Зодчие - Александр Волков

Зодчие остановились на равнобедренном треугольнике, высота которого относилась к основанию приблизительно как два к одному.

Византийское искусство требовало покрытия церквей обширными куполами, над которыми возвышались цилиндрические световые барабаны, завершенные главами в форме луковицы. В таком стиле построена одноглавая церковь Покрова на Нерли,[194] Успенский собор во Владимире[195] и многие другие древние храмы.

Русскому крестьянину византийское искусство было чуждо. Строя скромную деревянную церквушку, часто обыденку,[196] безыменный зодчий предпочитал накрывать ее восьмигранным шатром – высокой восьмигранной пирамидой.

Этот вид был милее сердцу северянина, чем чуждые полушария и цилиндры византийских церквей. Он напоминал русскому мужику пирамидальные ели его родины.

Борьба между куполом и шатром продолжалась долго. Напрасно церковные власти, защищавшие византийские влияния в архитектуре, издавали строгие приказы: «Шатровых церквей отнюдь не строить!»

Барме и Постнику предстояло воздвигнуть храм – памятник русской военной славы, и они выбрали шатер.

Отношение «два к одному» было найдено путем опытов и изысканий. При меньшем соотношении треугольники получались тяжелыми, приплюснутыми к земле; при большем они чрезмерно вытягивались кверху, теряли реальность. Лишь «два к одному» создавало гармонию, радующую глаз.

Дело подвигалось. Ни царь, ни митрополит не торопили зодчих: они понимали, что обдумывается величавый замысел; осуществленный, он будет жить века.

Работа подошла к такой стадии, когда необходимо стало набросать внешний вид собора. О плане в основных частях строители договорились, но и при заданном плане наружность собора могла иметь бесчисленное количество вариантов.

Гениальность Постника сказалась во всем блеске, когда он приступил к эскизам храмов.

Искусство составления проекта было делом новым, оно еще только рождалось и на Руси и за границей. Раньше заказчик и строитель договаривались на словах; понятно, все подробности постройки предусмотреть было невозможно – они выливались сами собой, в зависимости от опытности и таланта мастера.

За последние десятилетия проекты грандиозных зданий вычерчивались строителями, но становились известными узкому кругу близких к строительству лиц, в печати не появлялись. Постник шел по малоисследованному пути. В книгах он находил лишь слабые намеки, отрывочные указания, недостаточные для решения задачи, которую приняли на себя. Но грандиозность дела воодушевляла Постника, рождала в душе силы, о которых он доселе лишь смутно предполагал.

Постник жил полной жизнью. Прежде часто случалось: его мучила неудовлетворенность, выполняемые дела казались мелкими, ничтожными. Теперь перед ним была огромная работа – работа, от которой при желании можно не отрываться ни днем, ни ночью. Прежняя угрюмость и раздражительность, иногда подолгу не оставлявшие Постника, сменились тихой сосредоточенностью. Постника трудно стало рассердить. Углубленный в себя, он рассеянно смотрел на собеседника глазами с черными расширенными зрачками – верный признак, что зодчий его не слышит.

Закрыв глаза, Постник представлял себе церкви – нарядные, торжественные, собравшиеся веселой семьей. Видения следовало претворить в действительность и прежде всего закрепить на бумаге. Сначала Постник рисовал храмы по отдельности – центральный храм Покрова, меньшие храмы, которые будут его окружать. А затем художник принялся соединять их во всевозможных комбинациях.

Он переставлял одну церковь на место другой, пробовал новые и новые сочетания, добиваясь цельности общего впечатления. Изыскивая наилучшие виды сооружения с разных сторон, он увеличивал и уменьшал высоту отдельных храмов, менял форму и размеры глав. Работал Постник с редкой быстротой: сказывался особенный талант видеть замысел так ярко, точно он осуществленный стоял перед глазами.

Эскизы лежали в рабочей комнате зодчих десятками. Некоторые уже одобрял требовательный Барма, но неутомимый искатель браковал их и продолжал множить наброски.

Глава XI

Помощники

Оставив Дуню в Выбутине, Андрей и Никита в середине марта вернулись в Москву. Солнышко пригревало по-весеннему, снег на дорогах потемнел и проваливался.

Весенний воздух волновал Булата, он нетерпеливо ждал дня, когда они с Андреем снова отправятся в дальний путь.

Этот счастливый день настал. Подпираясь кленовыми посошками, с котомками за спиной, зодчие оставили Москву, и перед ними раскинулась манящая вдаль дорога.

