Ключ - Наталья Болдырева

Раздосадованный потраченной впустую последней монетой, гадая, как бы быстрее добраться до схрона, Сет допил воду, чуть смыв вкус кислятины и, разом потеряв интерес к таверне, прошел мимо вдруг поскучневших столов к выходу. На крыльце, не удержавшись, выругался. Приглушенно, будто придушенная подушкой, пришла мысль: «Нужно было заставить его. Это так легко сделать… Хочешь покажу, как?»

— Сдохни! — рявкнул Сет, и Безносый у порога тревожно заворочался, — …умри, тварь, не нуждаюсь в твоих советах, я — Кат, атаман О'Ктранского леса…

Он брел дворами, взмахивая посохом на каждом шаге, бурча под нос проклятия, все дальше уходя от широкого тракта в паутину тесных улочек, вдоль которых лепились, верхними этажами нависая над узенькими тропками шаткие, сколоченные городскими отбросами из городских отбросов домики. Созданные раз, дальше, они росли уже сами, за ночь разживаясь лишним навесиком, да ржавым гвоздем в стене, на который нищий бродяга мог бы повесить драную шапку, полагая тем самым насквозь продуваемый угол своим.

Солнце ярко освещало редкие пятачки, свободные от построек, но занятые длинными развевающимися полотнами серого белья. Самые дешевые прачки города обстирывали солдатские казармы, казенную лечебницу и дом скорби. Дети, такие же серые, как и полощущиеся на ветру простыни, сидели на земле, лениво покуривая короткие пеньковые трубки и сплевывая в пыль желтую, вязкую слюну. Они не удостаивали чужака и взглядом — в Трущобах немало умалишенных. Но Сет ни минуты не сомневался: его заметят и запомнят. Возможно те, кто ему нужен, сами найдут его. И он петлял без толку и смысла, всецело поглощенный спором.

— Дай мне, — Топь не отвлекалась на ходьбу, гудящие ноги, слипающиеся глаза, бурчание в заполненном кислой капустой животе, — я помогу, так не может продолжаться вечно… — Сет сходил с ума, слушая её нудение.

Он остановился посреди кривой, прогнутой внутрь улицы, тяжело оперся на посох, опустив голову на руки, полузакрыв глаза.

— Я никогда… Никогда не позволю тебе!…сделать это снова!

— Второго раза не понадобится.

Сет так и не понял, что именно заставило его вздрогнуть — скорый шепот, обжегший ухо или холодная сталь, пронзившая спину. Охнув, он почувствовал, что опрокидывается, цепляясь за посох, упал на мостовую, мягко ударившись затылком. Ветер высоко над головой хлопал щелястой ставней окна мансарды. Смуглая женская рука прикрыла его. Сет захрипел, силясь приподняться на локтях. Ступня, обутая в мягкий кожаный носок, чуть придавила плечо, заставляя прекратить попытки. Шустрые руки зашарили по складкам одежды, нырнули за пазуху. Сет никак не мог различить скрытого в тени лица — солнце било грабителю прямо в спину.

— Ну, где же? Где? — Шептавший был разочарован, ладони сграбастали ворот, приподняв, — ты заплатил серебром. Я был на казни, это тебе король пожаловал свободу и полную шапку монет. Ты ведь не мог растратить их все?

Он слегка встряхнул Сета, бок отозвался тянущей болью, теплое потекло ниже, пропитав уже пояс штанов. Сет захрипел, сцепил зубы до скрипа. Ладони разжались, и Сет упал, почти отключившись от пронзающей все тело боли. Он попытался позвать на помощь Топь и наткнулся на так знакомое детское любопытство и… нетерпение. Она ждала, когда же Сет потеряет сознание.

— Тва-а-арь, — выдохнул Сет, за что и получил пинок под ребра, пославший его в черный омут забвения.

Почувствовав, как обмякло под ладонями тело, грабитель принялся стягивать с жертвы сапоги, надеясь хоть тем утешить обманутые ожидания. И, когда, дернув два раза, шагнул вдруг вперед за согнувшейся в колене ногой и, скользнув взглядом дальше, увидел полные стальной насмешки глаза, то успел еще подумать: «Вот дьявол!» прежде чем врезаться спиной в щелястые стены ближайшего дома.

Топь поднялась на ноги. Горячая струйка побежала по бедру, закапала в сапог. Топь отстранилась от боли, но это ощущение обжигающей тело крови было приятно. Ветер шевелил волосы, щекотал открытую шею. Носком сапога Топь подкинула посох, ладонь поймала полированное дерево. Скорее почувствовав, чем услышав, щелчок, Топь выгнала из паза узкое лезвие и, сделав один длинный шаг, ткнула сползавшего по стене грабителя посохом, как копьем. Острие вошло под ключицу. Провернув, Топь сделала шаг назад, неслышно освободив сталь из плоти.

Вылинявшая черная рубаха потемнела, человек — невысокий и серый, как мышь, мужичок лет сорока — закрыл рану левой рукой — правая лежала на земле безвольно.

— Су-ука.

Он едва не плакал от боли. Топь видела страх в его глазах. Но этого было мало. После секундного размышления Топь воткнула посох в землю. Приподняла рубаху Сета, не столько осматривая тело, сколько позволяя грабителю увидеть глубокую рану, нанесенную его ножом. Кровь шла всё так же сильно и не думала останавливаться. Внимательный наблюдатель, Топь следила за движением ножа с той секунды, как он пропорол плоть, до того мгновения, как острие коснулось почки. Испытывая презрение к несовершенному телу, Топь сосредоточилась на исцелении раны, краем сознания наблюдая за грабителем. Для начала тот был несколько удивлен. Топь собиралась удивить его еще больше.

Остановить кровь было просто. Так же легко, как направить воду в новое русло. К удивлению сидевшего у её ног человека прибавилась доля замешательства. Топь ухмыльнулась. Почерневшая рана дергала болью с каждым ударом сердца. Это не мешало сосредоточиться на тканях.

Когда через минуту рана и не подумала затягиваться, Топь почувствовала бисеринку пота, сбежавшую по виску на подбородок.

Пальцы сами сжали края раны.

Человек у ног распахивал глаза все шире, но это уже было не важно.

Плоть требовала энергии, чудовищное количество сил, которые уже почти вытекли вместе с кровью. Тело начал бить озноб. Топь попробовала собрать тепло солнечного света, разливающееся по коже, но его ничтожно малое количество всего лишь продлило агонию. Топь осознала вдруг, в какой тесной ловушке она заперта теперь. Это заставило её выругаться вслух.

Человек у ног вжался в стену, услышав иные интонации в голосе. Его охватывал ужас, и вечно рассудительная, холодная тварь вдруг почувствовала раздражение. Не так она хотела добиться поклонения, поселить слухи в городе. Секундное раздумье едва не заставило её отступить, но осознание червячка страха, засевшего глубоко внутри — страха смерти, окончательной и бесповоротной на этот раз — привело её в ярость.

Грубо, неумело управляясь с незнакомыми материями, она разогнала обменные процессы, как в горне сжигая запасы подкожного жира. Легкие работали как меха, клокотание и свист вырывались из не справляющегося с потоками воздуха горла. Пузырясь сукровицей, зарастая диким мясом, на глазах рубцевалась рана. Побелевшие зрачки пялились незряче. Это было неимоверно трудно. Боль, скрутившая тело, загнала сознание Сета еще глубже и почти коснулась Топи. Она даже не заметила, как завозился человек у её ног, отполз на карачках в сторону, вскочил и побежал, придерживая безвольно болтающуюся руку.