Сладкая история мира. 2000 лет господства сахара в экономике, политике и медицине - Ульбе Босма
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Изначально нидерландские банки не проявляли желания оказывать поддержку производству на Яве, что привело к лихорадочному обмену телеграммами между колониальным правительством в Батавии, нидерландским правительством в Гааге и амстердамскими банкирами. В спешке были собраны тридцать миллионов гульденов (£3 млн), призванные рекапитализировать банки, которые предоставляли ссуды сахарным плантаторам12. Яванская сахарная промышленность была настолько большой, что допустить ее крах Нидерланды просто не могли. В противном случае он повлек бы за собой немедленное и беспредельное обнищание обширных областей Явы – и это при том, что в беднейших ее провинциях уже вспыхивали крестьянские восстания. Когда страсти улеглись, казалось, что влияние яванской сахарной промышленности на колониальную политику только возросло, поскольку банки метрополии вложили в ее выживание более чем серьезные средства. Неудивительно, что сахарные заводы, показавшие свою высокую значимость в колониальной экономике, добились того, чтобы пошлины на экспорт яванского сахара сперва были приостановлены, а в 1894 году полностью отменены13.
Яванская сахарная промышленность выжила не в последнюю очередь благодаря тому, что накануне 1884 года ее технологическое развитие находилось на очень продвинутой стадии, и точно так же дела обстояли в Британской Гвиане и на Тринидаде. При помощи массовых вложений капитала из метрополии в сочетании с безграничным притоком чернорабочих, заключавших кабальные договоры, эти две вест-индийские колонии совершили резкий скачок в авангард сахарного капитализма. После 1884 года вложения в сахарную промышленность продолжились – как и дальнейшие объединения предприятий. К 1900 году свыше 70 % сахарной промышленности Британской Гвианы находилось под контролем четырех крупнейших компаний. Самой заметной из них, Booker&McConnell, со временем предстояло завладеть почти всей сахарной экономикой Британской Гвианы на большую часть XX столетия. Примерно так же на Тринидаде одной фирме, «Колониальной компании», предстояло стать главенствующей на острове. В начале XX века огромный завод в Сент-Мадлен владел землями, на которых когда-то работали тысячи мельниц, или контролировал их. И в Британской Гвиане, и на Тринидаде заводы сокращали трудовые затраты, понижая либо плату работникам, либо цены на тростник, закупаемый у мелких землевладельцев14.
Рабочие, как правило, платили суровую цену за полную перестройку сахарной отрасли. Конечно, взвалить бремя кризиса на работников без последствий не удавалось, и на многих полях они бастовали и жгли тростник15. Другие рабочие, у которых все еще оставались земельные участки, после снижения платы возвращались на свои фермы или к своим trapiches – маленьким доиндустриальным мельницам. В то же время довольно многие навсегда уходили с современных заводов, возведенных в Перу, Пуэрто-Рико, Доминиканской Республике и Бразилии16.
Стойкость колониальной сахарной буржуазии
Историки отмечают 1884 год как момент, когда из колоний влияние перешло к торговцам и банкам в Лондоне, Амстердаме, Париже и Нью-Йорке. На фоне неистовствующего империализма, объединившего обширные области мира под флагами Европы или США, индустриальные страны вкладывали огромные средства в производство товаров на всех колонизованных территориях. Сахарный кризис 1884 года, бесспорно, разорил многих плантаторов, и приходилось обращаться за помощью к банкам из метрополий, чтобы снова влить капитал в поместья. В то же время кредиторы устанавливали контроль над деятельностью сахарных заводов. И все же это не обязательно должно было привести к переходу всей собственности в Европу и США и, конечно же, не означало конца колониальной сахарной буржуазии.
Сахарная буржуазия никуда не исчезла. Просто на рубеже XIX–XX столетий фамильные поместья превратились в акционерные корпоративные предприятия, а историки неверно истолковали этот процесс как поглощение колониальных усадеб компаниями метрополии17. На самом деле множество мощных заводов, производивших как тростниковый, так и свекловичный сахар, стали обществами с ограниченной ответственностью, а владели ими, как и раньше, семьи. Например, знаменитое поместье, которое для производства свекловичного сахара основали в саксонской общине Клайн-Ванцлебен Матиас Раббетге и его зять Юлиус Гизеке, после смерти основателей соответственно в 1881-м и 1885 годах было зарегистрировано как корпорация. При этом фирма продолжала оставаться семейной, и ее возглавили внуки Матиаса. Подобным образом второе поколение гавайских сахарных плантаторов оформило свои предприятия как корпорации, чтобы избежать рассеивания собственности среди многочисленных родственников, которые со временем расселялись в разных местах18. Вичини в Доминиканской Республике и влиятельные семьи на Пуэрто-Рико и на Кубе поступили так же, чтобы защититься от неприятностей, связанных с дележом наследства, а также привлечь из США новый капитал для того, чтобы и дальше развивать свои центральные сахарные заводы и финансировать строительство дорогих железнодорожных путей, по которым на эти заводы доставляли сахарный тростник19.
Семейное владение оказалось на удивление стойким. На Яве к 1910 году половина из 177 сахарных заводов оставались семейными предприятиями на протяжении уже двух или даже трех поколений. Кроме того, еще двадцать две фабрики находились во владении индокитайских буржуазных семей. В том же году местная буржуазия на Пуэрто-Рико по-прежнему контролировала 57,4 % сахара, поступавшего с центральных сахарных заводов на острове20. На Гваделупе и Мартинике креольские семьи, должно быть, серьезно задолжали Колониальному кредитному банку (Crédit Foncier Colonial), но поскольку в деловом плане они были гораздо опытнее прежних поколений, они забрали управление своими заводами у инженеров компании Cail&Cie. Даже вконец обедневшие плантаторы Вест-Индии освободились от гнета британских кредиторов и перенаправили свой экспорт на стремительно растущий рынок США21. На Барбадосе большие поместья и коммерческие фирмы объединили плантационную и торговую сферы в вертикально и горизонтально сконцентрированные конгломераты, которые по большей части заменили отсутствующих владельцев, в руках которых к 1930 году находилось лишь 7,4 % земли22.
Колониальная буржуазия как класс не стремилась уступать интересам своих метрополий, но кризис 1884 года и примерно два десятилетия снижавшихся цен беспощадно наказывали слишком амбициозные планы по расширению, финансируемые дорогостоящими кредитами. Трагедии, постигшей хедива Исмаила Великолепного в Египте в конце 1870-х годов (см. главу 5), предстояло в меньшем масштабе повториться в Доминиканской Республике, на Пуэрто-Рико и на Кубе: чересчур уверенные в себе местные правительства и инвесторы потеряли свои активы, отдав их заокеанским банкам в Европе и США. Влиятельные плантаторы теряли свои поместья вследствие несчастных случаев, плохого управления или разрухи, вызванной войной за независимость Кубы (1895–1898). Все же инвесторы из метрополий, как правило, были заинтересованы в том, чтобы деятельность поместий не угасала23. Когда впечатляющий сахарный завод на Пуэрто-Рико, владельцем которого был дон Леонардо Игаравидес, распался из-за фракционной борьбы и коррупции в пуэрториканском обществе, банковские круги
