Виновата тайна - Наталья Корсакова

Кто-то большой, перечёркнутый ослепительными полосками, бежал им навстречу, громыхая по ступенькам тяжёлой обувью. Ленка судорожно глотнула воздуха, и всё вокруг закружилось, падая в темноту.

– …надышалась, – сказал кто-то очень громко прямо над Ленкой.

– Андрей! – встрепенулась она и попыталась вскочить.

– Не бузи, – тяжёлая ладонь вдавила её обратно. – С пацаном всё нормально. Выживет. Скорая уже увезла. Сейчас и тебя отправим.

– Там ещё один человек.

– Нашли уже, – пожарный покачал головой и вздохнул. – Что же вам дома не сидится, дети? О родителях бы подумали.

– Спасибо, – прошептала Ленка.

– На здоровье, – и он зашагал к горящему дому Большой и уверенный человек в тяжёлых доспехах.

Потом набежали люди в белом, засуетились вокруг, переговариваясь труднопроизносимыми странными словами, утащили в такую же, как и сами, белую машину.

Больничная палата как-то совсем неожиданно возникла вокруг Было много людей. Одни задавали вопросы, Ленка чётко и вдумчиво отвечала. Во всяком случае, ей так казалось. Другие безмолвными белыми тенями маячили вокруг, втыкали в неё иголки, тащили металлические деревца на колёсиках, от которых тянулись прозрачные ветви-трубки.

Сквозь это белое вдруг прорвались два лица: матери и Русалки.

– Лена, – мать склонилась над ней. – Доченька, как ты себя чувствуешь?

– Мам, всё хорошо, – улыбнулась Ленка. – Меня всего лишь хотели убить.

Мать, окаменев лицом, медленно обернулась к классной.

– Мы разберёмся, Катя. Только не волнуйся, – очень убедительно сказала Русалка, стискивая ей руку, и с укором посмотрела на Ленку.

Но мать уже отвлеклась, с каким-то новым выражением лица, которое Ленка не смогла разгадать, рассматривала её.

– Тебя били? Только скажи мне честно.

– Что? Где? – Ленка ощупала лоб и наткнулась на громадную шишку. – А, не, это я о косяк приложилась.

Мать облегчённо выдохнула и осторожно погладила её по руке. Но тут прибежал суровый дядька в белом и всех выгнал. Потом зачем-то посветил Ленке в глаза фонариком, покачал головой и предписал строгий постельный режим.

Только Ленка расслабилась после нашествия визитёров и попыталась раствориться в уютной дремоте, как из-под кровати что-то начало выползать. Она затаила дыхание, на всякий случай пытаясь нащупать что-нибудь потяжелее, но скобу от кровати отодрать не удалось.

Это что-то, беззвучно скользнув по полу, выпрямилось и оформилось в Стёпу. Слегка помятого, но очень довольного собой.

– Добрый вечер, – галантно поздоровался он, кланяясь.

– Привет, – с подозрением уставилась на него Ленка, не совсем уверенная в его реальности.

Стёпа одёрнул пиджачок, пригладил волосы.

– Я не один. Могу ли я пригласить сюда друзей?

Ленка подумала, что если на пару-тройку галлюцинаций станет больше, то никакого вреда от этого не будет.

– Валяй.

Он подошёл к двери и высунулся наружу. Тут же в палату набились встревоженные бандерлоги.

– Мы случайно узнали, – к кровати подошла Оксана. – У Феди здесь мама работает, а он как раз к ней зашёл. Потом нам позвонил. Как ты себя чувствуешь?

Ленка незаметно пощупала её куртку. Вполне материальная. Значит, она слегка преувеличила степень сотрясения мозга.

– Нормально. А как Вересов, Сашка?

– Мы про них не знаем, – Оксана выразительно глянула на Федю.

Тот кинулся к дверям:

– Я щас!

И, пока он выяснял, мелкие вздыхали, компактно кучкуясь в центре палаты. Посматривали на Ленку. Молчали. Но в этом молчании ей чудилась отчуждённость.

– Всё в порядке, – влетел запыхавшийся Федя. – Андрея прооперировали. Жить будет. Сколова тоже в порядке.

– И хорошо, – бодро сказала Ленка. – Спасибо, что пришли. А теперь по домам. Уже поздно.

Но бандерлоги изобразили мордочками полное неподчинение.

– Вообще-то мы сами по себе, – тихо сказала Маша. – Ты так решила.

Ленка принялась тщательно изучать потолок. Пересчитала лампы. Продекламировала про себя любимое четверостишие.

– Могу же я хоть иногда совершать глупости, – она хотела почесать макушку, но ткнулась в шишку и прослезилась от боли. – Мы все совершаем ошибки.

Детки уставились на неё, затаив дыхание, а в глазах явно наметилась горячая вера в чудо.

– Ты нас… – начала было Маша и умолкла.