Но не стало прежней выносливости у Никиты Булата. Не мог он так же неутомимо, как прежде, шагать по лесным тропинкам. Во время ночевок в поле старик беспокойно ворочался с боку на бок под легким армяком: ему было холодно…

Только два месяца проходил Булат по стране со своим учеником, а потом Андрею пришлось покупать телегу и лошадь и везти Никиту в Москву.

Булат лежал на телеге и грустно смотрел в высокое небо.

– Отошло мое времечко… – шептал он. – Съела силушку проклятая татарва…

В Москве Никита отдохнул, поправился, но ему стало ясно, что он уж не работник.

– Даром буду есть твой хлеб, Андрюшенька, – вздыхал он. – Хоть бы смерть поскорее пришла…

Такие разговоры до глубины души обижали Голована.

О приезде Бармы и Постника в Москву Андрей узнал от Ордынцева. Молодой розмысл поспешил к знаменитому земляку, с которым так давно мечтал встретиться.

Постник принял Голована приветливо. Оказалось, что и он давно слышал об Андрее и видел многие его постройки. Теперь, при личной встрече, Постник похвалил работу Голована, указал недостатки. Беседа затянулась на многие часы.

Постник первый заговорил, что хотел бы видеть Голована товарищем по работе. Андрей признался, что это его давняя мечта.

– Эх, кабы твой учитель не состарился, много бы он нам помог! – с сожалением сказал Постник.

– Советом он поможет, а по лесам Никите уж не ходить, – отозвался Голован.

Постник просил Андрея не браться за стройку, которая связала бы его надолго.

– Жди своего часа, – сказал он. – Лишь только государь разрешит набирать помощников, ты будешь первый…

Это время настало, и больше всех порадовался счастью Голована его старый учитель Никита Булат.

Но одним помощником, даже таким знающим и деятельным, как Голован, никак нельзя было обойтись. Зодчие понимали, что в грандиозном строительстве, какое им предстояло, они смогут осуществлять лишь общее руководство. Требовалось найти молодых, усердных мастеров, проникнутых тем же русским духом, той же любовью к родине.

Этим молодым архитекторам надлежало доработать в мельчайших подробностях проекты отдельных храмов, когда Постник и Барма набросают черновой проект собора. И позднее каждый будет вести постройку одной или двух церквей, повседневно проверять работу каменщиков, плотников, кузнецов, кровельщиков…

Слух о строительстве распространился широко, и немало мастеров приходили предлагать услуги.

Барма устраивал придирчивый экзамен:

– У какого зодчего учился? Где строил? Нарисуй на память церковь, в сооружении коей участвовал… Как составляется замес?..

Если молодому строителю удавалось ответить на вопросы, если рисунок получался удачный и показывал хорошую зрительную память, Барма становился добрее. Пряча под седыми усами одобрительную улыбку, задавал каверзные вопросы:

– Что выгоднее строителю: тысяча пуд кирпичу крупного, в пуд весом каждый, али тысяча пуд кирпичу мелкого, по шесть фунтов?

Находчивые отвечали:

– Кирпич потребен всякий: и крупный и мелкий!

– Понимаешь дело! А вот размер пространства, над коим надо вывести своды: сколько опорных столпов поставишь?

Если экзаменующемуся удавалось благополучно пройти техническую часть, Барма начинал пытать его на ином.

– Коли надеешься на богатые корма, – говорил он, хмуря брови, – то ошибешься. У государя нужд и забот много, и надобно храм построить подешевле. Жалованье дадим, чтоб прожить, а богачество скопить не думай!

После такого заявления Бармы некоторые обещали зайти в другой раз, но не приходили.

Барма вспоминал о таких с презрением, но и с сожалением, если претендент обнаруживал хорошую техническую подготовку.

После тщательного отбора Барма принял несколько человек.

Пришелся ему по душе веселый, с постоянной улыбкой на румяном лице, светлоглазый, с русыми, мягкими, как шелк, волосами владимирец Сергей Варака. Варака учился у хороших мастеров – Владимир был колыбелью древнего русского искусства.

Сергей без споров согласился с вознаграждением, какое положил Ордынцев.

Совсем другим человеком выглядел помор Ефим Бобыль. Ходил он тяжело, половицы трещали под ним, голос был грубый и громкий. За маленькую кисточку толстые, плохо гнущиеся пальцы Ефима взялись с робостью, сидел он за пробным рисунком несколько часов, не подпуская Барму; старик решил, что у парня ничего не вышло и он скрывает работу от стыда.