Прокламация и подсолнух (СИ) - Сович Мила

Любовь, да? Это разве что в романах, а на деле свадьба по любви в высшем обществе – едва не большая редкость, чем крещеный турок. Мама замуж точно выходила по сговору, и дед не просто так гордился высоким родом невестки. Ни о любви, ни о помощи – тех самых, которых просил сегодня басовитый дьякон для Макарки и Ануси – там и речи не было. Так разве можно винить за то, что любила и была любимой?

Глаза немилосердно слипались, над ухом шумно жевал гнедой, а в слежавшемся сене было тепло, и Штефан, окончательно осоловев от выпивки и усталости, потихоньку проваливался в сонное беспамятство.

И ведь Николае знал об измене жены. Раз уж даже слуги знали. И мама все-таки уехала... А что ей оставалось? Высший свет, сословные различия. Если бы все могло быть по-другому! А так – не было у них с дядькой выбора! Не было!

Штефан вздохнул, уже совсем засыпая, вызвал в памяти лицо матери, склоненное над книгой в сиянии свечей в бронзовом шандале. Потянулся перекреститься. Помяни, Господи, в вере и надежде живота вечного рабы Твоея Елены, отшедшей в земле чуждой, аще бо и согреши, но не отступи от Тебе...

- 11 -

Трактир был первым по дороге в город и последним – из города. Такое положение сулило хозяевам как немалую выручку, так и немалое беспокойство, потому что встречались на окраине Турну Северина чуть в стороне от Дуная люди самые разные. Однако в тот день осенняя непогода разогнала путников, и лишь те, кто уже давно был в дороге, забрались под не слишком опрятную, но более гостеприимную, чем дождливые облака, крышу трактира.

За большим столом компания арнаутов, видно, вернувшихся из окрестных деревень, с хохотом обсуждала удачный сбор налогов. Трое подмастерьев из рабочих предместий косились на них из угла с нескрываемой злобой, но не решались связываться. В противоположном углу огромный моряк с клейменым лбом мялся, пыхтел и утирал цветным платком широченную рожу. Его собеседник – длинноусый печальный грек, молча постукивал опустевшей чоканью[83] по столу, ожидая ответа. Возле них дремал, опустив голову на скрещенные руки, светловолосый парень в крестьянской одежде. Под локтем у него были рассыпаны семечки.

Хозяин перетирал кружки грязнейшей тряпкой и косо поглядывал за окно в сторону коновязи. Вздохнул и потихоньку сунул под стойку здоровенный пузырь ракии – в дверь вошел немаленький детина в форме капитана пандуров. На простоватом лице его была написана нешуточная забота, а с поношенного военного плаща лило на пол, как из облаков за окном. Хозяин совсем опечалился и замахал подавальщице, чтобы убиралась в сторону кухни.

– Гляньте, кого принесло, – издевательски долетело от стола арнаутов. – И с каких это пор эдакие рожи захаживают в приличные заведения?..

Капитан даже не остановился, разве что чуть нахмурился. Направился прямо к хозяину, бросил монетку на стойку.

– Плесни-ка, друг.

Хозяин завздыхал пуще прежнего, добыл убранную ракию. Покосился на арнаутов – те все не унимались:

– Может, ему дверь показать?

– А окно не пойдет?

Длинноусый грек задумчиво сунул руку под стол, куда-то к поясу. Молодой крестьянин рядом проснулся, вопросительно посмотрел на товарища – тот отрицательно мотнул головой. Парень глянул на капитана, округлил глаза. Сгреб шапку в кулак и подпер им щеку так, что лицо оказалось прикрыто.

Но пандурский капитан не смотрел в их сторону. Он потянулся за чоканью, наклоняясь через стойку к хозяину.

– Тут это. Срочные вести. Разослать надобно.

– Э, капитане...

Договорить хозяин не успел – от стола арнаутов долетело в полный голос:

– Боярин, что ли – не отвечает нам?

– Что ты?! У них один боярин, и тот козлам хвосты крутит!

Капитан обернулся.

– Вы это... – сдержался и вдруг спросил негромко и уверенно: – Кто старший?

Арнауты на миг растерялись и не сразу нашлись с ответом, переглядываясь. Потом один все-таки поднялся и гордо упер руку в бок.

– Ну, я старший. А чего тебе надобно, рожа?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Оружие есть?

