О Главном. IT роман - Владимир Аджалов

- А ты как хотел бы?

- Первое предпочтительнее.

- Тогда считай, что вопрос.

- Тогда убери этого человека, что сидит в темной одежде там, за колонной, с пером в руках.

Прокуратор удивленно посмотрел на Сотника:

- Ты стал гораздо лучше видеть, старый вояка. - И, не поворачивая головы назад, громко произнес: - Оставь нас.

Человек в темной одежде тихо поднялся изза колонны и бесшумно удалился.

Пилат продолжал вопросительно смотреть на Сотника. Тот неожиданно улыбнулся доброй, непривычной на его лице улыбкой.

- Прокуратор, понимаешь, я прозрел. Ты ведь там посадил этого дурака открыто, потому что давно меня знаешь. Привык ты, что изза этой проклятой катаракты я в сумерках почти ничего не вижу. Кстати, знаешь, что значит погречески это слово?

- Не задумывался.

- Это значит «водопад». Какойто их древний врач решил, что там, в глазу у некоторых стареющих людей вроде меня, течет сверху вниз небольшой поток мутной воды. Изза этого они все видят мутно.

Так вот, веришь ты или нет, но я прозрел. Совсем прозрел, и глазами и душой. Прошла у меня мутная катаракта, и на глазах, и в душе. Думаю, ты полностью понимаешь, что я этим хочу сказать. Тебе ведь о том, что происходило во время казни на горе, донесли во всех деталях?

- А ты как думаешь?

- Так и думаю. Значит, как солнце затмилось, рассказали?

- Да, было в тот день какоето затмение. Первосвященники говорят, что у них иногда бывают такие пыльные тучи.

- А то, что земля сотрясалась, тоже знаешь?

- Знаю. Здесь, в претории, тоже потрясло немного. Ну и что из этого следует? И не такие трясения земли бывают.

- А из Города осведомители, наверное, тоже сообщили, что в храме иудейском в то же самое время произошло?

- Это ты про занавесь их драгоценную? Сообщили. Ну, подумаешь, разорвалась в храме занавесь, что отгораживала их Святая Святых. Мало ли кто ее порвал.

- А то, что Он воскрес, ты уже знаешь?

- Я знаю, что могила была пуста. Только и всего. Почему ты веришь слухам о воскрешении? Ты же сам его не видел?

- После казни я Его не видел. Ты прав. Но зато я нашел двоих человек, которые видели.

- И допросил их?

- Поговорил с ними. Поговорил с каждым по отдельности, спокойно, не спеша. И я тебе скажу, что эти простые люди не лгут. Ты ведь знаешь, к сожалению, у меня большой опыт допросов. Не как у тебя, конечно, но тем не менее… Я ведь сотник старый. Плохих старых сотников не держат. А хорошему старому сотнику многое что приходилось делать в жизни…

- Можешь прямо сказать, что ты в людях разбираешься. Это правда. Ну и какое мнение ты об этих двух сказочниках составил?

- Они не сказочники. Ты легко поймешь, что я хочу тебе сказать. Это простые люди. Один из них рыбак, другой - сборщик налогов. Люди вроде этих не умеют сочинять столь подробно. И тем более не умеют не путаться потом в рассказе. Особенно когда говоришь с ними порознь. Нет, прокуратор, у меня нет сомнений, эти люди говорят о том, что действительно видели.

Более того, они будут это свидетельствовать всюду. И под пытками они лгать не будут. Они вообще теперь ничего не будут бояться. Как и я, прокуратор. Главное событие в нашей жизни уже случилось…

- Я не верю.

- А я верю.

Старые боевые товарищи замолчали. Через несколько минут молчания Сотник продолжил:

- Мы с тобой теперь, похоже, никогда не поймем друг друга. Если ты не веришь в вечную жизнь, то и нет у тебя ее, вечной жизни… Отпусти меня.

- Куда ты пойдешь?

- Пока не знаю. Сначала на север, вдоль берега моря, мимо Кесарии в Сирию, там видно будет.

- И что ты собираешься делать?

- Буду рассказывать о том, что видел и что понял. Вот еще встречусь с Его учениками, узнаю побольше о том, чему Он учил, и пойду.

- И вскоре поймают тебя. И испросят противники этого нового учения смерти твоей у Великого Императора Тиберия Цезаря Августа.

- Да, но я исполню свое предназначение в этой земной жизни. И, может быть, заслужу прощение и жизнь вечную.

Пилат молчал, глядя прямо в глаза Сотнику. Тот в ответ спокойно смотрел на него. Так они молчали еще несколько минут, пока не послышались вдали приближающиеся шаги нескольких человек. Прокуратор нервно дернул щекой.

