Злой - Леопольд Тирманд

— Нет, нет! К этой девке?.. Нет! — и положил трубку на место.

5

Марта перестала писать.

— Слушаю, — отозвалась она, беря телефонную трубку, и её лицо стало напряжённым и сосредоточенным.

— Да, это Маевская.

— Не знаю, узнаёте ли вы меня, панна, — послышался в трубке звучный женский голос, — моя фамилия Шувар. Хочу поблагодарить вас за то, что помогли мне найти доктора Гальского, и передать вам от него привет.

— Узнаю вас, — ответила Марта, стараясь говорить как можно вежливее; ей хотелось, чтобы в её голосе звучала усмешка, но усмешки не было.

— Доктор Гальский бесконечно благодарен вам, панна, за оказанную нам услугу, — продолжал голос в трубке.

— Как себя чувствует пан доктор? — холодно спросила Марта.

— Уже значительно лучше, — ответил голос; в нём были нотки спокойной, уверенной удовлетворённости. — Витольд просил передать вам от него привет.

— Прошу также приветствовать от меня пана доктора, — сказала Марта сдержанным дружеским тоном, — очень рада, что ему лучше.

— До свидания, — голос в трубке звучал явной радостью. — Я ему передам. И благодарю от его имени.

Марта положила трубку и беспомощно огляделась. Со стен смотрели на неё пейзажи и натюрморты, «Сапожник» и «Дама в лиловом». Некому было пожаловаться, и Марта почувствовала, как на глаза набегают слёзы.

«Так говорят о дальних знакомых, — с горечью подумала она. — Прошу приветствовать… Очень рада… А вообще это очень нехорошо с его стороны — поручить ей позвонить. Значит, я ему совсем безразлична, и он даже не обижен за то, что я его не посетила. Благодарен мне за оказанную им услугу. Передаёт привет… О-о-о!»

Марта быстро прибрала на столе, накинула на плечи лёгкую серую кофточку, нервным движением взяла корзинку и вышла из комнаты. На часах было без десяти четыре.

«Слишком рано, — с отчаянием подумала она, — я выхожу слишком рано. Что теперь будет?»

Её мысли резко контрастировали с солнечным майским днём, весело движущимися машинами на мостовой Иерусалимских Аллей, с подвижной людской толпой и даже с радующей глаз расцветкой широкой юбки Марты, на которой были яркие полосы какого-то мексиканского или ацтекского узора.

Единственным желанием Марты в эту минуту было броситься на диван, лицом в подушку, в пустой и тихой комнате. Однако сейчас это было невозможно и ничем бы не помогло. Поэтому когда из киоска на площади Трёх Крестов высунулась сарматская голова пана Юлиуша Калодонта и его весёлый голос на всю улицу приветствовал Марту, девушка ощутила что-то похожее на панику.

«Нужно было идти окольным путём», — подумала она с отчаянием, но было уже поздно.

— Почему вы сегодня так рано, Марта? — кричал пан Калодонт. Он стоял возле киоска без шапки, в лёгком пиджаке из альпака, который несомненно считался верхом элегантности ещё до покушения в Сараево.

Марта медленно подошла к киоску; мрак, окутавший душу девушки, несмотря на отчаянные попытки его скрыть, смотрел из её глаз.

— Что случилось? — спросил Калодонт.

— Ничего, — бодро ответила Марта.

— Что случилось? — с нажимом повторил старик, давая Марте понять, что он не лыком шит и не позволит себя обмануть или сбить с толку.

— Ничего, — упрямо повторила она.

— Хорошо! — сердито закричал Калодонт. — Тогда с сегодняшнего дня мы уже не друзья.

Глаза Марты наполнились слезами.

— Пан Юлиуш, — тихо промолвила она. — Так нельзя. Это нехорошо…

Калодонт бросил на неё взгляд, полный сочувствия.

— Марта, я знаю, но и ты знаешь, как меня волнует, чтобы ты… — он безнадёжно запутался.

— Ну ладно — скажу, — кивнула Марта с грустью, скрываемой за горьким сарказмом. — С сегодняшнего дня я решила изменить своё отношение к мужчинам. Буду жестокой эгоисткой, коварной и злой. Вступаю на тропу войны. Меняю жизненные идеалы. Прибегну к любым подлым и низким средствам, только бы увидеть отчаяние в мужских глазах. Война, пан Юлиуш, война! Чтобы дополнительно вооружиться, еду на следующей неделе на толчок. У меня есть триста сэкономленных злотых, за которые я куплю себе на этот сезон новую юбку и сатанинский купальный костюм. А теперь до свидания!

С этими словами Марта гордой походкой отошла от киоска.

