Дисбат - Юрий Брайдер

Мало было Синякову своего горя, так тут пришлось окунуться еще и в чужое, пусть даже и нечеловеческое. Это было уже слишком!

— Кыш! — прикрикнул он на духов. — Пошли прочь! Все мы здесь пленники, все мы здесь отщепенцы! И вы, и мы!

Ночь по-прежнему царила над Пандемонием, однако нужно было идти куда-то, чтобы не околеть на земле или не стать легкой добычей для всякой нечисти. Очень осторожно, тщательно выверяя каждый шаг, Синяков двинулся вперед. Бестелесные духи стаей плыли вокруг него, словно рыбы-лоцманы, сопровождающие акулу. Гнать их было бесполезно, и оставалось только надеяться, что мерцание сотен разноцветных огоньков не привлечет внимания других потусторонних существ, в отличие от своих несчастных собратьев вполне материальных и весьма охочих до человеческой крови.

Время от времени Синяков замирал и прислушивался. Любая внезапная встреча — как с людьми, так и с бесами — была одинаково опасна для него, но если исчадия преисподней передвигались почти бесшумно, то топот земляков он надеялся услышать загодя. Предстояло, правда, еще убедить их в своей принадлежности к роду человеческому, но Синяков надеялся, что такие идиоты, как тот прапорщик, здесь наперечет.

Ночь закончилась так же внезапно, как и наступила. Вместе с мраком исчезли и призрачные огоньки, всегда считавшиеся у людей плохой приметой. Вопреки всем опасностям он уцелел. В том, что ему очень повезло. Синяков убедился довольно скоро.

Плохо представляя себе топографию Пандемония, Синяков тем не менее полагал, что этот мир не слишком велик и его границы в принципе должны соответствовать ближайшим окрестностям города.

Так, оно и оказалось. Впереди уже смутно маячила какая-то стена, в многочисленных изломах и складках которой должны были скрываться те самые слабые места, посредством которых Пандемоний сообщался со срединным миром.

Подходы к стене прикрывало примитивное укрепление, сооруженное на вершине холма, у подножия которого оказался сейчас Синяков. Впрочем, для защиты от бесов железобетон и мешки с песком вовсе не требовались. Гарнизон маленькой крепости больше полагался на сложную каббалистическую фигуру, выложенную белыми камушками на склонах. Имелись здесь и другие оборонительные средства — почерневшая хоругвь с равнодушным ликом Михаила Архангела да забор из колючей проволоки, увешанный пустыми консервными банками. Настораживала, правда, тишина, царившая на холме, но вполне вероятно, что солдаты, пережившие долгую и опасную ночь, теперь позволили себе немного вздремнуть.

Понимая, что внезапное появление неизвестного существа вряд ли обрадует защитников укрепления, Синяков швырнул в сторону забора камень. Консервные банки забренчали, словно ксилофон, на котором взялся играть неуч, но этим все дело и ограничилось. Подождав немного, Синяков крикнул:

— Эй, христиане, просыпайтесь! Только не надо поливать меня всякой гадостью. Я не огурец и от укропа с чесноком вкуснее не стану.

Тишина была ему ответом. Синяков наклонился за другим камнем, но тут заметил рыжее петушиное перо, сплошь покрытое засохшей кровью. Версия, что из петуха сварили суп, казалась маловероятной — уж слишком ценной была для людей эта птица, вечно конфликтовавшая с нечистой силой.

— Не нравятся мне такие дела, — сказал сам себе Синяков. — Очень не нравятся.

Ощущая на спине неприятные мурашки, словно сама смерть почесывала ему загривок холодными костяшками пальцев. Синяков двинулся к вершине холма.

Несколько раз чувство, нет, не страха, а какой-то дремучей тоски побуждало его повернуть обратно, однако он вновь и вновь заставлял себя идти дальше.

Проволочный забор казался хлипким только издали, а на самом деле был сработан на совесть. Чтобы преодолеть его, пришлось подрубить лопаткой один из кольев. Шум при этом Синяков поднял такой, что его, наверное, было слышно даже в городе.

Все укрепление представляло собой просторный окоп, часть которого была накрыта растянутой на кольях плащ-палаткой. Трое солдат, завернувшись в шинели, лежали у дальней стены окопа, четвертый, уронив голову на грудь, сидел на бруствере.

Не вызывало никаких сомнений, что все они мертвы и причиной смерти является потеря крови. Лица мертвецов напоминали алебастр, и только в некоторых местах — на висках, на шее, за ушами — виднелись багровые пятна, следы укусов, повредивших крупные сосуды.

