Мятежный Новгород. Очерки истории государственности, социальной и политической борьбы конца IX — начала XIII столетия - Игорь Фроянов

Правление Мстислава Юрьевича в Новгороде закончилось в 1157 г. Летописец сообщает некоторые подробности смещения князя: «Бысть котора зла в людех, и въсташа на князя Мьстислава на Гюргевиця, и начаша изгонити из Новагорода, търговыи же пол сташа в оружии по немь; и съвадишася братья, и мост переимаша на Вълхове, и сташа сторожи у городьных ворот, а друзии на ономь полу, малы же и кръви не прольяша межи собою. И тъгда вънидоста Ростиславиця, Святослав и Давыд; и на ту нощь бежа Мьстислав из города. По трьх днех въниде Ростислав сам, и сънидошася братья, и не бысть зла ничто же».{103} Что побудило часть новгородцев выступить против Мстислава? С. М. Соловьев дал такой ответ на этот вопрос: «Утверждение самого Юрия на столе киевском утвердило и сына его на столе новгородском. Но… Юрий недолго был спокоен в Киеве, недолго спокойствие могло сохраняться и в Новгороде: союз всех Мстиславичей и Давыдовича против Юрия, как видно, послужил знаком к восстанию стороны Мстиславичей и в Новгороде».{104} У нас нет уверенности в том, что летописец излагает последовательность событий в полном соответствии с их действительным ходом. Поэтому не исключено, что, помимо неспокойного положения Юрия в Киеве, о чем говорит С. М. Соловьев, к изгнанию Мстислава новгородцев подтолкнуло известие о смерти Долгорукого. Ведь, несмотря на изменения в отношениях Новгорода с князьями после 1136 г., новгородцы по давней традиции еще считались с саном великого князя киевского. В «Истории Российской» В. Н. Татищева в этой связи приведен интересный эпизод переговоров суздальского князя с Новгородом. Дело было в 1148 г. «Новгородцы, видя великие распри и несогласия междо князи, а Юрий ростовский, непрестанно на области их нападая, разорял, купцов грабил и своих не пусчал, послали епископа Нифонта и с ним бояр знатных ко Юрию в Суздаль просить о мире. Юрий же, приав епископа с честию, и по просьбе его торжан всех с ним отпустил. А о мире договориться не могли, понеже Юрий требовал, чтоб новгородцы ему ротою обсченародною утвердили, дабы им, взяв сына его на княжение, и впредь, кроме того наследников, не принимать. А новгородцы в том стояли, что они Владимиру, отцу его, и потом старейшему брату его Мстиславу о наследниках его роту дали и пременить без тяжкого греха не могут; наипаче же, что Новгород издревле принадлежит великому князю, и если Юрий будет на великом княжении в Киеве, тогда будет и Новгород в его воли, кого хочет, того им даст».{105} Действительно, с великими киевскими князьями, которым правление в поднепровской столице давало старейшинство над другими князьями, новгородцы считались, что видно на примере Всеволода Ольговича, Изяслава Мстиславича и Юрия Долгорукого.{106} Но это не было подчинение Киеву, которое мы наблюдали до 1136 г. Поэтому трудно согласиться с В. Л. Яниным, когда он рассуждает о «реставрации старых порядков, конец которым был положен восстанием 1136 г.», в период правления Мстиславичей в Киеве. Довод у автора тот, что «князья уходят из Новгорода по своему желанию или по желанию великого князя. Договор с Новгородом как будто не имеет для них значения».{107} Но существо «старых порядков» состояло не в нарушении ряда с Новгородом тем или иным правителем, а в наместническом характере власти присылаемых из Киева князей. Именно с наместничеством на новгородском столе было покончено в первую очередь событиями 1136 г., после которых оно на протяжении всего домонгольского периода не возобновлялось, возродившись лишь в эпоху формирования Московского государства.

Рассказ летописца о «которе» в Новгороде в 1157 г. ценен тем, что показывает причастность к переменам на княжеском столе широких масс новгородцев. Конечно, мы вправе предположить и активные действия бояр, возглавлявших в качестве местных лидеров эти массы. Но решающую роль в событиях следует отвести все-таки народу. Политическую борьбу боярства можно сравнить с обертоном, придающим основному тону народных движений дополнительный оттенок и окраску. Драматизм столкновения в Новгороде 1157 г. заключался в расколе народа на две противоборствующие части, причем разделение легло по сторонам — Софийской и Торговой. Перед нами первое и единственное летописное свидетельство о социально-политической борьбе и соперничестве двух сторон Новгорода в XII в. В. Л. Янин и Н. Л. Подвигина усматривают в нем «первое указание на территориальную принадлежность боярских группировок».{108} А. В. Петрова оно привело к мысли о том, что «прослеживаемая в Новгороде с 30-х годов XII в. борьба двух вечевых „партий” — „античерниговской” и „прочерниговской” — за посадничество (и за княжеский стол) являлась борьбой двух сторон волховской столицы».{109} Истоки противостояния новгородских сторон А. В. Петров относит «к первобытной традиции деления поселений на дуальные половины, находящиеся в ритуальной вражде и соперничестве друг с другом. Во взаимоотношениях новгородских сторон отчетливо проступают следы архаического противостояния дуальных фратрий».{110} Историк обнаружил очень существенную деталь, обогащающую наши представления о социально-политической борьбе в Новгороде XII столетия. И в этом его заслуга. Но не стоит, как нам думается, борьбу и соперничество сторон превращать в принцип, затмевающий другие, не менее важные, элементы, представленные в политических коллизиях того времени. Что касается «территориальной принадлежности боярских группировок» в плане симпатий к князьям, то она весьма условна, поскольку, согласно собственному признанию В. Л. Янина, «политические привязанности отдельных боярских групп могли резко меняться».{111}

