Польский пароль - Владимир Петров

Завтра предстоит лететь во Львов, объяснил Дагоев. Исходя из расчета полетного времени — три часа в один конец маршрута, надо в светлое время успеть слетать туда и вернуться с наступлением темноты. Потому что пассажира, которого она сюда доставит, нужно будет той же ночью переправить дальше, то есть на запад. Но это надлежит решать другим летчикам, ее задача: привезти важного пассажира в полк, не растрясти, не уболтать и, боже упаси, не подвергать его жизнь какой-либо опасности. Командование выделило на задание самого опытного летчика, каким является лейтенант товарищ Просекова. Ну ясно почему: учитывая трудный горный маршрут, весьма сложные метеоусловия и т. д. А главное — особую ответственность самого задания.

— Он кто? Наверно, генерал? — поинтересовалась Ефросинья.

— Нэ знаю, — пожал плечами Дагоев. — И между прочим, тебе знать нэ советую. Этот человек идет но линии совершенной секретности. Поэтому ни о задании, ни о полете — никому ни слова. Даже своему мотористу. Понятно?

— Так точно!

4

Штандартенфюрер Ларенц не был настолько наивен, чтобы не понимать всю опасность неожиданной и, казалось бы, обворожительной улыбки фортуны. Он отлично знал из практики, что по мере приближения к так называемым «высшим эшелонам власти» стремительно надает цена каждой человеческой жизни из числа обслуживающего персонала, людей второстепенных, играющих роль марионеток вокруг сильных личностей. С того момента как только они становятся «носителями тайны», их берут под постоянное наблюдение. Стоит кому-либо из них оступиться, сболтнуть лишнее, помешать или оказаться ненужным, их тотчас немедленно убирают с арены, попросту ликвидируют. Впрочем, это приходилось делать не один раз и самому Ларенцу…

Теперь ему предстояло, тоже самому, нацепить на себя пресловутую фатальную личину носителя тайны. Причем на таком уровне, где хрупкая грань между жизнью и смертью, вообще слаборазличимая в это безжалостное, кровожадное время, исчезала и размывалась, а попросту говоря, этой грани вовсе уже не существовало.

Стоило лишь Ларенцу переступить порог кабинета обергруппенфюрера Фегелейна…

И он переступил с легким сердцем: в конце концов, у всех у них, обитателей колоссального подземного бункера, одно одинаковое будущее. Правда, с очень незначительными вариациями. Почему бы не попробовать свой личный вариант, не испытать судьбу? Он ведь пока почти ничего не терял.

В отличие от Гюнше, обергруппенфюрер Фегелейн начал без лишних предисловий, не вдаваясь в сентиментальные воспоминания. Усадив Ларенца за стол, запер на ключ тяжелую бронированную доверь, отключил телефон и сказал:

— Я давно тебя разыскивал, Макс. Но ты неожиданно объявился сам. И это, я полагаю, счастливое предзнаменование: начало нашей очень важной операции заваривается удачно. Итак, с чего мы начнем?

Ларенц пожал плечами: начинать, как водится, надо сначала…

— Вот именно! — обергруппенфюрер шагнул к стене, отдернул занавеску с большой оперативной карты и, закурив, с минуту сосредоточенно разглядывал нанесенную обстановку. Потом сказал: — Твое предстоящее задание требует знания объективного положения вещей. Я имею в виду сегодняшнюю военно-политическую обстановку. Кстати, как ты лично ее оцениваешь?

— Я считаю, что положение на востоке у нас довольно прочное, хотя если оценивать ситуацию в целом…

— Довольно! Важно, что ты уловил главное: прочность нашего Восточного фронта. Молодец, Макс, ты как прежде, умеешь мыслить целеустремленно, сразу схватывая сердцевину! А теперь послушай, что с этим связано и что из этого следует…

Засунув левую руку ладонью под ремень и энергично жестикулируя правой («А ведь это привычка фюрера!» — отметил про себя Ларенц), обергруппенфюрер стал рассуждать, расхаживая вдоль карты.

Некоторые злобные критиканы, говорил он, из числа кичливого генералитета пытаются упрекать рейхсфюрера Гиммлера в крупном поражении, якобы понесенном в январе — феврале группой армий «Висла» под его руководством. Но это не так! Поражения не было. Героической стойкостью группировка «Висла» сдержала напор большевистских орд, остановила их на рубеже Одера. Смещение Гиммлера — большая ошибка, однако фюрер вынужден был уступить под напором паникерствующих дилетантов. Именно благодаря титаническим усилиям Гиммлера мы смогли укрепить Восточный фронт от Балтики и до Рудных гор. Наш оборонительный вал Одер — Нейсе поистине неприступен! Не случайно русские застряли перед ним на целых два месяца и не смогли захватить ни одного плацдарма на западном берегу, за исключением Кюстринского. Но и там город Кюстрин остается в наших руках. В немецких!

