Фемистокл - Виктор Поротников

На одно из заседаний синедриона Фемистокл отправился в сопровождении Гермонассы и её брата. Они по пути на агору решили проводить афинянина, а заодно показать ему город.

Коринф по площади был ничуть не меньше Афин. По великолепию же храмов, общественных зданий и домов знати он, пожалуй, был самым прекрасным из городов Эллады. Прогулки по Коринфу доставляли Фемистоклу огромное удовольствие. Нигде, кроме как здесь, он не видел такого множества изумительных мраморных статуй. Школа коринфских ваятелей славилась на всю Элладу.

На главной улице Коринфа среди множества прохожих Фемистокл и его спутники неожиданно столкнулись лицом к лицу с Симонидом Кеосским.

Прославленный поэт тоже решил пройтись вместе с Фемистоклом. Двух сопровождавших его рабов Симонид отправил по делам: одного на рынок, другого к портику трапедзитов[145].

- А ты, я вижу, не бедствуешь, друг мой, - с еле заметной усмешкой заметил Фемистокл, окинув быстрым взглядом роскошный гиматий Симонида. - И это во времена, когда огромное множество афинян и прочих эллинов испытывают нужду практически во всем из-за варварского нашествия.

Симонид изобразил печальный вздох.

- Ты же знаешь, Фемистокл, что мне часто приходится бывать в гостях у людей знатных и богатых, - сказал он без тени смущения, - и это обязывает меня выглядеть соответственно одеянию здешних аристократов. Я же не спартанец, в конце концов, чтобы появляться в приличном обществе в старом полинялом плаще и стоптанных сандалиях.

- Столь непритязательный вид лакедемонян вовсе не означает, что все они бедны и бескорыстны, - вставил Каллин, брат Гермонассы. - Еврибиад, к примеру, очень даже падок на деньги.

- О, мне это хорошо известно! - улыбнулся Фемистокл.

- А спартанский царь Леотихид хоть и одевается безвкусно, но при этом держит в сундуках коринфских ростовщиков немалые суммы денег, - продолжил Каллин. - На эти деньги можно было бы построить не одну триеру. Однако жадность Леотихида перевешивает его любовь и к Спарте, и к Элладе.

- Это странно и удивительно, клянусь Зевсом! - промолвил Симонид. - Спарта породила двух царей, столь непохожих друг на друга. Один пал при Фермопилах, показав всему свету что значит лаконская доблесть. Другой открыто и беззастенчиво предпочитает любым военным тяготам беззаботное прожигание жизни в обществе пьяниц и куртизанок. Не обижайся, Гермонасса. Я не имею в виду тебя, - добавил Симонид, мягко коснувшись руки гетеры.

Гермонасса ответила на последние слова Симонида спокойной улыбкой, показав тем самым, что она и не думает обижаться.

- Не забывайте, какие суровые законы царят в Спарте, - сказал Фемистокл. - Спартанским гражданам запрещено законом владеть золотом и серебром. Все денежные операции лакедемоняне производят в присутствии особых государственных чиновников, которые следят, чтобы граждане тратили деньги только на пищу, одежду и самые необходимые вещи. Малейшая роскошь в быту и одежде сурово осуждается. Поэтому царь Леотихид и скрывает свои богатства вдали от Спарты. Впрочем, так поступают многие знатные лакедемоняне.

Беседуя на ходу, Фемистокл и его друзья вскоре приблизились к зданию буле, где происходили заседания синедриона.

Здание, построенное в виде простиля[146], возвышалось на площади, обсаженной кипарисами и платанами. Среди деревьев в тенистых аллеях виднелись беломраморные статуи обнажённых нимф, нереид[147] и мускулистых атлетов. Двускатная крыша здания буле сверкала на солнце новенькой красной черепицей.

Поднимаясь по широким ступеням, ведущим к главному входу, Фемистокл увидел в тени портика группу коринфских аристократов и среди них Адиманта. Его одеяние было богаче, чем у других.

Адимант громко рассказывал, как он храбро действовал в битве при Артемисии. В сражении же при Саламине эллины вообще победили лишь благодаря ему, поскольку коринфские триеры прикрывали тыл эллинского флота.

- Фемистокл умолял меня продержаться хотя бы два часа против египетских кораблей, кстати сильнейших во флоте Ксеркса, - подбоченясь, говорил Адимант. - Если бы египтяне ударили нам в спину, то, видят боги, от нашего флота ничего бы не осталось. Однако я выстоял не два часа, а полдня, у меня было сорок триер, а у египтян двести! Я, в отличие от Фемистокла, действовал разумно и осмотрительно, поэтому не потерял в битве ни одного корабля, потопив двадцать пять египетских триер. Знаете, сколько афинских триер было потоплено варварами у Саламина? Больше двадцати! И всё же награду за мудрость и находчивость отдают Фемистоклу. Разве это справедливо?

