Течёт моя Волга… - Людмила Зыкина

Сергей Владимирович Михалков как-то говорил мне, что вызвать у зрителя смех не так уж сложно, много труднее — заставить его плакать. Сила настоящего искусства — в мощном воздействии на чувства людей. Песня — самый доходчивый, самый демократичный жанр. Звучит-то ведь всего три-четыре минуты, а какая сила в ней может быть заложена!

Вспомнила я и о том, как знакомилась с далекой страной и ее обитателями в короткие часы отдыха между выступлениями.

Мельбурн. На главной улице Свансон-стрит расположен Олимпийский стадион, стоит привезенный из Англии дом первооткрывателя Австралии капитана Джеймса Кука. В центре Национального мемориального храма лежит плита, на которую каждый год в одиннадцатый месяц одиннадцатого числа в одиннадцать часов падает сверху солнечный луч. Именно в это время был объявлен мир в Первую мировую войну.

В новом театре Мельбурна шла документальная драма «На сцене — Вьетнам», поставленная режиссером Теренсом Уордом. Диапозитивы, кинокадры, цитаты из речей политических деятелей и танцевальные номера — такими сценическими средствами рассказана и показана в спектакле история вьетнамского народа и его героической борьбы за свободу. Несмотря на то что за несколько часов до начала спектакля из театра были похищены злоумышленниками костюмы и реквизит, премьера честного и мужественного спектакля состоялась вовремя. Зрителям, заполнившим зал, по душе оказалась превосходная драма Боны Бренд и Пата Баркетта.

Выдающуюся австралийскую писательницу Катарину Сусанну Причард я встретила на приеме женщин Мельбурна. Она была в центре всеобщего внимания. Автору «Золотых миль», «Измены», «Охотника за брэмби» и других книг, изданных и переизданных во многих странах мира (только у нас в стране к тому времени их общий тираж составил более полутора миллионов экземпляров!), было уже больше восьмидесяти. Но как молода душой, своими сердечными порывами оказалась эта женщина таких преклонных лет! Она тепло отозвалась о моих песнях и считала их пропаганду «делом полезным, нужным и ответственным». В беседе мы нашли взаимопонимание в вопросах интерпретации и влияния народной музыки, классического искусства. Поговорили и о поездках по разным странам… Причард увлеклась рассказом, и слушать ее было очень интересно.

— В Париже я всегда чувствовала себя на редкость уютно. Город очаровал меня сразу и сразу показался мне удивительно родным. Прежде чем отправиться туда, я довольно долго и тщательно готовилась — изучала французский, прочла множество книг французских классиков — Флобера, Мопассана, Дюма, Анатоля Франса, основательно познакомилась с искусством Франции… Как давно все это было, почти полвека назад! А кажется, словно вчера я прикатила поездом из Кале к вокзалу Сен-Лазар и старый извозчик с невероятных размеров животом, лежащим на коленях, долго, всю дорогу, пока мы ехали в отель на Рю де л'Аркад, смеялся над моим произношением. А я-то думала, что уроки французского, которые мне давала на родине мадемуазель Дрейфюс с тринадцати лет, сделали из меня знатока языка. Конечно, я разговаривала сносно, хотя всех и забавлял мой язык, старомодный, давно вышедший из употребления.

— В Париже вы оказались проездом? — спросила я.

— Нет, я приехала специально по поручению одного журнала, чтобы встретиться с самой Сарой Бернар. Во мне жил дух познания великих людей, их жизни и тех обстоятельств, что делают их великими. Бернар была еще и моим кумиром. Ей исполнилось в ту пору шестьдесят, выглядела она измученной и безразличной ко всему, хотя ее зеленые с желтизной глаза под нимбом сухих соломенно-желтых волос источали невероятную жизненную силу, как и ее худощавое тело, свободно и изящно облаченное в одежду юноши. Такой она предстала передо мной и толпой друзей, поклонников сразу после спектакля. Сара играла без грима, только линия губ была слегка очерчена помадой. Сначала я ужасно волновалась, как-то невпопад стала расспрашивать, задавать вопросы, но через некоторое время привела в порядок свои мысли и чувства. Встреча с Сарой Бернар запомнилась во всех мельчайших подробностях, и статья для журнала удалась.

Интересным и живым собеседником в моей поездке по Австралии оказался и известный писатель Алан Маршалл. Его домик на окраине Мельбурна расположен в живописной местности недалеко от реки. Маршалл с любовью говорил о животных, о том, как их надо беречь и сохранять для пользы природы.

Зашел разговор и об овцеводстве.

— Овца в Австралии — самое сказочное существо, которое кормит, поит, одевает, обувает и снабжает человека всем остальным, что позволяет ему жить хорошо.

— Как курица, несущая золотые яйца, — заметила я.

— Лучше! Намного лучше. Золотые яйца нужно нести в банк, чтобы получить деньги для покупки еды, одежды. Овца же сама снабжает нас едой, сама одевает. Продав ее шерсть, мы получаем достаточно денег, чтобы купить все, чего недостает. Овца не только кормит страну, она позволяет ей создавать новые отрасли промышленности, строить новые города, сооружать плотины и гидростанции. Это тихое, безобидное и непривередливое животное поставило нас на ноги как нацию и как страну. Об овце можно писать стихи, поэмы, песни. В ее честь не только можно, но и нужно поставить памятник в самом центре столицы. И может, даже не один памятник, а несколько.

От Маршалла я узнала, что в Австралии растет почти четыреста видов эвкалиптов, что сумчатые австралийские медведи коала питаются листьями только лишь одного из них, и поэтому забавные зверьки не могут существовать где-либо еще. Писатель советовал посетить заповедник под Бризбеном, где обитают редкие виды змей, попугаев, кенгуру, страусов, черных лебедей. Размышлял он и о судьбах аборигенов, коренного населения Австралии, живущих в резервациях.

— Среди аборигенов, — говорил Маршалл, — есть немало одаренных личностей. Вы, вероятно, слышали о художнике Альберте Намаджиру, работы которого экспонировались в музеях всех крупных городов Австралии. Это настоящий певец австралийской природы. Умер, а слава его продолжает жить.

Маршалл три месяца был гостем нашей страны, очень тепло отзывался о тех, с кем ему довелось общаться.

— Вы посмотрите, как изменился облик моей комнаты. Раньше, до поездки в Союз, она отражала мою страну. На стенах висели бумеранги аборигенов разных эпох, на полках располагались воловьи колокольчики, лошадиные подковы, машинки для стрижки овец — сотни предметов, и каждый из них со своей историей. Теперь рядом с ними соседствуют расписные чашки из Хохломы, шкатулки палехских мастеров. Есть даже бивень мамонта, подаренный профессором Флеровым.