Бунт на «Баунти» - Джон Бойн

Да, это проливало на всю историю совсем другой свет, и сомневаться было нечего. Я был бы лишь рад, если бы мистера Хейвуда, паскудника, протащили за непозволительные вольности под килем, однако при всей моей нелюбви к нему даже мне не хотелось, чтобы его наказали только из-за поклепов, возведенных на него какой-то шлюхой.

– Все это весьма неприятно, – сказал капитан Блай. – Чрезвычайно неприятно. Ибо ставит меня в такое положение, где я не имею выбора, мне остается только поверить вашему, мистер Хейвуд, слову джентльмена и ни о каких дальнейших карах не думать.

– Рад это слышать, – сказал мистер Хейвуд.

– Впрочем, забыт этот случай не будет, – прибавил капитан. – Что-то мне в нем не по вкусу, однако на том я пока и остановлюсь. Но теперь я стану наблюдать за вами, мистер Хейвуд, вы слышите? Глаз не буду спускать.

– Да, сэр, и если позволите мне сказать…

Продолжения я не услышал, поскольку в коридор выступили из-за угла направлявшиеся в большую каюту мистер Нельсон, садовник, и его помощник мистер Браун – и напугали меня до того, что я заскочил в офицерскую каюту, собираясь переждать, когда они скроются из виду, однако, стоя посреди нее, я, к отчаянию моему, услышал, как дверь капитана Блая открылась и из нее вышли трое.

– Тернстайл! – крикнул капитан, и что мне оставалось делать, как не игнорировать его? – ведь оправдать мое нахождение там, где я находился, было невозможно, а выйти оттуда на глазах у всех означало покрыть себя позором. – Куда подевался этот мальчишка теперь?

И капитан направился к трапу на палубу – несомненно, для того, чтобы лично найти меня. Я решил дождаться, когда уйдут и мистер Кристиан с мистером Хейвудом, а там уж выбраться из укрытия, но – о ужас! – мистер Кристиан схватил паскудника и потащил к офицерской каюте, и мне пришлось присесть и скорчиться в темном углу, чтобы не попасться им на глаза.

– Сюда. – Мистер Кристиан закрыл дверь, и я затаил дыхание, чтобы не выдать свое присутствие. – Тупой идиот! – прошипел он – и что, по-вашему, сделал следом? Влепил мистеру Хейводу такую оплеуху, что наш паскудник вскрикнул и залился слезами! – Больше я врать ради тебя не буду, слышишь?

– Она шлюха. – Мистер Хейвуд давился словами сквозь всхлипы и слезы, совсем как наказанный ребенок. – Почему она танцевала со мной столько раз, если не хотела узнать меня поближе?

– Да тебя никакая женщина не захотела бы знать, – ответил мистер Кристиан. – Так вот, я солгал, чтобы защитить тебя, но, клянусь, в последний раз. Наживешь новые неприятности, будешь отвечать за них в одиночку, понятно?

Мистер Хейвуд затих – сидел на койке, вытирая глаза.

– И еще. В один прекрасный день мне может потребоваться твоя помощь, и я рассчитываю ее получить, ты понял?

– Вертихвостка, вот она кто, – последовал ответ, мистера Кристиана совсем не удовлетворивший.

– Ты меня понял? – повторил он.

– Да, – всхлипнул мистер Хейвуд.

Мистер Кристиан ничего больше не сказал, а просто выскочил из каюты, оставив меня сидеть в углу. Мне страх как хотелось в гальюн, но я и шевельнуться не смел, пока паскудник не собрался с силами, не вытер досуха глаза и не вышел тоже.

Ну и ну, думал я, хорошенькие дела. Паскудник-то наш – совершенная дрянь, дрянь до мозга костей. Теперь у меня имелись тому доказательства.

18

А следующие несколько недель прошли, к большому моему удивлению, в тишине и покое. Наш веселый корабль продвигался по Индийскому океану к Австралии, и все это время нам везло – погода стояла мягкая. Паруса оставались на реях, надутые ровными ветрами. Настроение у команды было приподнятое, все понимали, что самая трудная часть плавания позади.

Единственной приметной вехой этого времени стал личный разговор, состоявшийся за два вечера до того, как мы приблизились к Земле Ван-Димена, острову невдалеке от южной оконечности Австралии; мы с капитаном Блаем находились в его каюте, я раскладывал по корзинам мундиры и белье, все, что могло понадобиться ему, когда мы прибудем на место. Во всю эту часть нашего плавания капитан сохранял благодушное настроение, гнев, вызванный поведением паскудника во время нашего недолгого пребывания в Южной Африке, поулегся, не думаю, впрочем, что оно было забыто.

– Итак, Тернстайл, – сказал капитан мне, пока я трудился, – еще немного – и мы достигнем Отэити. Полагаю, ты будешь счастлив на время сбежать с «Баунти».

Я посмотрел на него, удивленный выбором слова. Не мог же он знать о бегстве, которое не шло у меня из головы.

– Что же, сэр, – сказал я, – должен признать, мне приятно будет провести несколько недель на суше, не чувствовать, как мир колеблется под моими ногами.

– А он колеблется? – отсутствующе спросил капитан. – Я провел в море столько времени, что перестал обращать на это внимание. Мне, скорее уж, по суше трудновато ходить.

Я кивнул и снова обратился к работе. Капитан обзавелся привычкой время от времени втягивать меня в разговор – как правило, когда у него не было неотложного дела, и нередко по окончании еще одного письма к своей хозяйке и мальчику.

– Должен тебя похвалить, – помолчав немного, продолжил он. – Ты оказался хорошим слугой. Это ведь первое твое плавание, не так ли?

– Первое, сэр, – подтвердил я.

– И в море прежде не бывал?

– Нет, сэр.

– Тогда скажи, – попросил он, и в голосе его проступило любопытство, – что привело тебя к нам?

Я отложил мундир, который держал в руках, вздохнул и посмотрел на капитана:

– Если вам нужна правда, сэр, особого выбора у меня не было. Там, в Портсмуте, возникло некоторое взаимонепонимание, оно и привело меня на корабль.

– Взаимонепонимание? – с легкой улыбкой переспросил он. – А могу ли я узнать, какого рода?

– Можете, – ответил я. – Но только, если совсем уж честно, я бы сказал, что это было никакое не взаимонепонимание, а верное истолкование случившегося незадолго до того.

– Но ты сам только что сказал…

– Соврал, сэр, – пояснил я, решив, что, не сказав ему правду, я ничего не выиграю. – Я избрал для себя в жизни роль мелкого воришки. Носовые платки, карманные часы, иногда, если повезет, кошелек или бумажник. Ну а утром того дня, когда должен был отплыть «Баунти», меня в очередной раз поймали на краже – карманных часов одного французского джентльмена, – и, попросту говоря, мне пришлось выбирать между двенадцатью месяцами тюрьмы и морем.

Капитан кивнул, улыбнулся еще раз и негромко сказал:

– По-моему, ты сделал разумный выбор. Ты с этим согласен?

– Ага, – ответил я и пожал плечами. – Если это можно назвать выбором.

Мы помолчали. По моим представлениям, за время нашего плавания у капитана сложилось обо мне хорошее мнение, а уж я-то держался о нем мнения безусловно высокого, ибо человеком он был справедливым и порядочным, ко всем матросам и офицерам относился одинаково, усердно следил за тем, чтобы мы оставались здоровыми, хорошо накормленными и способными выполнить нашу миссию как можно быстрее. Я сознавал, что сейчас он наблюдает за мой, и наконец капитан заговорил снова.