кирпичами стреляют?» – пошутил записной остряк Хорхе Наваха. И пошло-поехало! Кирпичами! Из пушки! Ха-ха-ха! Хо-хо-хо! Потеха! Кости бойкого на язык Хорхе, зарезанного через год в пьяной драке, еще не истлели на кладбище Тореро, а в народе закрепилось: «кирпичная пушка». Понятное дело, не кирпичная – чугунная, как положено, но уж если народ обозвал – пиши пропало.