Остаться в живых - Деон Мейер

Нет, он поступил так не по привычке и не из-за того, что что-то предвидел заранее.

То же самое и с диском. Страховка, оставшаяся от тех дней, когда он отвечал за сведение воедино сверхсекретных данных. Он располагал устаревшими данными, оставшимися с прежних времен. Сведениями о сексуальных предпочтениях политических лидеров, списками предполагаемых предателей и двойных агентов. Сведениями, утратившими актуальность. Клейнтьес вспомнил о них, поняв, что по уши в дерьме. И он нашел способ как-то подстраховаться. Не надо зацикливаться на жестком диске; нельзя позволять увести себя в сторону. Янина вздохнула с облегчением. Она поняла, что идет по верному пути.

Но и эту ниточку обрывать нельзя; она может играть не в одну игру.

Надо сосредоточиться на Лусаке. Надо выяснить, кто держит Джонни Клейнтьеса. Если она это поймет, то найдет источник утечки, и перед ней откроется путь наверх.

Забудь о директоре. Забудь о Тобеле Мпайипели. Сосредоточься!

— Квинн! — позвала она.

Квинн сидел сгорбившись над своей аппаратурой. Услышав свою фамилию, он подскочил.

— Раджив!

— Что, мэм?

— Не смотри так печально. Пошли прогуляемся со мной. — В ее голосе была сила, и подчиненные это почувствовали.

К тому времени, как он позвонил в дверь, Аллисон успела принять душ, переодеться, включить музыку, закурить и сесть в кресло в гостиной, стараясь сохранить присутствие духа.

Но в тот миг, когда она услышала звонок, она забыла обо всем на свете.

Янина Менц шла посередине, двое мужчин по бокам: Квинн, смуглый, стройный атлет, и Раджкумар, невозможно толстый индус. Более странное сочетание придумать трудно. Они дошли до конца Уэйл-стрит, завернули за угол, направились к зданию Верховного суда. Все молчали, только Раджкумар громко сопел, пытаясь не отстать от них. Оба понимали: начальница увела их, чтобы их не подслушали посторонние. Поскольку они тоже были участниками заговора, они признавали за ней главенство.

Они пересекли площадь Королевы Виктории и вошли в ботанический сад, сейчас темный и полный старинных деревьев и кустарников. Голуби и белки стихли. Они с бывшим мужем приводили сюда дочерей при свете дня, но даже тогда деревья словно перешептывались, в темных уголках лежали тени, таинственные и загадочные. Янина Менц подошла к деревянной скамье, посмотрела на огни в здании парламента на той стороне и фигуру спящего бездомного на траве.

Как странно!

— Ладно, — сказала она, когда все уселись. — Рассказывайте, как обстоят дела.

Затопек ван Герден привез вино. Он открыл бутылку и разлил в бокалы, которые Аллисон достала.

Им было неловко друг с другом; их роли так переменились по сравнению с вечером. Обоим не хотелось говорить о том, что они понимали без слов; они всячески избегали смотреть друг на друга.

— Чего вы не понимаете? — спросил он, когда они сели.

— Вы говорили о генетической предрасположенности.

— А, вот вы о чем.

Он посмотрел на свой бокал. Между пальцами поблескивало красное вино. Потом он поднял голову, и она поняла: он хочет, чтобы она сказала что-нибудь еще, открыла перед ним дверь. Аллисон ничего не могла с собой поделать; она задала вопрос, которого боялась.

— У вас есть кто-нибудь? — Она поняла, что выразилась недостаточно ясно. — Вы с кем-нибудь встречаетесь?

36

— Нет, — ответил он, и уголки его губ дернулись вверх.

— Что? — переспросила Аллисон, хотя почувствовала, что спрашивать незачем — все и так ясно. — Мы… мужчины и женщины… такие разные. Отличие между нами для меня по-прежнему… загадка.

Она улыбнулась вместе с ним.

Пока она говорила, ван Герден смотрел в бокал. Дослушав ее, он тихо ответил:

— Часто ли в жизни человека влечение бывает взаимным… и одинаково сильным?

— Не знаю.

— Очень редко, — сказал он.

— И еще мне нужно убедиться, что у меня нет соперницы.

Ван Герден пожал плечами:

— Понимаю.

— Разве для вас это не важно?

— Не сейчас. Позже. Значительно позже.

— Странно, — заметила Аллисон, отпив глоток вина и затянувшись сигаретой.

Он встал, поставил свой бокал на кофейный столик и подошел к ней. Она выждала секунду и, подавшись вперед, смяла окурок в пепельнице.

Тигр Мазибуко один сидел в «ориксе». Снаружи, у моста, где погиб Малыш Джо, ждали его ребята, но он не думал о них. У него на коленях была расстелена карта. Он чертил по ней пальцем, что-то напевая себе под нос, монотонно мурлыча. Заверещал телефон. Мазибуко догадывался, кто может ему звонить.

