Еще один день на войне. Свидетельства ефрейтора вермахта о боях на Восточном фронте. 1941–1942 - Хайнц Килер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
29 июня 1942 г.
Это была ужасная ночь. Шина на ноге позволяла мне спать только на спине, а в этом положении я не могу спать. Всю ночь нас обрабатывали бомбардировщики противника. Некоторые бомбы падали в опасной близости от нас. Вот было бы интересно получить еще одно ранение уже здесь! Хейндль, из которого извлекли множество осколков, переносит боль со спокойствием, достойным восхищения.
Рядом со мной находился фельдфебель из 377-го пехотного полка. Он получил ранение в грудь и теперь лежал в собственной блевотине. Со вчерашнего вечера идет дождь, и у нас нет никакой возможности выбраться отсюда. Санитарные машины, должно быть, застряли в Щиграх, а это в 40–45 км отсюда. Слава богу, что у меня еще остались сигареты.
30 июня 1942 г.
Сегодня рано утром нас должны отсюда вывезти. Если это окажется правдой, мне нужно будет позже написать об этом.
Позже. Путь отсюда до Щигров был ужасным. Огромные ямы на дороге заставляли машину совершать прыжки, и внутри ее мы чаще оказывались не на носилках, а вне их. Мы кричали на водителя, но ему не оставалось ничего другого, как продолжать ехать в той же манере, иначе мы просто застряли бы в грязи. Нас вывезли, чтобы доставить в армейский госпиталь в Щиграх, но там нас даже не вынесли из машины. Наши пожитки выгрузили прямо на улице, а нас направили на станцию. Импровизированный госпитальный поезд – товарные вагоны, немного соломы на полу – стоял на путях в готовности к отправке. На Курск. Когда мы добрались туда, то дальше – на Конотоп. А из Конотопа поезд пошел на Гомель.
Мое колено довольно сильно болело, и ночью я снял шину. Я не мог носить ее. Поездка казалась бесконечной. Некоторых из нас высадили в Курске, прочих в Конотопе. Они, бедняги, были настолько тяжело ранены, что больше не могли выдержать дороги. Наконец около полудня 2 июля мы прибыли в Гомель. Там нас на носилках отнесли в центр сбора раненых, расположенный прямо на вокзале. Нам сменили повязки, а на следующий день мы снова были в пути, на другом приспособленном под госпитальный поезде, но гораздо лучше оборудованном. Там, по крайней мере, были набитые соломой матрасы и санитар в каждом вагоне. На каждой станции о нас заботились представители Красного Креста. Мы не успевали съедать и выкуривать все то, чем они нас снабжали.
5 июля мы въехали в Варшаву. Меня отвезли в госпиталь на Добраштрассе. Нас сразу же избавили от вшей и помыли (и это было чудесно). Мне поставили новую шину, гораздо более удобную, чем прежняя. Я почувствовал, будто родился заново, лежа помытым в чистой, белой постели, на свежем белье; в комнате стояло радио, внимательные санитары – все это было похоже на сон.
Рентгеновский снимок показал, что осколок состоял из двух частей и обе застряли в моих костях. Я больше не испытывал боли, но все равно не мог спать – проклятый осколок.
Как и планировалось, в Варшаве мы задержались ненадолго. Как только мы смогли двигаться, нас на санитарном поезде отправили в Германию. Когда я впервые начал вставать, поезд направлялся в Дрезден. Там мне удалили осколок и сделали гипсовую повязку. На следующий день мне пришлось готовиться к выписке, а вечером 9-го числа я уже сидел в поезде, который вез меня в нужном направлении – в Вену!
Ночью 11-го мы прибыли в Вену на вокзал Аспангбанхоф. На следующее утро в 8.00 мы выгрузились, и, когда я получил направление в госпиталь, я чуть не упал в обморок – Больтцмангассе, в 9-м районе, в 10 минутах от моего дома! Мне удалось уговорить водителя санитарной машины (это была одна из венских муниципальных машин) про ехать мимо моего дома и сообщить жене о моем прибытии.
Меня решили не оперировать, иначе мое колено перестало бы сгибаться. Пока было непонятно, восстановится ли оно полностью: время покажет.
30 (июля) мне авиапочтой пришло письмо из батальона, в котором мне сообщили, что я награжден Железным крестом 1-го класса. 1 августа я впервые вышел из помещения. Мое колено еле сгибалось.
Декабрь 1942 г.[70]
Говорит фюрер
Мы только что организовали посты охранения в Веселом, которое заняли полчаса назад, а потом нашли домик и для себя, где и начали устраиваться на ночь. Возможно, завтра нам придется выдвигаться дальше, как думало большинство из нас, но все же мы включили наше радио. После множества помех и свиста оно заработало, и мы сразу же переключились на Deutschlandsender[71].
Из громкоговорителя лился одобрительный рев. После того как мы с любопытством прождали несколько секунд, диктор объявил, что сейчас будет говорить фюрер. Те, у кого было время и желание – а у кого такого желания не было? – собрались вокруг; практически каждый из нас чувствовал, что просто обязан услышать его речь.
А потом мы сидели на деревянном полу и слушали этот голос, который так любили. Наши глаза сверкали, пока мы ловили его волшебные слова. В избушку невозможно было бы просунуть даже шпильку, столько человек в ней набилось. Все мы завороженным взглядом уставились на радиоприемник, как будто он находился в нем, наш фюрер. Несмотря на то что можно было разобрать лишь небольшую часть речь – русские станции подавления были слишком мощными, – никто не вышел, пока речь не подошла к концу. Каждое слово было бальзамом для наших душ. Мы боялись пропустить хотя бы одно слово. Боже мой! Знаешь, с каким подъемом и энергией, с каким энтузиазмом мы завтра пойдем в атаку на противника! В каждом из нас все еще звучат слова фюрера.
Примечания
1
Игра слов – по-нем. «лимонка» – это Eierhandgranate (яйцевидная ручная граната). (Примеч. пер.)
2
Ниже представлены фрагменты дневника солдата вермахта Вильгельма Прюллера «Солдат на войне», позволяющие под другим углом зрения рассматривать события, происходящие на Восточном фронте в это же время приблизительно на той же территории.
3
Речь идет, видимо, о танке КВ-2, масса которого 52 т, тяжелее в Красной армии не было.
4
Это, как говорится, взгляд из штаба. Танки КВ уверенно поражались только 88-мм зенитками либо на ближних дистанциях