Тут же валялся и рыжий петух, тоже обескровленный. С ним, похоже, церемониться не стали и просто оторвали голову.

Все говорило о том, что трагедия случилась совсем недавно, в самый канун рассвета.

Из ноздри ближайшего к Синякову покойника, то-то самого, что, заснув на посту, стал невольным виновником гибели маленького гарнизона, выползла жирная серая муха и тяжело, как перегруженный бомбардировщик, полетела восвояси.

От этого зрелища Синякова едва не вывернуло наизнанку, но, к счастью, его желудок давно был пуст.

Нужно было немедленно уходить подальше от этого страшного места, однако он через силу заставил себя осмотреть трупы. Димки среди них не обнаружилось. Но у каждого из этих наголо стриженных, худющих, давно не умывавшихся пацанов были свои отцы и свои матери, продолжавшие видеть их во сне и регулярно писавшие письма в никуда…

Спускаясь с холма, Синякову следовало бы принять влево и стороной обойти чахлые заросли ивы, но он попер напрямик и получил то, чего благодаря своей неосторожности давно заслуживал — мешок на голову.

Все произошло так неожиданно и так быстро, что Синяков приступил к сопротивлению лишь тогда, когда его ногами вперед уже волокли по земле. Этим он добился только нескольких хороших пинков по ребрам.

Неизвестным оставалось, к кому именно он попал в плен, к бесам или к людям, однако то, что его не прикончили сразу, было уже хорошим признаком.

Существа, тащившие его, в своих речах были крайне сдержанны, а если и обменивались репликами, то смысл их до Синякова почти не доходил. Однажды, например, чей-то голос озабоченно произнес: «Цинк! Дави маяк!» [1], на что кто-то другой спокойно ответил: «Не елозь очком. Пока все кучеряво»[2].

Однажды Синяков завел было привычную бодягу о своей человеческой сущности, но, получив по голове, счел за лучшее помолчать.

Путешествие закончилось тем, что мешок с Синяковым сбросили в какую-то яму, на дне которой уже копошилось немало ограниченных в подвижности тел и стоял гул голосов, сравнимый, пожалуй, только со стенаниями грешников, ожидающих допроса и суда у врат адского трибунала.

Дело принимало весьма и весьма неприятный оборот. То, что призошло с Синяковым, на проделки бесов совсем не походило, а значит, он опять очутился во власти людей — существ, имевших огромный опыт уничтожения своих ни в чем не повинных собратьев.

Пленники между тем несли всякую околесицу. Если одни клятвенно доказывали свое человеческое происхождение, то другие, наоборот, гордо заявляли о принадлежности к бесовскому племени и обещали обидчикам все мыслимые и немыслимые кары. Были и такие, которых создавшаяся ситуация откровенно забавляла. За свою неистребимую сущность они ничуть не опасались, а на временную материальную оболочку плевать хотели.

В этой нездоровой обстановке Синяков счел за лучшее пока помалкивать и дожидаться; дальнейшего развития событий.

Составить какое-нибудь представление о там, что происходит за пределами ямы, было практически невозможно — голоса людей терялись среди гомона плененных бесов. Несколько раз Синяков предпринимал попытку освободиться, но не добился никакого успеха — горловина мешка была затянута очень туго, А иголка против плотной ткани оказалась орудием совершенно никудышным.

Внезапно что-то тяжелое и, как показалось Синякову, крючковатое вонзилось в мешок, пребольно задев его плечо. Затем мешок поволокли куда-то, но сверху раздался зычный протестующий голос:

— Это свежий! Пусть полежит пока! Давай кого-нибудь из вчерашних!

Предмет, едва не искалечивший Синякова, с треском выдрали из мешка. В оставшуюся после этого дырку он увидел спину удаляющегося солдата. В руке тот держал железную «кошку» о четырех лапах, которой обычно выуживают из колодцев оборвавшиеся ведра. Отыскав более подходящий, по его мнению, мешок, солдат прицепил к нему «кошку», после чего оба — и солдат, и мешок — исчезли из поля зрения Синякова.

Спустя несколько минут наверху грохнул взрыв. Бесы сразу приумолкли, и в наступившей тишине прозвучали слова, сказанные усталым, совершенно обыденным голосом:

— Пиши с новой строки… Граната наступательная эргэдэ-пять… Объект испытания аналогичен предыдущему…

— Я бы так не сказал, — возразил другой голос, молодой и звонкий. — По-моему, это класс «гэ».

— Пиши «гэ», какая разница, — усталый голос был странно знаком Синякову… — Результат испытаний сомнительный.