– Н-ну-у... А тебе точно надо?

Собутыльники тихонько захихикали, подбадривая вожака, и он с издевкой докончил:

– Мы ведь тебя и кулаками за окошко выкинем!

Капитан даже бровью не повел.

– Собирайтесь.

– К-куда?

– Пока со мной. Турки Дунай перешли.

Подмастерья загомонили, вскакивая, и капитан строго добавил:

– Много.

– Война, что ли? – осторожно спросил один из крестьян.

– Нет. Набег. Но много турок. Вот это... Подмогу собираем.

Старший из арнаутов покривился так, будто вместо вина хлопнул яблочного уксуса.

– Нам-то что за печаль?

Грек сощурился, сунул трубку в рот и развалился поудобнее. Парень рядом смотрел во все глаза и цеплялся за скамью обеими руками, точно боялся вдруг сорваться с места.

– Так это... Как – что за печаль? – не понял капитан, посуровев окончательно. – Вы ж порядок блюсти назначены.

В ответ арнауты дружно заржали.

– Шалишь, рожа, – с пьяной фамильярностью старший вдруг шарахнул пандура по плечу. – Если б ты сказал, где по налогам недоимка – мы б с радостью! А турки – это нам столько не платят!

Капитан неспешно почесал нос рукавом, склонил голову и оглядел арнаута с головы до ног.

– Так это вы крестьян вязать – первые, выходит? А с турками драться – не дозовешься? Ты это... Юбку-то не зря носишь.

– Ты что сказал?.. – старший угрожающе двинулся на пандура.

– Через их трусость при Пазвантоглу господарь трона лишился, – печально заметил длинноусый грек. Он говорил, вроде бы, для своих собутыльников, но по залу пролетел недовольный ропот, и арнауты мигом схватились за сабли.

– Измена!

Народ повскакал, шарахаясь. Капитан отпрыгнул на шаг и от души рванул вверх стол, сшибая троих арнаутов. Двоих не задело, и они бросились вперед, но капитан с внезапным проворством увернулся. Схватил табуретку, врезал одному по руке, выбивая клинок, и тут же махнул в другую сторону так, что второй арнаут улетел к подмастерьям. Ловить его там не стали, но и тронуть – не тронули.

– Ах ты, дьявол!

Началась свалка – арнауты налетели скопом, забыв про сабли. Вырвали табуретку, повисли на плечах капитана, а старший сгреб уцелевший кувшин...

– Зойкане, сзади! – прозвенело на весь трактир. Грохнул выстрел, кувшин разлетелся в черепки.

На миг все замерло. Арнауты опомниться не успели – пандур, названный Зойканом, стряхнул их с себя и прыгнул тигром, щедро раздавая зуботычины. Грек уже вымахнул через стол. Мальчишка сунул разряженный пистолет за пояс, бросился следом. Клейменый моряк бочком наладился в окошко, но не удержался – все-таки запустил в арнаутов чоканью...

На парня налетел здоровяк в юбке. Тот уклонился, двинул его пистолетом в морду. Не помогло, но сзади арнауту лавкой добавил грек. Удовлетворенно хмыкнул и почти спокойно пошел вперед, выдавая тумаки тем, кто невовремя поднялся. Один арнаут хотел атаковать грека сзади, но не заметил парня. Удар рукоятью по загривку швырнул арнаута прямо в руки Зойкана. Тот поймал беднягу, с ревом взвалил на плечи, разбежался – и отправил прямо в сторону выхода.

Дверь с петель слетела, в трактир ворвался ветер пополам с дождем.

Подмастерья робко засвистели, и даже крестьяне, жавшиеся по углам, одобрительно крякнули в голос. Ввязываться в последствия драки с арнаутами местным было не с руки, но симпатии их были всецело на стороне пандура и его товарищей.

Зойкан снова задумчиво почесал нос и простодушно улыбнулся.

– Здорово, Йоргу! Про турок слыхал?

– Слыхал, – буркнул грек, поглаживая длинные усы. Обернулся, поискал глазами своего спутника. – Эй, ты чего там копаешься?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Штефан стоял посреди зала и с любопытством рассматривал поверженных противников, смахивая с губ подсолнечную шелуху.

– Измена... – прохрипел с пола старший арнаут.

Штефан наклонился к нему.

– Не измена. Пат-ри-о-тизм, – наставительно сообщил он арнауту. – Запомнил?