Дорожные работы - Стивен Кинг

— Прекрасно.

— Что я могу для вас сделать?

— Я насчет прачечной, — ответил он. — Хотел узнать, что решила корпорация по поводу переезда.

Орднер вздохнул, а затем сдержанно произнес:

— Вам не кажется, Барт, что вы несколько поздновато спохватились?

— Стив, я не для того позвонил, чтобы выслушивать ваши упреки.

— А почему бы и нет? Ведь вы нам всем грандиозную свинью подложили. Ну да ладно, кто прошлое помянет… Как бы то ни было, Барт, корпорация решила выйти из этого бизнеса. Как вам это нравится?

— Не слишком, — уклончиво ответил он. — Скажите, Стив, почему вы не увольняете Винни Мейсона?

— Винни? — изумился Орднер. — Но Винни вкалывает на совесть. Он нас здорово выручает. Не понимаю, почему вы так против него ополчились…

— Да бросьте вы, Стив. Будущего у него на этом месте не больше, чем у печного дымохода. Дайте ему развернуться — или увольте.

— По-моему, Барт, вы лезете не в свое дело.

— Вы его по рукам и ногам сковали, а парень еще желторотый и ни черта не понимает. Он до сих пор считает, что его озолотили.

— Мне сказали, что перед Рождеством вам от него здорово досталось, — злорадно напомнил Орднер.

— Я просто высказал ему правду, которая пришлась ему не по вкусу.

— «Правда» — слово скользкое, Барт. И вам, наверное, это известно лучше, чем кому-либо другому, — ведь вы мастер по части вешания лапши на уши.

— Вы все еще обижаетесь?

— Довольно трудно пережить, когда человек, кому ты доверял, на поверку оказывается просто мешком дерьма, да еще с двойным дном.

— С двойным дном, — задумчиво повторил он. — Кто знает, Стив, возможно, вы правы.

— Вы еще что-то хотели, Барт?

— Нет, по большому счету — нет. Мне просто хотелось бы, чтобы вы перестали притеснять Винни. Он славный малый. А вы его гробите. Сами это знаете — ведь гробите, да?

— Повторяю, Барт: вы лезете не в свое дело.

— Или вы просто на нем зло вымещаете? Из-за того, что не можете до меня добраться?

— Барт, у вас, по-моему, мания преследования. Я мечтаю только побыстрее забыть о вашем существовании.

— Поэтому вы везде проверяли, вдруг у меня рыло в пушку, да? Интересовались, например, не брал ли я из кассы наличность. Не стирал ли собственное белье за казенный счет. Не вступал ли в сговор с владельцами мотелей. И так далее.

— Кто вам это сказал? — рявкнул Орднер. Он казался растерянным, даже немного испуганным.

— Некто из вашей организации, — радостно соврал он. — Человек, который вас ни в грош не ставит, но надеется, что мне будет о чем порассказать на следующем совете директоров.

— Кто?

— Прощайте, Стив. Подумайте про Винни Мейсона, а я подумаю, обсуждать мне с кем-нибудь полученную информацию или оставить ее при себе.

— Не вешайте трубку, Барт! Эй…

Но он уже бросил трубку, торжествующе ухмыляясь. И Стив Орднер на поверку оказался пресловутым колоссом на глиняных ногах.

Он запрокинул голову назад и громко расхохотался.

19 января 1974 года

С наступлением темноты он вышел в гараж, достал припасенное там оружие и принес в гостиную. Тщательно, в соответствии с инструкцией, зарядил «магнум», не забыв сделать несколько контрольных спусков. В ушах гремела роллинговская песня «Полуночный гуляка». Он вообще восхищался «роллингами», а уж этим альбомом просто упивался. Он внезапно представил себя Бартоном Джорджем Доусом, полуночным гулякой, принимающим только по записи.

Патронник «уэзерби» сорок шестого калибра вмещал восемь зарядов. Они, на его взгляд, вполне подошли бы по размеру для средней гаубицы. Зарядив ружье, он с любопытством уставился на него, пытаясь представить, в самом ли деле оно настолько мощное, как уверял Грязный Гарри Суиннертон. Он решил испытать его за домом. На Западной Крестоллен-стрит уже некому было жаловаться на ночную пальбу.