«Что с ней? — обеспокоенно подумал Юлиуш Калодонт и сразу же рассердился. — Как поймаю этого доктора, скажу ему такое, что у него глаза на лоб полезут. Обидеть эту чудесную девушку!»

Он сел на свой стульчик и принялся разбирать пачки газет.

— Добрый день! — прозвучало вежливое приветствие за открытым окошком киоска, и Калодонт вскочил на ноги, ударившись при этом головой о трубу не убранной на лето железной печки, так называемой «козы».

— Э-э-т-то п-пан… — заикнулся он от волне и медленно поднял голову.

Старик отчётливо осознал, что сейчас, при свет майского дня, он уже не может не увидеть лица этого человека. Какой-то невидимый барьер ещё отдел его от того момента, когда ему удастся наконец рассмотреть черты, так долго скрытые под покровом тайны.

И вот теперь взгляд Юлиуша Калодонта изучал твёрдый угловатый подбородок, узкий нервный рот с выражением скрытого страдания, которое легко могло переходить в неумолимую враждебность, красивый прямой нос, ясные, очень светлые глаза в великолепном обрамлении чёрных, сросшихся на переносице бровей, прямой линией пересекавших лицо со смуглыми худыми щеками и невысоким лбом под очень чёрными, гладко зачёсанными набок волосами.

— Значит, это вы, пан, — перевёл дыхание Калодонту словно после тяжёлых усилий.

— Это я, — усмехнулся посетитель; его серые глаза смотрели проницательно, но дружелюбно. — Не видели ли вы панны Маевской?

— Видел. — Калодонта невероятно удивлял этот непринуждённый разговор. — Она только что здесь проходила.

— Значит, — огорчился посетитель, — я её сегодня уже не увижу. Наверное, она раньше ушла с работы. Какая неудача…

— Наконец-то вы появились! — сварливо воскликнул Калодонт. — У меня даже голова трещит! Сколько дел!

— Поэтому я и пришёл, — усмехнулся его собеседник. — Поговорим. Но где?

— Я могу закрыть киоск, — предложил Калодонт.

— Нет. Лучше дайте мне место рядом с собой. Будем вместе продавать газеты и сигареты, ладно?

Калодонт открыл дверь киоска и придвинул запасной стул.

— Садитесь, пан, — радостно пригласил он. Ему внезапно показалось, что этот утлый домик из досок и стекла, увешанный газетами, которые не позволяли заглянуть в него с улицы, неожиданно стал какой-то цитаделью, главным бастионом сил добра среди окружающих враждебных сил. — Если бы сюда ещё Компота и Шмигло! — вздохнул Калодонт.

— Вот именно, — согласился гость. — Мы провели бы тогда нечто вроде военного совета. Ведь начинают происходить важные вещи, гораздо более серьёзные, чем я думал.

— Вот-вот, — немного ворчливо подхватил Калодонт. — А вы, пан, не показываетесь целыми неделями, и я не знаю, что и думать.

— Я тоже не знаю, — ответил посетитель; на низеньком стульчике он выглядел как-то по-домашнему и совсем не грозно.

Калодонт ощутил к нему тёплую приязнь.

— Пачку «Познанских», — раздался чей-то голос за стеклом.

Калодонт подал сигареты и взял деньги.

— Незачем вспоминать все глупые сплетни, — тихо сказал Калодонт. — Их не стоит и повторять. Но всё же я должен вам кое-что рассказать.

Он подробно передал сцену в суде, разговор с поручиком Дзярским и Колянко.

— Ну а как вела себя Марта? — задумчиво спросил человек с серыми глазами.

— Конечно, не хотела верить, что вы, пан, могли стать убийцей, — поспешно заверил Калодонт. — Но тот, из милиции, был очень въедливым.

— Милиция меня не любит, это ясно. Не может любить…

— Есть ли у вас, пан, вчерашний «Экспресс»? — послышалось за стеклом.

Калодонт насторожился.

— Нет, — раздражённо бросил он, — нет.

Он снова обратился к своему собеседнику.

— Со вчерашнего дня вы, пан, — самый популярный человек в Варшаве. Конечно, в худшем значении этого слова. «Экспресс» вмиг раскупили, и сегодня целый день люди за ним гоняются.

— Да, я читал, — кивнул гость, — и у меня странное впечатление, что статью писал мой сторонник. Не знаю, почему мне это пришло в голову, но я почувствовал в статье какое-то предостережение.

— А я — нет, — горячо возразил Калодонт. — Всё подробно описано, даже этот перстень. Почему вы, пан, его не снимете, не дожидаясь неприятностей! — внезапно рассердился он. — Только слепит людям глаза.

— Потому что это дорогой для меня перстень. Память о помолвке. — Человек с серыми глазами меланхолически улыбнулся.:

— О вас говорится в статье, что вы — зло варшавских окраин. ЗЛОЙ человек.