Ангелология - Даниэль Труссони

Оставив разбросанные книги на столе, я рухнула на стул с жестким сиденьем, пытаясь справиться с разочарованием. Словно бросая вызов моим усилиям, хлынули слезы. Слабо освещенный атенеум поплыл перед глазами. Я устала от конкуренции. Я больше не верила ни в свои способности, ни в то, что по праву занимаю место в академии, ни в будущее. Я хотела, чтобы моя судьба была известна, записана в контракт, подтверждена печатью и подписана, чтобы я могла покорно следовать ей. В первую очередь мне нужна была цель и польза. Сама мысль о том, что я недостойна учиться здесь, что меня могут отослать к родителям в деревню, что я никогда не займу место среди ученых, которыми восхищались, заставила меня похолодеть от страха.

Уронив голову на деревянный стол, я спрятала лицо в ладони, закрыла глаза и застыла в отчаянии, ни о чем не думая.

Не знаю, сколько я так сидела, но вскоре ощутила какое-то движение. Запах духов моей подруги — восточный аромат ванили и лауданума — сказал мне о присутствии Габриэллы. Я подняла взгляд и сквозь слезы увидела пятно алой ткани, такой блестящей, что она казалась инкрустированной рубинами.

— В чем дело? — спросила Габриэлла.

Украшенная драгоценными камнями ткань, как только я вытерла слезы, превратилась в атласное платье такой необыкновенной красоты, что я ничего не могла сказать, а только смотрела на него, раскрыв рот. Мое очевидное изумление лишь рассердило Габриэллу. Она скользнула на стул напротив меня, бросила на стол вышитую бисером сумку. Шею украшало великолепное драгоценное ожерелье, длинные черные вечерние перчатки поднимались до самых локтей, закрывая шрам. Габриэлла, по-видимому, совсем не чувствовала холода — даже в тонком платье без рукавов и прозрачных шелковых чулках ее кожа казалась разгоряченной.

— Скажи, Селестин, — спросила Габриэлла, — что случилось? Ты больна?

— Я в порядке, — ответила я.

Я старалась говорить спокойно. Обычно она не особо обращала на меня внимание, а в последние недели и вовсе мной не интересовалась, поэтому, чтобы перевести разговор, я спросила:

— Куда-то идешь?

— На вечеринку, — ответила она, опустив глаза — явный признак того, что собирается встретиться с любовником.

— Что за вечеринка? — поинтересовалась я.

— Она не имеет ничего общего с учебой, поэтому вряд ли тебя заинтересует, — ответила она, отметая все дальнейшие попытки расспросов. — Скажи лучше, что ты здесь делаешь? Что тебя так огорчило?

— Я искала текст.

— Какой?

— Какой-нибудь текст, который мог бы помочь мне с геологическими таблицами, которые я составила.

Это прозвучало неубедительно.

Габриэлла оглядела книги на столе, увидела, что их все написал доктор Рафаэль Валко, и сразу же поняла, что именно я искала.

— Записки Клематиса не размножены, Селестин.

— Я так и поняла, — ответила я, ругая себя за то, что не убрала книги обратно в ящик.

— Ты должна бы знать, что текстов такого рода в свободном доступе нет.

— Тогда где он? — взволнованно спросила я. — В кабинете доктора Серафины? В хранилище?

— Отчет Клематиса о первой ангелологической экспедиции содержит очень важную информацию, — сказала Габриэлла, улыбаясь от удовольствия при мысли о собственной осведомленности. — Его местоположение держится в тайне, которую позволено знать лишь немногим.

— Тогда как тебе удалось прочесть его? — с завистью воскликнула я.

Осознание того, что Габриэлла имеет доступ к редким текстам, заставило меня потерять всякое самообладание.

— Как получилось, что ты так мало интересуешься нашими исследованиями, но читала Клематиса, а я отдаю всю себя нашему делу и не могу даже издали увидеть его?

Я тут же пожалела о сказанном. Габриэлла встала, взяла со стола бисерную сумочку и неестественно спокойно проговорила:

— Ты думаешь, будто понимаешь то, что видела, но все гораздо сложнее, чем кажется.

— Я думаю, вполне очевидно, что ты связалась со взрослым мужчиной, — ответила я. — Подозреваю, доктор Серафина думает то же самое.

На мгновение мне показалось, что Габриэлла повернется и уйдет, как всегда, когда она чувствовала себя загнанной в угол. Вместо этого она дерзко вскинула голову.

— На твоем месте я бы не стала говорить об этом доктору Серафине или кому-то еще.

Понимая, что сейчас у меня в руках все карты, я спросила:

— Отчего же?

— Если кому-нибудь станет известно о том, что, как ты думаешь, ты узнала, — сказала Габриэлла, — все мы очень сильно пострадаем.

Хотя я не могла до конца постичь суть ее угрозы, тревога и страх в ее голосе остановили меня. Мы оказались в тупике и не знали, как выйти из него.

Наконец Габриэлла нарушила тишину.

— Возможность получить доступ к отчету Клематиса есть, — проговорила она. — Если хочешь его прочесть, надо лишь знать, где искать.

— Я думала, текст не был размножен, — сказала я.

— Так и есть, — ответила Габриэлла. — И я не имею права помогать тебе его искать, тем более что это совершенно не в моих интересах. Но ты тоже могла бы помочь мне.

Я встретила ее взгляд и поняла, что именно она имеет в виду.

— Вот что я предлагаю, — проговорила Габриэлла, когда мы вышли из атенеума в темный коридор. — Я скажу тебе, как найти текст, а ты, в свою очередь, будешь хранить молчание. Ты не скажешь Серафине ни слова обо мне или о твоих предположениях о моих поступках. Ты не скажешь, когда я прихожу домой или ухожу. Сегодня вечером меня не будет несколько часов. Если кто-нибудь придет ко мне, скажи, что не знаешь, где я.

— Ты просишь меня солгать преподавателям?

— Нет, — ответила она. — Я прошу тебя сказать правду. Ты не знаешь, где я буду сегодня вечером.

— Но почему? — спросила я. — Зачем ты это делаешь?

Во взгляде Габриэллы мелькнули усталость и отчаяние, и я поверила, что она будет со мной откровенна и во всем признается. Но надежда вспыхнула на миг и тут же исчезла.

— У меня нет времени, — нетерпеливо заявила она. — Ты согласна или нет?

Мне не надо было ничего говорить. Габриэлла отлично поняла меня. Я сделала бы все, чтобы получить доступ к тексту Клематиса.

Мы пошли по коридору в крыло академии, построенное в Средние века. Габриэлла шла быстро, туфли на платформе выстукивали беспорядочный ритм. Когда она резко остановилась, я натолкнулась на нее и затаила дыхание.

Ее разозлила моя неуклюжесть, но Габриэлла не произнесла ни звука. Она повернулась к двери, одной из сотен дверей одинакового размера и цвета, без номеров или табличек с фамилиями.

— Вот, — сказала она, указывая на свод над дверью, выложенный из известняковых кирпичей. — Ты выше, чем я. Может быть, сумеешь дотянуться до камня в основании.