Зорге, которого мы не знали - Ганс Гельмут Кирст

и понимая, что ему нужно поберечь силы. Зорге же попытался идти рядом с ней, что ему вполне удалось. Когда же он захотел ее обогнать, она взяла его за руку и удержала.

Выйдя из жилого дома, они направились к главному зданию. Дорожки были ухожены, скамейки свежевыкрашены, кусты подстрижены, а цветы выровнены как по линейке. Немецкий садик в Японии!

— Совсем как когда-то во время Первой мировой войны. Я тогда шел рядом с женщиной, с трудом переставляя ноги.

— Вам нехорошо, Рихард? Может, присядем на скамейку, немного передохнем?

— Я не это имел в виду. Пейзаж только схож. А лежал я тогда в лазарете. Восточная Пруссия, город Кёнигсберг.

— Из-за ранения в ногу?

— Да. Я тогда чувствовал себя очень несчастным, думал, что буду хромать всю оставшуюся жизнь: после операции раненая нога стала короче другой. Позднее в результате упражнений мне удалось несколько выправить положение, так что тот, кто не знает, что я калека, думает: видимо, он слегка перебрал.

Эльга замедлила шаги. Она вела себя как мать с больным сыном.

— Вам доставляет удовольствие говорить об этом?

— Как ни странно, да. Тогда я беспокоился о своих костях, теперь же знаю, что их можно заменить, не нанося ущерба голове. И если тогда я находился в состоянии депрессии, то теперь стою выше всего этого.

Тогда в Кёнигсберге рядом с ним шла женщина — кроткая, нежная, кареглазая. Но у него не было сил посвятить себя ей целиком. Голова его была занята тем, что с ним происходило. Все его мысли крутились вокруг поврежденных костей, порванных сухожилий и атрофировавшихся тканей.

А женщины, которая была тогда рядом с ним и осторожно помогала ему сделать первые шаги после операции, видимо, сейчас уже нет в живых: она была еврейской полукровкой.

— Чувствуете ли вы себя достаточно сильным, Рихард?

— Конечно. Так что идем спокойно в клетку с хищниками. Меня сейчас ничто не сможет остановить.

Собравшихся в зале было не слишком много, и все они прекратили свои разговоры при виде Зорге, когда тот задержался в дверях и кивнул своим знакомым.

Посол сразу покинул стоявших около него людей, направился к Рихарду и протянул руку.

— А вот и вы, мой дорогой Зорге, — подчеркнуто сердечно сказал он и так крепко пожал тому руку, что Зорге едва не вскрикнул от боли. Пересилив себя, он изобразил на своем лице ухмылку.

Адмирал попытался прижать его к своей груди, но Зорге отстранился.

— Дамы и господа! — воскликнул адмирал. — Разрешите мне представить вам доктора философии Рихарда Зорге, корреспондента газеты «Франкфуртер цайтунг», издателя «Немецкой службы», прожигателя жизни и гонщика, восставшего из мертвых!

Затем хлопнул его по плечу с сердечностью бывалого морского волка, да так сильно, что у Зорге заболел позвоночник. Он чуть было не потерял равновесие и инстинктивно ухватился за Эльгу, которая его поддержала.

— Вы еще нетвердо держитесь на ногах, уважаемый доктор, — невозмутимо произнес адмирал. — Связано ли это с вашей болезнью или опять с алкоголем? — И засмеялся, посчитав сказанное за удачную шутку.

— Это произошло от взгляда на вас, господин адмирал, — ответил, собравшись с силами, Зорге. И, бросив взгляд вокруг себя, продолжил: — Я не вижу еще одно дорогое мне лицо. Где же Бранц?

— Его здесь нет, — пояснил Паульхен. — Необходимость его дальнейшего пребывания в Токио отпала. Из больницы он сразу отправился на аэродром.

— Это меня очень огорчает! — воскликнул Зорге. — Я сожалею, что не смог лично преподнести ему цветы на прощанье и помахать рукой.

К Зорге подошли и другие гости, чтобы поприветствовать его. Он держался молодцом, хотя и испытывал сильную боль во всем теле. К, нему приблизилась и госпожа Араки, хрупкая японка, поддерживавшая тесные связи с высшими чинами посольства и японской секретной службой. Но если первое было секретом полишинеля для всего Токио, то о втором знал только Зорге.

— Мы все очень рады, — сказала она и схватила своими бархатистыми лапками его руку, — что вы снова здоровы.

— Я тоже рад, — ответил Зорге, приложив немалые усилия, чтобы сделать ей поклон, — быть снова в состоянии поставлять вам материалы для ваших донесений.

— Вы шутите, — произнесла она с большим трудом.

— А вы хотите, чтобы я отнесся к вам серьезно? — поинтересовался Зорге подчеркнуто вежливо.

— Лучше не надо.

— Невозможен, как всегда, — раздался рядом с ним голос, который Зорге хорошо знал.

Но он не повернулся, продолжая наблюдать за госпожой Араки, отходившей от него в явном замешательстве.

— Ты не хочешь сказать мне «добрый день»? — спросила Мартина Шварц.

— Добрый день, — ответил Зорге, не глядя на нее.

— Дай мне, по крайней мере, руку!

— Я только что помыл их, — сказал Зорге и пошел нетвердыми еще шагами к Эте Харих-Шнайдер, стоявшей около рояля и готовой по знаку начать концерт.

— Я пришел только из-за вас, — с необычной сердечностью проговорил он. — Что вы будете играть?

Маленькая хрупкая женщина с грациозными движениями дружески кивнула ему.

— Что бы вы хотели послушать, дорогой господин Зорге?

— Все, что вы исполните. Вы же знаете, что я ваш самый благодарный слушатель.

— Должна ли я сыграть для вас Баха?

Зорге взял ее руку и склонился над ней, хотя и ощутил сильную боль в затылке.

— Вы чудесная женщина!

Харих-Шнайдер улыбнулась ему. К ним подошла Эльга и сказала:

— Если бы он был Одиссеем, то сирены должны были бы играть на клавесине, чтобы привлечь его внимание. Так что, будем начинать?

— Я буду играть Баха, — кивнула та. — Третий и шестой бранденбургские концерты.

— Если я когда-либо еще влюблюсь, — пошутил Зорге, довольный, что она выбрала его любимые произведения, — то