Архипелаг - Моник Рофи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Его девочка сильно изменилась: загорела до золотисто-коричневого цвета, выбеленные солнцем волосы всклокочены, все в колтунах, но у него не хватает духу остричь их. После отъезда Фиби она ни слезинки не проронила, и вообще истерики полностью прекратились. Она уже почти год не разговаривала с матерью, но в последнее время хорошо спит и ест все подряд, не только ужасные сосиски из банки. Что же, он рад за нее, она и его вытягивает из глубин несчастья.
До Галапагоса осталось 848,92 морской мили — больше недели пути. Всего девять дней в открытом море — это серебряно-синее покрывало простирается до самого горизонта, такое спокойное сейчас, такое чужое и одновременно уютное, домашнее. «Романи» идет полным ходом, а почему бы и нет? В отличие от него, яхта уж точно чувствует себя в родной стихии. Фиби помогла ему отладить систему автопилота, поэтому ему и делать ничего особенно не нужно: сиди себе за штурвалом и не мешай яхте самой выбирать галс, тем более что ветер попутный. Они — крошечная щепочка в океане, но почему-то он не чувствует себя мелким, незначительным, скорее — наоборот.
В первый день ветер подгоняет их в спину, и «Романи» делает семь узлов. Они быстро продвигаются в сторону Огненного пояса, и Гэвина охватывает радостное возбуждение, сердце расширяется в груди, как от любви.
— Все будет хорошо! — шепчет он.
Ощущение необъятного пространства дарит им океан — здесь даже Оушен понимает, как велик земной шар. От такого величия впадаешь в ступор, хочется просто сидеть и смотреть, как яхта режет воду.
Но внезапно, будто холодный ветер подул, — настроение меняется, накатывает паника, чувство бесполезности, одиночества, страх перед таящимися на глубине ужасами. Он не должен терять бдительность! Ни на минуту! За внешним спокойствием моря могут скрываться штормы, циклоны, водовороты… Что угодно может случиться после заката, и Гэвин не знает, как переживет приближающуюся ночь.
Весь первый день в его душе поочередно вспыхивают то любовь, то страх, и это придает адреналина: он то хороший яхтсмен, то никудышный, то молодец, то полный идиот. Вот Оушен и Сюзи друг за дружкой отправляются вниз, засыпают в обнимку в кают-компании. Обе тихонько посапывают, и, глядя на них, ему хочется петь, пройтись по палубе в зажигательном танце. Но вместо этого он, не отстегивая страховки, мочится за борт. Через пять минут настроение меняется, и вот по лицу уже текут слезы — почему бы и не поплакать на ночь глядя? И Гэвин плачет — за мертвого сына, за жену, которая, возможно, так никогда и не проснется до конца. Он слизывает слезы с губ — они совсем не соленые, а чистые, прохладные, безвкусные.
* * *
В час ночи небо совершенно черное и залито светом звезд. Оушен и Сюзи спят в салоне без задних ног. Ниоткуда набегает туча с проливным дождем и пронизывающим ветром. Несколько минут, будто играя, раскачивает яхту, а затем улетает, оставив Гэвина насквозь промокшим и дрожащим от холода. Машинально он поворачивает голову назад, пытаясь посмотреть, куда делся дождь, и тут видит это.
Высоко в небе стоит луна, а на самой грани косых дождевых струй, быстро отдаляющихся от яхты, висит мерцающая арка. Настоящая лунная радуга! Вместо сияющих цветов своей дневной сестры, она окрашена во все оттенки серовато-жемчужного. Радуга в негативе, тонкая, изящная, протянулась по всему небу, опустив оба конца в воду. Гэвин не может оторвать глаз от нового чуда, но «Романи» быстро уносит его прочь. «Я с тобой, — шепчет он. — Ты на другом конце земли, а я все равно тебя вижу!»
Лунная радуга такая совершенная, такая спокойная, что Гэвину становится неловко, как будто он подсмотрел что-то неприличное, увидел радугу голой. Даже глазам больно от такого совершенства, словно небеса приоткрыли для него дверь в свой сад чудес. Гэвин глядит на радугу, пока та не растворяется в ночном небе. Кто знает, может быть все и будет хорошо!
Утром второго дня он не находит себе места — не иначе как зарядился энергией от лунной радуги. В небе сквозь слой слоистых облаков цвета перламутра пробиваются первые лучи солнца. Здесь не на что и взгляд бросить, разве что на облака глазеть. Им остается пройти 733 морские мили.
Утро переходит в отличный, ясный, солнечный день. Свежий ветер подгоняет яхту, море несет ее на широкой спине. Он переводит управление на автопилот, и теперь у него есть время приготовить что-нибудь вкусненькое на завтрак — драники, котлетки. Руки болят, он умудрился снова ободрать их, больно держать нож, луковый сок разъедает ссадины. Почему он не надел перчатки? И про крем забыл… Как бы вылечить эти руки поскорее?!
«Пирожок с картошкой, мистер Уилд?» Господи, ведь уже два месяца прошло с тех пор, как он оставил старую жизнь позади! Даже страшно вспомнить эти бесконечные чашки кофе, постоянный кислый вкус во рту. Сейчас-то он не пьет столько кофе. Надо поспать, может быть, удастся сегодня днем, ближе к вечеру? Двух часов вполне хватит, чтобы восстановиться. Все последующие дни будет спать по два часа. Теперь он с нетерпением ждет ночной вахты — кто посетит его сегодня, кто теперь обнажится перед ним?
После завтрака Оушен заявляет, что ей скучно, — такого раньше не было. Впрочем, есть даже термин такой: «кабинная лихорадка», негативная реакция на замкнутое пространство. Гэвин находит колоду карт, они играют в «балду» и «пьяницу», пытаются раскладывать пасьянс, но ей становится еще скучнее.
— Паааа-па!
— Что?
— Давай блинчики пожарим.
— Нет, дружок, это слишком сложно, да и муки у меня нет.
— Ну тогда супчик сварим.
— Нет.
— Тогда давай испечем пирог с яблоками!
— Слушай, мы же посреди Тихого океана, каким образом ты предполагаешь испечь пирог?
Оушен строит недовольную гримаску, хмурится.
— Может, хочешь сырную палочку?
Она отрицательно мотает головой.
— А немного собачьего корма?
Оушен смеется, кивает.
Гэвин притаскивает пакет «Пурины», достает оттуда пригоршню