— Больше всего, — заявил он сразу, — мне хочется взорвать гада ракетой, желательно, конечно, по нашу сторону границы. — Голос его был спокойным, он нарочно выбирал такие слова. — Но я понимаю, что это не выход.

— Совершенно верно, — ответила Янина Менц.

— Насколько я понимаю, мы не будем просить помощи у соседей.

— Опять верно.

— Национальная гордость… И потом, нельзя допустить, чтобы секретные сведения попали в чужие руки.

— Да.

— Я хочу устроить засаду.

— Тигр, в этом нет необходимости.

— Что вы имеете в виду?

— Не могу сказать всего по телефону, так что поверь мне на слово. Приоритеты изменились.

Мазибуко еле сдержался. Ярость вскипала в нем, как лава. «Приоритеты изменились»! Он потерял бойца, его постоянно унижали, отрядом быстрого реагирования затыкали все дыры, пришлось терпеть тупость и непрофессионализм козлов, с которыми его заставили работать, а теперь долбаное начальство, которое сидит за долбаным столом в долбаном кабинете, решило, что изменились долбаные приоритеты! Он с трудом проглотил, затолкал назад рвущиеся с губ слова, потому что на срывы он не имел права.

— Ты меня слышишь?

— Да, мэм. Я знаю, по какому маршруту он полетит.

— И что?

— Он направляется в Казунгулу.

— Казунгулу?

— На границе с Замбией. Через Зимбабве он не полетит, там слишком много пограничных застав, слишком большой риск. Уж я-то знаю.

— Ну и что? Казунгулу в Ботсване. Даже если приказ поступит сверху, на согласование всех вопросов уйдет слишком много времени.

— Я не имел в виду официальное разрешение.

— Понятно, Тигр.

— Мэм, он ранен. Если верить Да Коста…

— Ранен, говоришь?

— Да. Да Коста говорит, рана серьезная, в живот или в ногу. Малыш Джо успел выпустить в него несколько пуль до того, как его убили. Рана не позволит ему перемещаться быстро. Ему надо отдохнуть. И попить. Значит, мы еще успеем…

— Тигр…

— Не волнуйтесь, я сам все сделаю. Один. Через два часа я смогу быть в Эллисрасе. Через три часа — в Махалапье. Мне только нужна машина…

— Тигр…

— У вас появится дополнительная возможность! — Он разыграл козырную карту.

Почувствовав ее нерешительность, Мазибуко перешел в наступление:

— Клянусь, я проведу все тихо! Никаких международных конфликтов. Клянусь!

Янина Менц все еще колебалась, и Мазибуко собрался привести другие доводы, но потом передумал. Пошла она, не станет он ее умолять!

— Ты возьмешь его сам, один?

— Да, совершенно один.

— Без поддержки, связи и официального разрешения?

— Да. — Он победил; он понял, что победил. — Мне нужна только машина. Больше я ни о чем не прошу.

— «Орикс-2», говорит «Ройвалк-3». Мы в двухстах метрах за вами, у нас ракеты. Садитесь, внизу достаточно подходящих площадок.

Тобела запил обезболивающее тепловатой водой, но лекарство еще не подействовало. Рану он промыл, перекатился на бок, распечатал бинт. Как остановить кровь, он не знал. Надеялся, что кровотечение остановится само собой.

— Что делать? — спросил его первый пилот.

— Не меняй курс.

— «Орикс-2», говорит «Ройвалк-3». Подтвердите связь, прием.

— Далеко еще до границы с Ботсваной?

Двое пилотов тупо смотрели перед собой. Тобела тихо выругался, встал, боль стала резкой — ему нельзя дергаться. Он ударил второго пилота в лоб прикладом «хеклер-коха» и потряс его за плечи. Второй пилот вскинул руки:

— Мне это уже надоело!

— Семьдесят километров, — торопливо сказал первый пилот.

Мпайипели посмотрел на часы. Возможно, это правда. Еще полчаса.

— «Орикс-2», говорит «Ройвалк-3». Мы вас видим, у вас полторы минуты, чтобы ответить.

— Они нас собьют, — сказал второй пилот, вытирая лоб и рассматривая окровавленную ладонь. Потом он затравленно взглянул на Мпайипели, словно побитая собака.

— Не собьют, — сказал Тобела.

— Откуда ты знаешь?

— Шестьдесят секунд, «Орикс-2». У нас приказ — если что, открывать огонь.

— Я сажусь, — испуганно заявил первый пилот.

— Нет, не садишься, — возразил Тобела Мпайипели, держа «хеклер-кох» у шеи второго пилота.