Ловцы человеков - Олег Геннадьевич Суслопаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бог говорил: не противься злому, и когда ударят тебя по одной щеке – подставь другую, люби ненавидящих тебя. Никита понимал, что есть тут какая-то не подвластная пока его уму мудрость, которая явно доказана чьим-то житейским опытом, но как-то ясно сформулировать для себя ее не мог.
С детской горячностью он бросился однажды разнимать дерущихся товарищей – кончилось тем, что он наполучал синяков от каждого из них. Он утирал слезы, глядя вслед уходящим обидчикам, которые уже и забыли о причине своей драки, и мысль о том, что все как-то не так, как должно быть, билась в его голове с отчаянием пойманной в клетку птицы.
Подросши, Никита пытался было обосноваться в своем поселке. Женился на толстоватой рябой девчине с испуганным лицом, которая и не чаяла найти себе путного жениха. И не то чтобы любовь толкнула его к ней – нет, скорее в нем просто слишком рано накопилось то чувство, которое обычно копится уже у сорокалетних не очень удачливых в семейной жизни людей – жажда дать свободу нерастраченному еще потенциалу любви и нежности. Пусть и нерастраченным-то остается какой-то мизер, а вот кажется, что только дай ему волю – и польется такой поток будоражащих и дающих молодость ощущений… Чувство это часто провоцирует сорокалетних на самые большие в их жизни ошибки, впрочем, бывают и счастливые исключения.
Никита перестал молчаливо ходить за осаждаемой парнями сельской красавицей, которая, чуть скосив на него глаза, заливисто смеялась над их шутками в то время, как он не мог сказать ничего подобного, чтобы вызвать ее смех. Другая же быстро стала ловить его взгляд и слова в надежде получить мужа. Никита как-то поймал себя на мысли: с чего бы ему вдруг так рано связывать себя браком. Но тут же одернул себя: в нем столько желания создать счастливейшую семью, что желание это не может быть не понятым и не разделенным.
Вскоре он женился, а та красавица вышла замуж за грубоватого парня, которого успокаивала и прощала за пьянку и дикие выходки всю оставшуюся жизнь, пытаясь заглушить его дурь своим потенциалом так глупо растрачиваемой и так и остающейся нерастраченной любви. Все как-то не так, как должно быть… – вспоминал о ней Никита каждый раз, когда его заплывшая жиром жена закатывала ему уже через год после свадьбы истерики из-за какой-то чепухи, словно это он был безголовым пьяницей.
Нерастраченную в семейной жизни энергию он стал тратить в работе. Полный свежих мыслей от увиденных в городе новостроек, он почувствовал: теперь все – страна рванулась вперед с дикой своей мощью, ничего не боясь и не стесняясь. Хотелось поскорее сорвать всю старую шелуху необустроенности: построить улицы домов-красавцев, разбить парки и замысловато обустроить каждый квадратный метр своего поселка. Он и тут ощутил какую-то нелепость сущего: родной его поселок стоит сбившейся, словно от испуга, жалкой кучей нищих избенок. Он носился с этими идеями, не замечая, что они вызывают только усмешки у односельчан.
Никита начал строить себе большой бревенчатый дом на отдалении от других домов, чтобы потом разбить вокруг дома полупарк-полусад. Жом сожгли. Не то чтобы умышленно, а просто подожгли весной сухую прошлогоднюю траву недалеко от почти достроенного дома. Тогда Никита и понял, откуда взялся старый принцип строительства многих деревень: людей сгоняла в кучу холопская зависть друг к другу. Дома ставили максимально близко друг к другу: чуть что – сгорят все, тогда поджигателя найдут и прибьют. Деревни горели целиком от одного удара молнии в грозу, но люди и впредь отстраивались как можно теснее, чтобы защититься от холопской зависти.
Глядя, как визжит избалованная им толстая жена, взахлеб обвинявшая его в пожаре, он вспомнил, как величественно и ласково переговаривается соседка со своим безногим инвалидом войны, который лупил ее в довоенной молодости нещадно. Может, надрываясь в работе и уходе за ним, соседка считает, что этим заслужила какое-то свое бабье счастье. Как-то все не так, как должно быть… – снова подумал он и уехал один из поселка на какую-то всесоюзную стройку.
Но это ощущение – все не так и побеждает недостойный – уже гнало его с места на место, из города в город. Наконец, эпоха развала великой страны застала его в одной из ее национальных республик. Вчера еще смирнейшие дети забитых нищетой и невежеством родителей, которых чуть не насильно заставили жить более-менее достойно, коренные жители республики вдруг стали набухать обидами и грызться даже сами меж собой от этих нахлынувших обид. Тем заезжим русским инженерам, построившим тут города, предприятия и каналы, бросали ночью камни в окна, писали на дверях унижающие надписи, плевали вслед на улицах. Словно одуревшие от безнаказанности холопы издевались над пытавшимся их сделать свободными культурными людьми барином, которого все сильнее охватывал паралич.
Никита вернулся в северную Россию и увидел там примерно то же кажущееся временным помешательством мироощущение людей. Он заехал на родину, узнал, что колхоз его после запрета деятельности компартии в прошлом году отказался продавать зерно государству – часть раздал бесплатно работникам, часть сгноил в складах. На этот год почти все лето вместо обычной работы колхозники занимались тем, что спускали пруды в округе: раскопав экскаватором дамбу, пару недель выцеживали из мутной лужи рыбу, варили уху на берегу и пили водку. Потом ехали к следующему пруду. При этом колхоз продолжал по инерции получать деньги от государства и брать кредиты – все привыкли к обычному списанию долгов и не верили, что произойдет иначе.
Никита купил квартиру в городе, поработал на каком-то предприятии еще несколько лет до выхода на пенсию. Но и город жил примерно тем же всеобщим сумасшествием: люди словно поверили, что им предоставили какие-то каникулы для самодурства. Без конца вспоминали обиды полувековой давности на свою страну и партию. Люди, не замечая своего обнищания, словно торопились оторваться по полной в пьяном угаре, уверенные, что неизбежно и скоро новый руководитель страны покажет силу и все будет опять как раньше, сыто и спокойно…
Каждое время вас только калечит, люди, – вдруг подумал однажды Никита. – Почему так? Почему, чем больше человек видит хорошего от тебя, тем больше он считает тебя же обязанным чем-то ему и мнит уже себя каким-то благодетелем? Почему, чем больше опускается в жизни человек, тем он сильнее рвется сам в засасывающую его трясину и с ненавистью глядит на тех, кто делает еще жалкие попытки вырваться? Почему,