Заметив, что слушатели глядят куда-то мимо него, пребывая в явном смущении, Адимант удивлённо обернулся.

Перед ним стоял Фемистокл. Повисла неловкая пауза.

- Действительно, где справедливость в этом мире? - наконец усмехнулся Фемистокл, делая шаг к Адиманту. - Накануне битвы при Артемисии и перед Саламинским сражением Адимант давал Еврибиаду такие, казалось бы, разумные советы. Отступить к Еврипу, бежать к Истму. Но возобладало почему-то моё, на первый взгляд глупейшее, мнение, а именно не отступать и не выжидать, но нападать. Теперь, когда персы разбиты на море, вопреки советам Адиманта, выясняется, что он, оказывается, прозорливее и храбрее меня. Воистину, где же справедливость?

Фемистокл вскинул руки кверху и устремил взор к небесам, как бы обращаясь к обитателям Олимпа.

Друзья Адиманта хранили молчание. Многие из них находились в сухопутном войске и не участвовали в морских сражениях, поэтому были несведущи в интригах среди эллинских навархов.

- Адимант, - продолжил Фемистокл, - ты только что распространялся о своей храбрости в битвах. Почему бы тебе не быть откровенным до конца и не поведать своим друзьям, что твоя храбрость в битве при Артемисии была оплачена серебром. Я заплатил тебе три таланта, чтобы ты не помышлял о бегстве и помог мне уговорить Еврибиада дать сражение.

Видя, что Адимант покраснел, кто-то из его друзей громко спросил:

- Неужели это правда?

Адимант молчал, нервно кусая губы.

- Если вы хотите знать подробности этого дела, то разыщите эвбейца Клеада. Он родом из Халкиды, - сказал Фемистокл, повернувшись к коринфским аристократам. - Клеад принёс мне деньги от лица всех эвбеян, чтобы я убедил Адиманта и Еврибиада сражаться, а не отступать.

Теперь прозвучали сразу несколько возмущённых голосов:

- Позор тебе, Адимант!

- И этого человека я считал своим другом!

- Почему ты молчишь?

Вперёд выступила Гермонасса. Голос её был полон гнева и презрения:

- Я давно говорю всем и всюду, что Адимант - подлейший из людей! Он, конечно, любит своё отечество, только себя любит больше. Почему Адимант был храбр в битве при Саламине? Да потому, что ему некуда было бежать! Он не только труслив, но и алчен. Алчность принудила Адиманта выступить против варваров в Эвбейском проливе. А теперь, уважаемые, сравните доблесть Леонида, бескорыстно сражавшегося с полчищами Ксеркса у Фермопил, и доблесть Адиманта, проявленную им при Артемисии за три таланта серебром.

- Заткнись, потаскуха! - Не сдержавшись, Адимант замахнулся на Гермонассу, но Фемистокл перехватил его руку.

- Хочу напомнить тебе, сын Окита, что во время битвы у Саламина моя триера шла борт о борт с твоей, - заговорил Каллин. - А моя сестра находилась вместе со мной на корабле. Она видела и само сражение, и твою так называемую храбрость! Если бы не Гермонасса, то ты бежал бы от египтян до самого Элевсинского залива. Или ты всё забыл?

Адимант сердито принялся оправлять складки своего гиматия. Он был явно смущён и раздосадован.

Это не укрылось от Фемистокла, который обратился к Калину:

- Ну-ка, Каллин, расскажи нам то, чего мы не знаем. Каким образом Гермонасса принудила Адиманта вступить в битву с врагами?

К этой просьбе присоединился Симонид, питавший к Гермонассе явную симпатию.

Каллин охотно рассказал о том, что предшествовало битве в Мегарском проливе.

А дело было так. Коринфские триеры, построившись в две линии, ожидали появления вражеских кораблей. Когда солнце взошло над горами и египетские триеры двинулись в Мегарский пролив, то коринфяне по сигналу Адиманта начали табанить вёслами. Эллинские корабли дали задний ход, отступая к самому узкому месту пролива. Отступление продолжалось около часа. Даже миновав узкую горловину пролива, Адимант не подавал сигнала к атаке. И тогда Гермонасса с кормы триеры Каллина крикнула: «Доколе ты будешь пятиться назад, трус!»

Это возымело действие на Адиманта, который велел трубачу дать сигнал к атаке. Коринфские триеры бросились на египтян и обратили их в бегство.