– Да никогда! – сплеча рубанула Ленка, отметая даже намёк на прощение, чем вызвала лёгкую панику в дружных рядах. – Я тут подумала. Прошлое – это такая штука, оно как заноза, всё время колется, достаёт, где бы ты ни находился. И это навсегда. Понимаете?

– Мы пойдём, – тихо сказала Маша. – Тебе нужно отдохнуть.

– Стоять! – грозно рявкнула Ленка. Бандерлоги послушно заморозились. – Речь говорить буду, – она прокашлялась. – Как оказалось, я тоже, и с большим успехом, умею совершать непоправимые ошибки. И если вы ещё не передумали, то будем вытаскивать занозы вместе.

– Ура! – шёпотом закричали бандерлоги и пошли штурмом на Ленку, готовясь к обнимашкам.

Глава двадцать девятая. Уютная атмосфера

Ленка уныло взбодрила кулаком подушку. Из цепких лапок дядьки в белом вырваться не удалось. Её пылкая речь о том, что она уже хорошо себя чувствует, что будет трупиком лежать дома и не встанет с постели, профессора не впечатлила. Пообещал только, что продержит в больнице минимальное время из возможного.

Суровый дядька в белом именовался Сергеем Петровичем. Он был заведующим отделением и предпочитал громогласно отчитывать молоденьких врачей прямо перед больными в палате. Во время его разборок в больнице устанавливалась полная тишина. Распахивались двери в палатах. Особо любопытные выбирались в коридор, поближе к эпицентру разбора полётов. И внимали. Рокочущий, жизнерадостный голос слушался, как песня, и чрезвычайно способствовал выздоровлению.

Отчитываемые краснели, бледнели, что-то попискивали в ответ, но всё равно благоговели перед Сергеем Петровичем, ловя каждое замечание, как высшую истину. А медсёстры пчёлками вились вокруг него, тая от одного только взгляда, и страстно боготворили. Любое напутствие, сказанное им, воплощалось в жизнь с молниеносной быстротой и горячим энтузиазмом.

Все эти восторги Ленка разделяла, признавая авторитет профессора, только всё равно считала себя совершенно здоровой и очень хотела вырваться из этой уютной больничной атмосферы. Даже одноместная палата, явно доставшаяся ей не без вмешательства матери, совершенно не радовала привилегированным одиночеством.

Она вытащила из-под подушки бумажку с планом больницы. Федя нарисовал схему, как пройти к палате, где лежал Вересов, и даже отметил красным крестиком кровать у окна. Осталось только правильно выбрать время, чтобы её никто не перехватил и не отправил обратно.

Судя по рокочущему вразумлению Сергея Петровича, доносящемуся уже из другого крыла больницы, путь был свободен и проведывание болящего можно было назначить прямо на сейчас.

Ленка придирчиво оглядела свою пижаму в зеркале. Бледно-лиловое трикотажное чудо не прибавляло ее образу романтики. Пришлось срочно драпироваться нелюбимым домашним халатом глубокого тёмно-синего цвета. Она потуже затянула широкий пояс и приподняла воротник. Получилось таинственно и даже экстравагантно. Она осторожно выглянула в коридор. Никого. И, сверяясь по схеме с маршрутом, побрела к цели, отмеченной красным крестиком.

Сосед Вересова, толстый, угрюмый небритый мужик в заношенном халате, сердито глянул на Ленку и улёгся на кровать, отвернувшись к стене. Ленка открыла было рот, чтобы поздороваться, но так и закрыла, от усердия клацнув зубами. Призыв к тишине выразительно читался на широкой спине соседа.

Гот, укрытый до пояса одеялом, был одет в солнечно-зелёную пижаму. Ленка невольно усмехнулась. Без фирменного пиджака, в этом домашнем прикиде, он выглядел чрезвычайно легкомысленно и как-то беззащитно.

– Привет, – она скромно остановилась у окна, тщательно борясь с радостной улыбкой. Всё же израненный человек лежит, нужно как-то посерьёзнее выглядеть. Пришлось даже глубокомысленно уставиться на пейзаж за стеклом.

– Привет, – ответил он и тоже покосился на окно, пытаясь разгадать, что её там заинтересовало.

– Как самочувствие?

– Нормально.

Было что-то в его взгляде. Что-то странное.

– У меня тоже всё хорошо, – сказала она, пугаясь этой странности. – Хотя ты и не спрашивал.

Он задумчиво почесал ссадину на лбу.

– Слушай, а ты кто? Я тебя знаю? А то у меня это, как его, посттравматическое. Память отшибло.

Ленка вцепилась в подоконник. Он почему-то показался самым устойчивым предметом во всём этом зыбком мире.

– Совсем? – едва слышно выдохнула она.

– Да нет, – он так жизнерадостно заулыбался, что ей стало неприятно. – Говорят, примерно месяц забыл. Но это же пустяк.

– Ну да, – она с трудом отодрала пальцы от подоконника. – Пустяк. Ладно, я пошла. Выздоравливай.