Зодчие - Александр Волков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда же я, по его мнению, неправильно осветил какой-то вопрос архитектуры, он стал опровергать меня, ссылаясь на Витрувия.[192] Моя физиономия выразила непритворное удивление.
Царю это понравилось; он сказал:
– Смотрите, немец рот разинул: удивительно ему, что не нашел в нас невежества, которого ожидал. Этого не переводи, – добавил он толмачу.
Я скромно стоял, постаравшись усилить знаки изумления.
Под конец аудиенции Иоанн обходился со мной значительно мягче. На прощанье он сказал:
– Мы тебе службу дадим, и хорошую: будешь участвовать в построении храма, долженствующего напоминать потомкам о подвиге покорения Казанскою царства. – Обращаясь к министру, он добавил: – Прикажи, Михайлович, выдать немцу денег. Пока наши зодчие строят планы, ему делать нечего, еще с голоду сбежит…
Можешь поверить, почтенный Фогель, я не сбегу! Я долго ждал фортуну и научился терпению.
Если я и не придворный архитектор московского властелина, то лишь потому, что здесь не существует такого звания. Теперь я смотрю на будущее с большой надеждой.
Это письмо я посылаю с попутчиком, нашим соотечественником. Надеюсь, что оно дойдет в сохранности. Жду вестей. И будь уверен, любезный и почтенный Отто, я постараюсь сообщать о моих дальнейших шагах в далекой Московии.
Твой покорный слуга
Ганс Фридман23 января 1554 года»Глава X
Составление плана
Когда определилось место для Покровского собора и количество церквей, началась разработка проекта.
Зодчим отвели большую, светлую горницу во дворце. Были поставлены огромные гладкие столы. Ордынцев закупил бумагу, краски, тушь. Барма и Постник проводили во дворце целые дни и уходили с темнотой. Стража внимательно их обыскивала. Царь отдал распоряжение: ни один чертеж не выносить из дворца.
Барма и Постник посмеивались: «Разве не можем мы начертить дома, что делаем здесь?» Но обыску подчинялись покорно.
Первый, долгий спор зашел по вопросу о величине собора.
– Знаешь, Постник, – заявил Барма: – поднимем громаду, чтобы за сотню верст видать! Пусть в солнечный день сияют кресты и главы собора жителям Коломны, Серпухова, Дмитрова, Можайска, Волока Ламского! Весь мир поймет силу Руси, коль скоро мы сможем воздвигнуть таковой храм!
– Подожди, учитель, дай посчитать!
Расчет был трудный и мог быть сделан лишь приближенно. Предвидя заранее, что о размерах собора придется спорить, Постник побывал в селе Коломенском, где лет двадцать пять назад поставили большой храм. Зодчий взобрался к кресту, венчающему шпиль, заметил деревушку на горизонте и, спустившись, определил расстояние. Высота Коломенской церкви Постнику была известна.
Вооруженный этими данными, Постник, знаток геометрии, вычислил:
– Дабы глядеть вокруг на сто верст, надобно строение поднять на триста пятьдесят саженей!
Барма схватился за голову.
– Триста пятьдесят саженей! – с ужасом вскричал он. – Мало не верста[193]… Это я через край хватил! Такого храма никому не построить… Да ты, небось, ошибся, Постник!
– Цифирь не врет! Я долго пересчитывал. Крест нашего собора уйдет за облака. Так гласит гиомитрия…
– Уж эта мне гиомитрия! – проворчал Барма. – Придется сбавлять, и много сбавлять… – Потом сказал: – Сделаем, чтобы за полста верст видать было.
Постник усмехнулся и вновь углубился в расчеты. Барма стоял позади, смотрел через его плечо с надеждой и ненавистью на непонятную арабскую цифирь, возникавшую под пером Постника. Его томило нетерпение.
– Девяносто саженей, – объявил Постник.
Барма был страшно разочарован.
– Еще сбавлять?
Он с тоской вглядывался в холодноватые глаза Постника, но сочувствия не нашел. Постнику не по душе была мысль, что если затеять чересчур обширное строительство, то не придется его довершить, не придется полюбоваться делом своих рук.
Для спора с Бармой у Постника имелось достаточно доводов. Чтобы доказать несбыточность задуманного Бармой, Постник рассказывал ему о соборе Парижской богоматери, о Вестминстерском аббатстве, о Парфеноне…
Собор Парижской богоматери, чудо строительного искусства, французский король Филипп Август заложил в начале XIII века. Еще не оконченное здание сильно повредил пожар. Пришлось его перестраивать. Дело тянулось двести лет. И Постник знал, что две огромные колокольни стоят недостроенными, портя вид великолепного храма.