Слушая возбужденную речь Фегелейна, Ларенц с удивлением и скрытой иронией все больше замечал в поведении обергруппенфюрера, в его мимике и жестах разительное сходство с обликом, привычками фюрера. Даже останавливаясь на поворотах, он выставлял вперед правую ногу, капризно дергал ею совершенно так же, как это всегда делал Гитлер. «Боже, а ведь он за эти годы сделался буквально тенью фюрера! — внутренне усмехнулся Ларенц. — А когда-то считался волевой самостоятельной натурой. Может, положение свояка обязывает?»

— Ты отвлекаешься, Макс! Ты невнимательно слушаешь! — Обергруппенфюрер вдруг остановился и погрозил пальцем.

«Черт побери! — не на шутку струхнул Ларенц. — Да он, как и фюрер, умеет чувствовать настроение собеседника!»

— Извини, Фриц! Я просто немного устал. Такие сегодня перенес передряги… Извини.

— Я повторяю: Восточный фронт у нас на замке! Следовательно, наши руки на западе развязаны. Да, да, я не оговорился: развязаны для действий на западе. И вот тут — внимание, Макс! — я перехожу к главному: решать судьбу войны мы будем на западе. Но не военными ударами, а посредством политики. Ты удивлен? Все очень просто: фюрер, как гениальный политик, мастерски начал войну (вспомни Австрию, Чехословакию, Польшу!), так же блестяще он ее и закончит. Он недавно сказал буквально следующее: они (англосаксы) не оставят меня в беде как первого защитника западной культуры и цивилизации от восточных варваров. Они непременно предложат мне перемирие и даже помощь, чтобы я мог продолжать борьбу против Советов. Ты понимаешь, Макс, всю глубину грядущего недалекого поворота?!

— Да, это потрясающе! — не очень искренне изумился Ларенц и подвинул стул поближе к столу. — Но есть ли реальные предпосылки?

— Конечно, черт побери! Как и во всех смелых начинаниях, которые предпринимает фюрер. Нам достоверно известно из агентурных источников: противоестественная коалиция Черчилль — Сталин — Рузвельт на грани развала. Ведь ты знаешь, что драки начинаются при окончании охоты, когда наступает пора делить шкуру. Сейчас у них как раз этот момент. Только теперь англо-американцы наконец-то схватились за голову: кого они избрали в союзники! Ведь, победив, красные завтра же татарским нашествием испепелят всю Европу!

Вот почему премьер Черчилль отдал приказ (а это нам точно известно!) не расформировывать наши плененные подразделения, а размещать в казармах. И тут же тщательно складировать изъятое трофейное оружие! Майн гот, дело идет к возможному союзу с нами!

— Но ведь Рузвельт?.. Он, говорят, особенно благоволит к русским…

— Рузвельт фактически уже вышел из игры. Президент тяжело болен и находится в совершенно безнадежном состоянии. Пресса ждет его смерти, это будет мировая сенсация.

Обергруппенфюрер широко шагнул к карте и дымящейся сигаретой ткнул куда-то вниз, под самый ее обрез:

— Здесь теперь будет биться сердце Германии! Это Южная Бавария, район Зальцкамергут. Альпы — любимые горы фюрера. Ты ведь, кажется, бывал в этой местности?

— Да, приходилось. В сороковом году я нес охрану «Орлиного гнезда» фюрера — виллы Берхтесгаден на горе Высокий Гелль.

Так вот именно в этом труднодоступном высокогорном районе, сказал Фегелейн, будет в ближайшие дни сосредоточено все высшее руководство Германии: ставка фюрера, оберкомандовермахт и оберкомандохеерс, генеральные штабы люфтваффе и ВМС, все ведущие министерства, все эмигрантские союзные правительства. И все валютные богатства нации. Именно отсюда, из Альпийской крепости мы осуществим политику «поворота войны», отсюда договоримся с англо-американцами о перемирии и последующем союзе против большевиков. Альпиенфестунг станет несокрушимым бастионом нашей будущей победы. Так заявил фюрер. Хайль фюрер!

— А Берлин? — осторожно спросил Ларенц.

— Берлин навсегда останется немецким! Ибо наша оборона на Одере неприступна. К тому же во главе обороны столицы рейха волею фюрера поставлен несгибаемый и твердокаменный ариец рейхсминистр доктор Геббельс. Можно быть спокойным за судьбу Берлина!