Слово и дело! - Михаил Семевский

Оставляемая Петром, Гамильтон обратила внимание на одного из его денщиков, на Ивана Орлова… Надо думать, что предмет ее любви, по крайней мере, в физическом отношении был достоин выбора: в денщики выбирались красивые, рослые, видные, расторопные и смышленые молодые люди.

Они поступали из дворян, большею частью незнатного происхождения (денщикам петровским в настоящее время соответствуют флигель-адъютанты). Число денщиков было неопределенно, доходило иногда до двадцати; им поручались самые разнообразные, нередко первой важности дела, как, например: разведывание о поступках генерал-губернаторов, губернаторов, военных начальников и проч. На денщиках лежали обязанности: разведывать, доносить, производить следствие, нередко исполнять роль палача — по царскому веленью нещадно исправлять провинившегося дубиной. Такая разносторонняя деятельность требовала особых способностей и, разумеется, прежде всего — силы, ловкости, бойкости… Денщики выполняли и лакейскую службу при столе государя, его выездах и т. п. Кроме них для ежедневной службы при государе было несколько гайдуков; они обыкновенно становились, по очереди, при выездах государя и государыни сзади экипажа. Денщики были обыкновенно записаны и числились на службе в одном из полков гвардии, и, по прошествии нескольких лет, государь возводил их в высокие чины, давал отличные места, поручал ведать государственными делами… Из них выходили генерал-прокуроры (Ягужинский), президенты коллегий, сенаторы, генерал-фельдмаршалы, начальники войск, камергеры, судьи в делах первой важности, правители областей империи и прочие властные люди. Впрочем, некоторые из денщиков, либо не заявившие необходимых способностей, либо имевшие несчастие сами попасться в какое-нибудь преступление, или теряли это звание и пропадали в безвестности где-нибудь на службе в полку, или навсегда оставались денщиками.

Как велика, лучше сказать, важна была обязанность царских денщиков, можно судить из того, что государь, посылая одного шпиона для разведания о каком-нибудь деле, для вящей верности посылал вслед за ним другого лазутчика из денщиков; этот наблюдал за первым посланным. Эта система наблюдений при великом Преобразователе России пустила глубокие корни… Впрочем, нельзя сказать, чтоб денщики зачастую, по особым повелениям, работая палками и батожьем на спинах провинившихся царедворцев, губернаторов и сенаторов, в то же время сами не подвергались неприятностям палочного штрафования. Напротив, то переходное время тем именно достославно, что каждый получал свое в свою очередь. За денщиками в этих случаях оставалась только одна, впрочем, весьма важная льгота: ежечасно находясь при государе, они превосходно знакомились с его характером, странностями и мастерски иногда пользовались этим. Приведу один случай: кум и денщик государя, Афанасий Данилович Татищев, не сумел как-то исполнить одного приказания. Повелено нещадно отодрать его батожь-ем перед окнами дворца. Палки и барабанщики были готовы. Татищев не торопился идти на штраф. Между тем, выбежав из дворца, встретил на дворе кабинетского секретаря Замятнина. Татищеву пришла гениальная мысль подставить, вместо своей, чужую спину. «Куда ты засунулся? — закричал он писарю. — Государь тебя уже несколько раз спрашивал и крайне гневается; я ищу тебя, ступай скорей». Замятнин приведен к барабанщикам. «Раздевать!» — закричал занятый делами государь, на минуту выглянув из окна. «Чего ж вы стали, принимайтесь!» — крикнул Татищев, указывая на Замятнина. Секретаря его величества в мгновение ока раздели, бросили наземь, и палки запрыгали по оголенной спине. Татищев стоял за углом. Секуция продолжалась недолго. Государю было некогда; он торопился в Адмиралтейство, почему и закричал: «Полно!»

После секуции Замятнина денщик бросился к Екатерине с мольбой о ходатайстве. «Что ты это наделал? — сказала сердобольная монархиня с некоторым смущением, выслушав рассказ о странном, но выгодном обмене одной спины другою. — Ведь государь узнает, он разсечет тебя». «Ведь под батожье-то ложиться не весело», — довольно основательно говорил Татищев и молил о пощаде и предстательстве у государя. Екатерина обещала ходатайствовать; нашла удобную минуту, когда государь был в реселом расположении духа, и Татищев был прощен. «Ну, брат, — сказал монарх сеченному Замятнину, — прости меня, пожалуй: мне тебя очень жаль, но что делать? Пеняй на плута Татищева; однако ж я сего не забуду и зачту побои тебе впредь».

В то время счеты сводились чрезвычайно скоро и аккуратно. Замятнин провинился, и великодушный монарх всемилостивейше повелеть соизволил: зачесть за настоящий проступок прежнюю секуцию.

Сказанного достаточно для знакомства с обязанностями денщиков царских, с их значением в то время, когда за ними ухаживали важнейшие сановники, с их, наконец, положением в тогдашнем обществе.

На одного из этих-то царских любимцев, Ивана Михайловича Орлова, обратила внимание Марья Даниловна Гамильтон; она пленила денщика и, в свою очередь, пленилась его красотой. Это был молодой человек, он не успел еще ничем проявить себя на службе, и имя его редко встречается в современных документах. Впервые упоминается о нем в бумагах 1709 года. В списках чинов Преображенского полка имя Ивана Орлова, как простого рядового и потом сержанта, не встречается ни разу. Тем не менее и он, наряду с другими денщиками, исполнял различные, впрочем, неважные поручения.

Орлов, равно и другие русские кавалеры тогдашних собраний всегда вызывали внимание красавиц, предпочтительно пред немцами-кавалерами. Рост ли, красота, другие ли какие свойства, только выбор львиц петербургских большею частью падал на русских гвардейцев. Таким образом, выбор, сделанный фрейлиной Гамильтон, вовсе не был исключением… Орлов сделался ее любовником.

Мы были б неправы, если б вслед за князем М. М. Щербатовым стали утверждать, что любовная страсть, любовные интриги, блуд, даже разврат, до Петра I не были «ни в обычаях, ни в примерах» нашего отечества. Напротив, можно привести бесчисленное множество свидетельств из иностранных писателей и отечественных документов о том, что любострастие, блуд, разврат имели громадные размеры в допетровской Руси. Но, боясь наполнить нашу статью излишними отступлениями, мы скажем, что связи мужчины с женщинами без освящения церковью распространены были не только по всей России, но даже и в девственной стране сибирской. «Ведомо нам учинилось, — писал в 1622 году патриарх Филарет, — что в сибирских городах многие служилые и жилецкие люди живут не крестьянскими обычаями, но по своим скверным похотям… с поганскими женами смешаются и скверная деют… а иные и на матери своя и дщери блудом посягают… о них же не точию писати, но и слышати гнусно… многия из постригшихся жен с мужи своими и с наложники блуд творят» и т. д. Иностранцы, как, например, Олеарий, Кемпфер и другие самыми мрачными красками изображают нравственный характер русской женщины XVII века. Правдивый Корб прямо говорит в дневнике 1699 года, что «прелюбодеяние, любострастие и подобные тому пороки в России превышают всякую меру. Не напрасно спорят после этого, — продолжает Корб, — о русских нравах: больше ли в них невежества или невоздержания и непотребства. Сомневаюсь, существуют ли даже в законах наказания за подобные преступления? По крайней мере, мне известно, что, когда одного капитана осудили на отсечение головы за преступную связь с восьмилетнею своею дочерью, начальник укорял его такими словами: „Разве ты не мог удовлетворить своей страсти сношением с иною женщиною, когда можешь иметь столько распутных женщин, сколько у тебя копеек?“