Приключения сестры милосердия - Александр Порохня
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не знаю, сколько еще прошло времени, потому что я снова отключилась, но раздался какой-то шум, и ярким светом вспыхнула полоска света открываемой двери. Несколько неясных силуэтов плавно перетекли из дверного проема в помещение с низким потолком, последний закрыл за собой дверь и все снова погрузилось во тьму. Кто-то подошел ко мне, и я поняла, что меня развязывают. Потом сразу несколько рук рывком подняли меня со стула и начали раздевать. Я попыталась сопротивляться, но силы полностью оставили меня и если бы меня не поддерживали, я бы просто рухнула на пол. Я напоминала самой себе безвольную тряпочную куклу. Сильные уверенные руки вертели меня, пока полностью не избавили меня от одежды. Почему-то этот факт оставил меня равнодушной, никакого чувства стыда я не испытывала и только совершенно ненужная мысль тревожила меня — «Они, что в темноте видят?!». Что-то мокрое коснулось моих волос, потом лица, шеи, рук и всего тела. Меня обтирали влажной губкой, намазанной каким-то душистым благовонием или маслом, расчесывали мне спутанные волосы. Потом завязали мне глаза, накинули мне на шею какой-то балахон, и грубо подталкивая в спину, повели куда-то, откуда виден был свет, слабо пробивавшийся через плотную повязку на глазах.
Спотыкаясь и сшибая босые ноги в кровь, я поднялась по каким-то ступенькам, после чего мои ступни коснулись земли, которая была пронизывающе холодной. Мое сознание фиксировало какой-то низкий гул, как будто рядом была станция метро. Но это оказалось совсем не метро. Все оказалось гораздо хуже.
* * *
Санитар Морга уже однажды пытался покончить с собой. Но попытка была неудачной, Скорая помощь приехала быстро, ему воткнули в нос скользкую трубку и промыли желудок, удалив остатки не растворившихся таблеток. Позже он понял, что совершил глупость. Крупные долги не прощают, а он проиграл тогда в казино крупную сумму. Потом, уже после попытки свести счеты с жизнью, ему объяснили, что если должник умирает, деньги вышибают из его близких людей, не стесняясь в средствах. Люди, которые уже два года преследовали его, в первый раз просто сильно его избили, прояснив на всякий случай ситуацию. Каждый день просрочки прибавляет к проигранной сумме один процент, сказали они. Во второй раз они продержали его три дня в холодном подвале, прикованным к батарее, а потом, открыв наручники, бросили к его ногам пачку цветных фотографий и предложили отработать долг вместо того, чтобы лежать в могиле. На фотографиях подробно были отражены все шокирующие подробности, конечно, это сделали специально, ну какому извращенному садисту пришло бы в голову снимать ЭТО?! Он согласился, не зная, что дальше будет еще хуже. И послушно работал на них почти два года, денег ему не платили, все шло на уплату долга, который постоянно рос. Он давно привык к трупам и не испытывал брезгливости по отношению к искромсанным останкам, которые когда то были людьми. Наоборот, он жалел их, и старался придать им как можно более достойный вид после смерти. Обычно он имитировал обычное посмертное вскрытие, искусно уничтожая следы незаконного забора органов. Но то, что ему предложили сделать сегодня, было невозможным, нереальным, выходящим за рамки всего человеческого.
Он должен был сегодня участвовать в Ритуале Человеческого Жертвоприношения.
* * *
Сознание отказывалось принимать то, что я увидела, когда с моих глаз сорвали повязку. Рот мой по-прежнему был заклеен чем-то липким, поэтому получилось что-то вроде мычания. Первое, что бросилось мне в глаза — это костер из огромных сучьев, горевший недалеко от меня. Жар костра обдавал меня удушливыми волнами. Рядом с костром возвышался огромный гранитный крест, блики огня бегали по его гладкой поверхности, и я не сразу поняла, что нахожусь на кладбище на небольшой площадке между могилами. Кладбище было, видимо, новым, потому что оград у могил не было. Вокруг меня стояли какие-то фигуры в балахонах с капюшонами, полностью закрывающими их лица, в руках у них горели факелы. Потом я поняла, что гул, напомнивший мне метро, исходит от этих фигур. Фигуры пели и раскачивались, медленно приближаясь ко мне, факелы в их руках трещали и коптили. Когда фигуры подошли ближе их круг расступился, я увидела пятиконечную звезду, выложенную черными камешками на земле. От толпы фигур отделилась одна и воткнула горящий факел в середину выложенной на земле пентаграммы. При этом фигуры издали громкий крик как по команде, и вперед вышел человек в черном балахоне, расшитом звездами, он протянул ко мне руки, и пение прекратилось.
— Именем Тетраграмматона, к тебе взываю! — пропел он приятным тенором.
— Адонай, приди, Адонай, приди, — бодро подхватили фигуры, раскачиваясь из стороны в сторону.
— Приди, о Слышащий, дай нам узреть истину — продолжал свою партию тенор.
— О-о Адонай, о-о Адонай! — гудели фигуры.
Мое сознание сыграло со мной злую шутку. Вместо того чтобы испугаться, мне почему-то стало смешно, и я фыркнула. С учетом заклеенного рта получился то ли всхлип, то ли квак, но, похоже, никто не обратил на это внимания. Как ни странно, но страшно мне не было — все происходящее смотрелось как театральная постановка в плохом провинциальном театре. Из круга подвывающих капюшонов вперед вышла фигура с ведром в руке и что-то выплеснула из него на костер. Резко запахло горелым мясом.
До меня не сразу дошло, почему так пахнет, потом я поняла, что костер полили кровью. В этот момент меня буквально прошибла волна страха. Дешевая постановка в провинциальном театре превращалась на моих глазах в зловещее действо, в котором мне была уготована далеко не последняя роль. Внезапно весь ужас моего положения нахлынул на меня, и вся моя сущность буквально взорвалась одной мысль — ЖИТЬ!!! Я ХОЧУ ЖИТЬ!!!
Внезапно тенор замолчал и, повернувшись ко мне, резким жестом протянул в мою сторону обе руки. При этом широкие рукава его капюшона взлетели вверх, как крылья летучей мыши.
— Взять ее! — Завизжал тенор, показывая на меня пальцем. Несколько человек подбежали ко мне, подхватили меня под локти, быстро поднесли к кресту, приподняли, и, придерживая меня за колени, удерживали на уровне крестовины мои руки, приматывая их толстой колючей веревкой к огромному ледяному кресту. Когда мои колени отпустили, и я повисла на привязанных кистях, мои плечевые суставы хрустнули, острая боль ударила в голову, казалось,
