Повелитель душ - Луанн Райс

– О, Мэтт! – воскликнула Кейт. «Я знаю, – хотелось сказать ей, – я тоже так думаю».

Но она запрещала себе произносить эти слова даже мысленно. Какая теперь разница, кто виноват в том, что Вилла уехала? Бессмысленно было кого-то винить – и тогда, когда еще была надежда на то, что Вилла жива, и теперь, когда стало ясно, что ее уже не вернуть.

– Это на его совести, Кети.

– Эндрю не убивал ее, – обессилено произнесла Кейт.

– То, что он сделал, равносильно убийству. Он впутал ее в эту грязную историю, и она покинула нас, свою семью – тебя и меня.

– Да, это так, – прошептала Кейт.

– Я с удовольствием убил бы его своими руками, – прорычал Мэтт. – Хоть он и был мне зятем… Я убью его! Убью!

– Даже не думай об этом, Мэтт! – всхлипнула Кейт. – Я не хочу потерять и тебя тоже…

И эти слова – или, возможно, горестный тон ее голоса – заставили Мэтта наконец успокоиться. Он опустился на колени и принялся ползать по полу, собирая рассыпавшиеся жемчужины. Пепел падал с его зажатой в зубах сигареты.

– Оставь меня, Кети, – дрогнувшим голосом попросил Мэтт.

Он смотрел в пол, и Кейт не видела его глаз, но по его прерывающемуся дыханию брата она поняла, что тот плачет.

– Я не хочу оставлять тебя в таком состоянии, – сказала она, коснувшись его спины.

Мэтт замер на несколько секунд, но потом, резко стряхнув с себя руку Кейт, вновь пополз за очередной жемчужиной.

– Жизнь иногда наносит жестокие удары, Мэтт. Но мы должны встречать их вместе – и вместе смотреть правде в лицо. Мы ведь всегда так делали…

– О какой правде ты говоришь? Мы все живы-здоровы – Вилла, ты, я… Мы все в полном порядке! И я больше ничего не хочу знать! Слышишь меня?

– Вот именно: ты ничего не хочешь знать – это точно. Ты прячешься от всего остального мира и зарываешь голову в песок, чтобы ничего не видеть. Ты обманываешь сам себя, потому что боишься правды!

– Ах, вот как?! – воскликнул Мэтт. – Уходи!

– Мэтт, пожалуйста…

– Уходи, – повторил он, повысив голос, и в конце концов закричал: – Уходи, уходи!

Кейт глубоко вздохнула. Чувствуя тошноту от табачного дыма, она медленно отступила к двери и вышла наружу. Воздух был свежий, соленый и холодный – он тотчас обжег ей легкие и иссушил губы. Чайки с громкими криками кружили над домом. Был слышен стук копыт резвившихся у берега пони.

Ей хотелось поскорее сесть в свой маленький желтый самолет и улететь с острова.

Благоразумнее было дождаться такси, но Кейт не выдержала и пошла пешком. Она шагала по занесенной песком дороге, и все, связанное с островом ее юности – устрицы, чайки, пони, Вилла и Мэтт – вихрем кружилось в ее воображении. Бонни торопливо семенила рядом. Кейт шла все быстрее и быстрее и, наконец, побежала. Ей не терпелось запустить двигатель самолета и взлететь в небо. При мысли о самолете она опять вспомнила про свой белый шелковый шарф: эта частичка ее и Виллы принадлежала теперь Мэгги.

Семья О'Рурков была для Кейт олицетворением жизни и правды. Адом ее брата – логовом смерти и лжи: Мэтт медленно умирал, убивая себя никотином, и прятал голову в песок, не желая видеть ничего, что могло бы причинить ему боль.

«Жемчужины, устрицы и пони, – сказала себе Кейт. – Вот и вся семья Мэтта теперь». Она бежала по дороге и плакала, думая о своей жизни – о том, что она потеряла и что обрела, что у нее было и что осталось. Размышляя о том новом, что появилось в ее жизни, Кейт не могла не удивляться тому, насколько дорогой и близкой стала ей семья, которую она знала всего несколько дней.

Казалось, их связывал лишь белый шарф и единственный поцелуй, но воспоминания об этом подхватывали Кейт, как морской ветер Чинкотига, и, кружа, уносили за собой далеко на север в Сильвер Бэй, к семье О'Рурк.

Глава 14

Мэгги терпеть не могла писать письма с выражением благодарности. Это занятие обычно требовало слишком много времени и отрывало ее от игр и чтения книг. Но самое главное, что, когда она потом перечитывала написанное, оказывалось, что оно звучит ужасно глупо. Все слова получались какими-то напыщенными и фальшивыми, независимо от того, насколько искренне она все это писала.

Однако письмо, которое она собиралась написать сейчас, было совершенно особенным.

Мэгги сидела в своей спальне, расположенной на втором этаже. Они все еще жили в доме деда: за это время не нашлось ни одной няни, которая пожелала бы у них работать. Мэгги даже стала думать, что, вероятно, они с Тедди чем-то очень не нравятся няням, раз никто у них надолго не задерживается. У всех ее знакомых детей, чьи мамы работали, всегда были няни, и никаких проблем с этим не возникало. Мэгги вздохнула и, склонившись над столом, принялась писать.

«Дорогая Кейт!

Мне так нравится ваш шарф – я с ним никогда не расстаюсь! Спасибо вам за этот подарок, он мне очень пригодился для маскарадного костюма. На Хэллоуине я была самой настоящей Эмилией Эрхарт, хотя вначале никто об этом не догадался (это же не Бритни Спирс, вампир или самурай, которыми все одеваются!). Но когда я объяснила, кто я такая, все были в восторге.

А теперь я ношу этот шарф все время – уже просто как Мэгги, а не как Эмилия Эрхарт. Он и сейчас намотан у меня на шее, хотя я сижу в пижаме. Я уже приготовилась ложиться спать, сделала все уроки. Абсолютно все! Представляете? Пусть только попробуют не поставить мне «отлично» за такое усердие! (шутка).

Я стараюсь, но, по правде говоря, я не очень-то люблю школу. Будь моя воля, я вообще бы не делала уроки (шучу, конечно). Просто я не такая, как Тедди, который по всем предметам учится на отлично. Он лучший ученик в своем классе – причем вовсе не потому, что он целыми днями зубрит уроки, а потому, что он ужасно способный. Как папа. И как дедушка. Наверное, он тоже станет «блестящим юристом». Но, правда, это выражение мне уже порядком надоело – вокруг меня одни только «блестящие юристы»!

Ну, а я не такая – я больше похожа на маму, за исключением того, что мама очень любила ходить по магазинам, а я нет, я люблю покупать только книги и мягкие игрушки. И еще: я ведь как мальчишка, а моя мама была очень красивой – настоящая супермодель. Это на самом деле так. Я не преувеличиваю. Модели из журналов не могли бы сравниться с моей мамой. Даже самые шикарные из них.

А теперь новость: у меня в комнате новые шторы!

Плотные, в клеточку, из красно-синей шотландки. Папа купил их, чтобы «защитить меня от посторонних глаз», чтобы никто с улицы не мог за мной подсматривать. Будто бы кому-то это интересно! Но папу не переубедишь, он всегда слишком беспокоится за нас, и мы за это его еще больше любим. А когда мы вернемся домой (это случится, когда какая-нибудь Мэри Поппинс решит, наконец, осчастливить нас своим появлением), мы тоже повесим в моей комнате новые шторы – так сказал папа.