Вестминстерское аббатство в Лондоне, гордость английского зодчества, строилось, достраивалось и перестраивалось в течение столетий.
– Зришь, наставник, к чему приводит погоня за чрезмерной громадностью здания? Али тебе достаточно за наш век заложить основание да стены поднять на сажень от земли?
– Иные докончат…
Простая и светлая душа Бармы не знала тревог и волнений. Он не гнался за личной славой. Начать бы доброе дело – и пусть оно пойдет своим чередом. Не узнают люди имени зачинателя? Что ж! Барму эта мысль не тревожила.
– Иные? – многозначительно повторил Постник. – А примут ли они наш замысел? Не переделают чертежи? Из гистории об иноземных строительствах знаю: часто таковое случалось. Да и не рассыплется ли прахом дело, когда не станет ни тебя, ни меня, ни замыслившего сие государя Ивана Васильевича?
Барма начал подаваться, а Постник приводил новые доводы:
– К чему огромность? Конечно, на столе не поставить здания, поражающего взор, но и при невеликих размерах можно сделать величественное… Парфенон Афинский, коего изображение видели мы в государевой книгохранительнице, радует зрение и дает вид громадности, какой у него и нет… Твой дьяковский храм – разве с него можно взирать окрест на десятки верст! – являет чудесный, величавый вид…
После долгих споров и разговоров согласились, что высота главного храма не будет превышать сорока саженей от земли.
Для утешения Бармы Постник высчитал, что и при такой высоте крест храма в ясную погоду будет виден верст за тридцать пять.
Потом пошли споры, должны ли девять церквей стоять под одной кровлей и составлять общее целое или каждую ставить отдельно.
Этот спор быстро решило духовенство. Макарий приказал, чтобы каждый храм был самостоятельным: «У каждой церкви свои священники и клир, свои прихожане – не годится мешаться одним с другими».
– Боится владыка: перессорятся попы, служа под одной крышей, – насмешливо заметил Постник. – Доходы не поделят.
Задача архитекторов постепенно выяснилась, но и приобрела новую сложность.
Надо было построить девять отдельных церквей, но так, чтобы они являли взору единое целое. Барма и Постник без споров согласились, что церкви должны стоять рядом, на общем основании.
Задачу единства при разнообразии Барма и Постник объясняли митрополиту образно.
– Сошлись несколько человек случайно, – говорил старый зодчий. – Что сие? Толпа, члены коей ничем не связаны… А то – семья: отец и дети. Во всех нечто родственное, некие общие черты: связь родства их объединяет. Так мы должны мыслить о нашем соборе.
Постнику понравилось сравнение учителя, и он его продолжил:
– Из твоих слов заключаю я, что средний храм должен главенствовать над другими, как отец над детьми. И далее: дети одного отца сходствуют меж собой, но и разнствуют также, ибо нет в семье двух в совершенстве одинаковых братьев или сестер. Посему все храмы, имея общее родственное сходство, должны разниться, чтобы представлять глазу зрящего не скучное единообразие, но пленительное разнообразие!
– Истину говоришь, чадо, – согласился митрополит.
– Сродство же всех храмов, – развивал мысль Постник, – заключается в пропорциональности их размеров…
– Говори по-русски! – попросил Барма.
Митрополит, по работе над «Четьими-Минеями» знакомый со многими иностранными словами, пояснил старому зодчему:
– Сие означает: ежели один храм выше другого вдвое, то и основание его должно быть шире тоже вдвое.
А Постник добавил:
– В гиомитрии таковое называется: принцип подобия фигур…
Постник предложил Барме положить в основу внешнего вида группы храмов равнобедренные треугольники. Эти треугольники, подобные между собою, должны определять внешний вид не только здания в целом, но и отдельных частей и даже архитектурных деталей и создавать впечатление гармонии и единства.
Зодчие остановились на равнобедренном треугольнике, высота которого относилась к основанию приблизительно как два к одному.
Византийское искусство требовало покрытия церквей обширными куполами, над которыми возвышались цилиндрические световые барабаны, завершенные главами в форме луковицы. В таком стиле построена одноглавая церковь Покрова на Нерли,[194] Успенский собор во Владимире[195] и многие другие древние храмы.