Межволостные и межкняжеские отношения все сильнее втягивали в свой водоворот Новгород, вынуждая его принимать участие в делах различных земель, расположенных иногда далеко от Новгородской волости. В 1146 г., например, новгородцы во главе с воеводой Неревином ходили походом на Галич, помогая «кыяном».{112} Под 1159 г. Ипатьевская летопись повествует о том, как Ростислав Мстиславич послал к Рогволоду полоцкому «два сына в помочь, Романа и Рюрика, и Внезда и Смолняны и Новгородци и Плесковичи и сам бяше пошел, но вороти и Аркад, епископ Новгородьскии, ида ис Киева».{113} Новгородцы, случалось, играли важную роль в княжеских переговорах, предметом которых являлись крупнейшие вопросы, в том числе относящиеся к замещению княжеского стола в Киеве. Выразительное известие на сей счет, помеченное тем же 1159 г., читаем в Ипатьевской летописи. Князья-союзники Мстислав, Владимир и Ярослав «послаша Ростислава Смоленьску, вабячи и Киеву на стол, целовали бо бяху к нему хрест преже, яко тобе его ищем. Ростислав же посла к ним Ивана Ручечника и Якуна, от Смолнян мужа и от Новгородець».{114} Участие представителя новгородцев Якуна в столь важном посольстве говорит об отношениях приязни и сотрудничества в данный момент между Ростиславом и жителями Новгорода. Именно этим согласием, а не попыткой «возрождения антиреспубликанской схемы взаимоотношения Новгорода и князя», как полагает В. Л. Янин,{115} надо объяснять вокняжение у новгородцев ростиславова сына Святослава. Однако оно скоро нарушилось, что, конечно же, не могло не сказаться на судьбе Ростислава. И вот в 1160 г. «прияша новгородьци Ростиславиця Святослава, и поправиша и в Ладогу, а княгыню въпустиша в манастырь святыя Варвары, а дружину его в погреб въсажаша; и въведоша Мьстислава Ростиславиця, вънука Гюргева… и ведоша Святослава в Ладогу, и оттоле бежа в Смолньск».{116} Изгнание Святослава Ростиславича, как это запечатлено в летописном рассказе, — дело рук всех новгородцев, а не боярских группировок или «партий».{117}

Более опасными для Новгорода были политические притязания Андрея Боголюбского, нежели Ростислава Мстиславича. Довольно откровенно Андрей однажды заявил новгородцам: «Хочю искати Новагорода и добром и лихом, а хрест есте были целовали ко мне на том, яко имети мене князем собе, а мне вам хотети».{118} Жителей Новгорода сильно встревожили эти слова, «и оттоле начашас Новгородци мясти и вече начаша часто творити».{119} Но нельзя сказать, что угроза князя слишком уж напугала Новгород, парализовав его волю. Новгородцы не раз показывали свой норов Андрею, и тот вынужден был отступать. Когда по изгнании Святослава они обратились к нему с просьбой прислать князя, «Андреи же поча даяти им Мстислава, брата своего, они же его не всхотеша и посла к ним сыновця своего Мстислава Ростиславича».{120} Властолюбивый правитель затаил обиду на новгородцев и, видимо, в пику им сговорился о новгородском княжении с киевским великим князем Ростиславом, в результате чего Мстислав Ростиславич покинул Новгород, а изгнанный годом раньше Святослав был принят опять «на всей воли его»,{121} т. е. на условиях, продиктованных прибывшим князем. То был чувствительный удар по новгородской «воле в князьях».{122} Похоже, что одним из условий Святослава являлась смена посадников. Нежата, враждебно настроенный по отношению к возвратившемуся князю и доставивший ему немало неприятностей прежде, потерял посадничество. На его место сел Захарий.{123} «Горько и непривычно, — писал по этому поводу И. Д. Беляев, — было новгородцам видеть у себя князя не на их воле и не по народному избранию, чего у них прежде не бывало. Да и Святослав, в прежнее время уступчивый, теперь стал действовать иначе; он, вероятно по согласию с Андреем Боголюбским, начал править Новгородом именно по своей воле, а не по воле вольных Новгородцев».{124} Отношения Святослава с новгородцами достигли такой степени напряженности, что потребовалось вмешательство его отца Ростислава,{125} который в 1166 г. «на зиму приде ис Кыева на Лукы, и позва новгородьце на поряд: огнищане, гридь, купьце вячьшее».{126} Но умиротворить новгородцев он не успел, ибо «ту ся разболе сам, и воротися опять, и преставися на пути». Правда, Ипатьевская летопись рассказывает о некоторых позитивных результатах «поряда»: «Посла (Ростислав. — И.Ф.) сыну Святославу Новугороду, веля ему възъехати противу собе на Лукы, бе бо уже Ростислав нездравуя велми, и ту снимася на Луках с сыном и с Новгородци, и целоваша Новгородци хрест к Ростиславу на том, якоже имети сына его собе князем, а иного князя не искати, оли ся с ним смертью розлучити, и много даров взя у сына и у Новгородець и оттуде възвратися Смоленску».{127} Достойно внимания то, что Ростислав получил от новгородцев обещание, скрепленное крестоцелованием, держать у себя на княжении Святослава до смертного часа. Если до переломных событий 1136 г. новгородцы сами были заинтересованы в том, чтобы у них князья сидели как можно дольше, то теперь это чаще соответствовало стремлениям князей.