Мария, княгиня Ростовская - Павел Комарницкий

— Значит, тушат пожары быстро. Не дают город спалить.

— И дозоров нигде нет.

— А ты мечтаешь, видать, на дозор напороться? — озлился Коловрат.

— Да ты на меня не злись, воевода…

— А ты не нуди, Станьша! Заладил… Место тут глухое, оттого и дозоров нет. Вот сейчас разведка придёт, и двинем к лазу. Коней, правда, в лаз не провести, так что отгоним до поры. Да ты не морщись. Есть тут такие места, сроду не найдут поганые. Отстоим Рязань…

— Разведка вернулась, Евпатий… — возник из темноты ратник-черниговец.

— Сюда давай их! — всем телом повернулся к говорившему Коловрат.

Следом за ратником в скупом свете нодьи показались две фигуры в белом.

— Ну что там? Можно скрытно к месту подойти?

Разведчики угрюмо молчали.

— Чего? — Евпатий сглотнул. — Говори, ну!

— Не нужно к лазу потайному идти, воевода. Пусто кругом.

— Как пусто?! Очумел?!

— Так вот и пусто. Нет больше Рязани, Евпатий. Совсем нет.

… Кони осторожно ступали по грязной, смёрзшейся корке, покрывавшей бывшую улицу. Мелкий, колкий снежок сыпался с тусклого предутреннего неба. Казалось, рассвет не желал заниматься, и солнце не хотело вставать над этим миром, дабы не видеть жуткой картины…

Посреди улицы, вытянув перед собой руки, пошатываясь, брёл человек, натыкаясь на головни, оставшиеся от заборов. Из одежды на нём была только рваная ряса, ничем не подпоясанная. Вместо глаз у человека зияли кровавые ямы, но Коловрат узнал его.

— Варлам! Ты это?

Человек повернул голову на звук.

— Русские люди? Откуда?

— Я это, Евпатий. С подмогой вернулся из Чернигова.

Губы монаха-толмача, запёкшиеся чёрной коркой, искривились.

— Поздно, Евпатий. Нет Рязани, и помогать некому. Разве токмо мёртвых хоронить.

Монах столбом повалился навзничь, и вокруг него тут же сгрудились рязанцы из отряда воеводы — многие витязи знали Варлама лично.

— Шубу ему дайте!

…Ворота родного дома Евпатия лежали на земле, сбитые с петель. Ещё уцелели толстые воротные столбы, да криво торчали головни-остатки могучего тына. В воздухе ещё витал едкий запах гари, но дыма уже нигде не видно.

Прямо на земле, нелепо раскидав руки-ноги, как брошенная тряпичная кукла, валялась служанка, тётка Поля. Голова была странно перекошена, замёрзшая чёрная лужа вокруг — очевидно, женщину убили ударом кистеня.

А немного поодаль лежала совершенно голая молодая женщина с распоротым от паха до груди животом. Лицо женщины было исклёвано воронами, но Евпатий узнал её.

— Ксеня…

Мир вокруг завертелся и погас.

… Первое, что почувствовал Евпатий — холодное и мокрое касается лица. Открыл глаза. Вокруг теснились хмурые лица.

Превозмогая себя, Коловрат сел, потом встал, опираясь о чьи-то руки.

— Что дальше, воевода?

Евпатий повернул голову на звук, медленно.

— Дальше? Буду бить их, покуда не убью до одного. Либо меня убьют. Вас, господа честные, неволить не смею.

— Мы с тобой, Евпатий, — первым ответил рязанец из охранного отряда.

— Мы тож с тобой, воевода, — чуть помедлив, ответил старый сотник из Чернигова.

— У вас дом есть. У нас нет.

— С тобой мы, Евпатий. Увидели мы, что есьм Батыга. Лучше тут воевать, не то и у нас в Чернигове то же будет.

Огонёк лампады не в силах разогнать мрак, затопивший опочивальню. Князь Михаил лежал на спине, закинув руки за голову, неподвижно глядя в потолок.

— Не спишь, Михаил Всеволодович?

Княгиня Елена прижалась к мужниному плечу, пытаясь развеять тяжкие думы супруга. Михаил вздохнул, обнял жену одной рукой.

— Тяжкие времена настают, Елена Романовна. Трудно нам будет.

— Когда было легко и кому, Михась?

Князь покосился. Молодая женщина не отвела взгляда, глаза блестели в полумраке.

— Так трудно не было ещё, Еленка. Похоже, вопрос так встанет — быть Руси или не быть.

— Как это — «не быть»? Что значит — «не быть»? Куда она, земля-то русская, денется? Не стадо коней, чать, не угонишь.

— Не быть, это значит вот что — земля, она на прежнем месте останется. Токмо жить тут будут уже другие люди, не русские.

— Ой! — княгиня прижала пальцы ко рту.

Помолчали.

— Вон в древних книгах ромейских сказано — тыщу лет тому назад жили в сих местах иные народы, покуда словене не пришли, от коих все русичи род свой ведут.

— А те народы делись куда?

— А вот туда и делись, откель все мы вышли. Нет их больше.

Снова замолк князь Михаил, надолго.

— Вот я и думаю — неужто и наше время вышло?

Княгиня судорожно вздохнула.

— Ладно… — медленно, ровно проговорил Михаил. — Сколько жить кому и как умирать — то Божья воля, стало быть, и заботы его. А мы, смертные, должны делать то, что должно. Думаю, рать собирать пора. Нельзя боле мешкать, и пёс с ними, с убытками.

— Выручать пойдёшь Георгия Всеволодовича, стало быть?

Михаил усмехнулся.

— И пёс с ним, с великим князем Владимирским. Не его спасать — Русь выручать пойду.

— …Адык, проверь в тех домах, ближе к лесу! Да смотри, чтобы никто не сбежал!

— Эйе, начальник!

Монгольские всадники с гиканьем рассыпались, охватывая беззащитную деревушку-весь со всех сторон, отсекая от лесной опушки.

Галсан усмехнулся. Да, правы мудрецы, говорящие: «Баран щиплет по травинке, а нагуливает большой курдюк. Волк рвёт мясо большими кусками, а всё равно худой» Обшаривать вот такие поселения, которых в урусской земле несчитано, гораздо выгодней, чем лезть на стены больших урусских городов. Пусть глупцы и гордецы лезут, в надежде взять сразу мешок золота из урусской казны. О том, что многие вместо золота получат уруссую стрелу в глаз или меч в брюхо, глупцы не думают. Что ж, Галсан не станет им мешать. Он своё возьмёт и так, тихо и незаметно…

— А-а-а! Урусы!!

Маленький отряд Адыка, посланный к самой лесной опушке, во весь опор скакал назад, настигаемый всадниками в сверкающей броне. Кто-то выстрелил на скаку назад, с полоборота, не целясь, и тут же покатился в снег, сбитый урусской стрелой. Откуда?!

Но думать уже было некогда. Со всех сторон из лесу вываливались урусские всадники, и их было много, очень много.

— А-а-а!!! — дико завизжал Галсан, выхватывая из ножен саблю, но могучий урус походя вышиб её из дрожащей руки и тут же плашмя ударил Галсана по голове.

Когда сознание вернулось, монгол обнаружил себя лежащим лицом вниз в утоптанном снегу, со скрученными сзади руками.

Две пары сильных рук подхватили его, поставили на колени.

— Вот это, похоже, начальник ихний, Евпатий.