Надев куртку, он уже вышел было в кухню, но затем вернулся в гостиную и прихватил с дивана одну из небольших подушек. Потом прошел через кухню на задний двор и включил мощную двухсотваттную лампу, при свете которой они с Мэри готовили летом барбекю. Как он и ожидал, снег там был ровный, чистый и совершенно девственный. Не изгаженный следами. А раньше, бывало, Кенни, сынок Дона Апслингера, носился задними дворами, сокращая путь к дому своего приятеля Ронни. Или Мэри развешивала белье, натягивая веревки между домом и гаражом. Ему вдруг показалось совершенно чудесным, что с самого конца ноября, когда выпал первый снег, по его заднему двору не ступала ничья нога. Ни человека, ни даже собаки.

Его так и подмывало выйти на самую середину и слепить снежную бабу.

Однако вместо этого он встал, расставив ноги, положил подушку на правое плечо и упер в нее приклад увесистого «уэзерби». Зажмурив левый глаз, он посмотрел в прорезь прицела, попытавшись вспомнить совет, который актеры всегда давали друг другу в вечерних боевиках, прежде чем на берег высаживалась морская пехота. Как правило, седоватый ветеран — его неизменно играл Ричард Уидмарк — наставлял безусого юнца примерно так: Не дергай за крючок, сынок, — НАЖИМАЙ на него!

Хорошо, Фред. Посмотрим, попаду ли я в собственный гараж.

Он нажал на спусковой крючок. Ружье не выстрелило. Оно взорвалось. В первое мгновение он подумал даже, что и сам взорвался. Однако в следующее мгновение, отброшенный мощной отдачей на кухонное крыльцо, он понял, что жив. Гулкое эхо выстрела зычно распространялось сразу во все стороны, словно рев реактивного двигателя. Подушка валялась в снегу. Плечо мучительно гудело.

— Черт побери, Фред, ну и дела! — прохрипел он.

Взглянув на гараж, он не поверил своим глазам. В боковой стене зияло отверстие, в которое запросто пролезла бы чайная чашка.

Поставив ружье на крыльцо, он зашагал к гаражу прямо по рыхлому снегу, забыв, что обут лишь в легкие туфли. Ощупав дыру, он изумленно покачал головой, затем направился в гараж.

Выходное отверстие оказалось еще шире. Он посмотрел на свой фургончик. Пуля угодила в дверцу со стороны водителя, прошив ее, словно та была сделана из бумаги. Открыв дверцу, он заглянул внутрь. Так и есть — продырявлена и вторая дверца, прямо под рукояткой.

Обогнув машину, он осмотрел противоположную стену гаража. Она тоже была пробита насквозь. Насколько он мог себе представить, пуля, возможно, продолжала свой полет.

Словно наяву он услышал голос Гарри: Ваш кузен будет целить в брюхо… от такой пули кишки на двадцать футов разлетятся. А что, интересно, станется с человеком? Наверное, то же самое. Он почувствовал, как к горлу подступает тошнота.

Вернувшись к кухонной двери, он подобрал подушку, машинально, чтобы не натоптать в кухне, вытер ноги и прошел в гостиную. Здесь он снял куртку и рубашку. На плече отпечатался здоровенный кровоподтек в виде ружейного приклада. И это несмотря на подушку.

Как был, по пояс голый, он сварил себе кофе и разогрел ужин. Покончив с едой, улегся на диван и ни с того ни сего расплакался. Он как бы со стороны прислушивался к собственным истерическим рыданиям и всхлипываниям, но понимал, что остановить их не в состоянии. Наконец, успокоившись, забылся тяжелым сном, хрипло дыша. Во сне он увидел самого себя, жутко постаревшего и с седой щетиной на щеках.

20 января 1974 года

Пробудившись, он виновато вздрогнул, опасаясь, что проспал до самого утра. Сон был тяжелый, мрачный и тягучий, как позавчерашний кофе; после такого сна он обычно полдня ходил с чугунной головой. Посмотрев на часы, он с облегчением увидел, что еще только четверть третьего ночи. Ружье лежало там, где он его оставил вчера — на кресле. «Магнум» покоился на столике.

Он встал, прогулялся в кухню и побрызгал водой лицо. Затем поднялся в спальню и облачился в чистую рубашку. Спускаясь по лестнице, заткнул полы рубашки за пояс. Запер все двери на первом этаже, причем с каждым щелчком очередного замка на сердце, как ни странно, становилось легче. Впервые с тех пор, как та чертова женщина скончалась у него на глазах в супермаркете, он почувствовал себя самим собой. Поместив «уэзерби» перед окном гостиной, он удобно разместил рядом заряды, поочередно вскрыв все коробочки. Подтащил кресло и перевернул его на бок.

Сходив на кухню, запер все окна. Прикрыв за собой дверь, подставил под ручку принесенный из столовой стул. Затем налил себе холодного кофе, отхлебнул, поморщился и вылил в раковину. Смешал коктейль.