- Вон идут те, которые должны были обыскать жилище твое во время и после твоей сегодняшней отлучки. Если ничего подозрительного не нашли, вроде того самого копья, то ты уйдешь отсюда без конвоя. И я дам тебе поручение отправиться в Кесарию, пока я в Иерусалиме задерживаюсь. А ты сам решишь, что тебе следует делать. Причитающееся тебе за полгода жалование и долю от собранных налогов получишь там. Если никуда по пути не денешься.

И Понтий повелительно поднял руку, позволяя пришедшим приблизиться.

- Ну, что?

- Ничего, прокуратор.

- Тогда пошли все вон отсюда. Все.

- Прощай, прокуратор, - тихо сказал Сотник.

- Прощай. Не попадайся, если можешь, на моей территории, - так же тихо, глядя поверх его головы в темное небо, ответил Пилат.

Глава 4

- Не всякому человеку выпадает возможность ознакомиться со сценарием собственных похорон. Ну ладно бы я относился к тем, кого это сильно беспокоит. Такие «актеры» свои похороны сами режиссируют загодя. Однако всем хорошо известно, как мне на это наплевать. А вот надо же, раздобыли и подсунули мне услужливо копию сценария. И дочитал ведь, старый дурень, до конца, не выбросил сразу в камин.

Но с другой стороны, уж если Ее Величество тратит на сценарий моих похорон свое время, то и мне, наверное, не грех взглянуть. Опять же, давай себе не врать, коечто реально тронуло. Например, БигБен, который должен замолчать на целый день после того, как меня провезут на лафете под ним.

Ну и венок на моей могиле с надписью от руки на ленте «От благодарной Родины и Британского содружества. Елизавета» - это красиво.

Так разговаривал неспешно сам с собой девяностолетний «символ Великой Британии» рыцарь Ее Величества сэр Уинстон Леонард Спенсер Черчилль.

- Ладно, ознакомился, теперь это можно отправить в камин. - И пачка бумаг, повинуясь небрежному движению левой руки, соскользнула с одеяла на пол.

Развалившись в огромной кровати, полулежа на высоких подушках, Черчилль лениво осмотрел все, что лежало перед ним на специальном столе. Вырезанный по форме его большого тела стол стоял прямо на кровати. Раньше в это время, после ужина, на столе располагались непрочитанные с утра газеты, новые книги на политические темы и письма, письма. Но уже года полтора, как он перестал все это читать. Ему хватало раз в неделю послушать Кристофера, мужа его милой Мэри, чтобы в очередной раз убедиться - ничего важного для него в мире не произошло. И он давно понял: до его ухода в мир иной уже ничего существенного не произойдет. Не будет той информации, которая помогла бы ему убедиться, что он оказался прав в самом главном. Жаль. Ему так хотелось спокойно умереть, убедившись, что он смог постичь великую Цель и что именно ей, правильной, настоящей Цели, он так верно служил.

- Ну что, интересующих меня новостей нет и не будет. Вернемся к отвлекающим средствам? - И Черчилль придвинул к себе потрепанную огромную тетрадь, страницы которой были плотно заполнены аккуратным быстрым почерком. Это был почерк его бывшего советника Вальтера, ушедшего из жизни семь лет назад.

Судьба Вальтера была необычна. Уроженец Вены, он в молодости близко познакомился с Адольфом Шикльгрубером, посредственным художником и начинающим политиком. Повидимому, изза этих своих контактов Вальтер и был завербован английской разведкой еще в самом начале карьеры будущего фюрера. Личный знакомый Гитлера оставался одним из самых полезных источников Интеллидженс сервис вплоть до своей стремительной эмиграции в Англию, когда угроза раскрытия превысила уровень допустимого риска. В Лондоне Вальтеру удалось сформировать о себе мнение как о серьезном специалисте по прогнозированию поведения высших руководителей Третьего рейха. Именно в такой роли он оказался на какоето время приближен к Черчиллю, когда началась Вторая Мировая война.

После войны их пути разошлись, и только после второй отставки Черчилля с поста премьерминистра они однажды случайно столкнулись в Кенсингтонпарке. Выяснилось, что они соседи, их дома находятся в десяти минутах ходьбы друг от друга. Они разговорились, продолжили разговор в доме Черчилля, и с тех пор Вальтер стал частенько навещать своего бывшего шефа.

У них всегда было что обсудить, даже тогда, когда никаких новостей в мире не было. После Великой войны Черчилль глубоко увлекся философией. Вальтер, будучи по образованию и основной деятельности профессиональным философом, был отличным спаррингпартнером для дискуссий на вечные темы. Его преждевременный уход (что такое шестьдесят шесть лет на фоне девяноста) был для Черчилля заметной потерей. И вот неожиданно его интересный собеседник вернулся. Пусть в форме рукописи, но вернулся со своими сокровенными мыслями.