Польский пароль - Владимир Петров

Через полчаса Ларенц, выпив коньяка, уже грелся я в комфортабельном блиндаже, облачившись в старомодный помещичий халат хозяина — старика генерала, недавно мобилизованного из запаса и волею фюрера поставленного во главе гренадерской дивизии. А еще через час, после того как генеральский денщик просушил и отгладил обмундирование, штандартенфюрер выехал на бронеавтомобиле в Берлин.

После выпитого коньяка, плотного завтрака Ларенц испытывал бодрость, прилив сил и вообще пребывал в отличном настроении. И не только потому, что ему удалось избежать, казалось бы, неминуемой гибели. Он был откровенно рад тому, что тщательно задуманная группенфюрером Бергером провокация против него, Ларенца, все-таки сорвалась, хотя и обошлась очень дорого. Благодарение господу, счастливая звезда все еще сопутствует ему!

Неделю назад, будучи срочно вызван из Тухеля в Берлин, в резиденцию РСХА[45], Ларенц сразу же понял, что ему готовится западня. И не кем-нибудь, а влиятельным в кругах СС группенфюрером Бергером, заместителем начальника РСХА Эрнста Кальтенбруннера.

Это была старая история. Бергер невзлюбил Макса Ларенца еще с прошлого года после таинственного исчезновения из «Хайделагера» (в самом конце июля) оберста — инженера Крюгеля, к которому группенфюрер откровенно отечески благоволил (якобы как к другу своего погибшего кузена). Бергер не преминул обвинить Ларенца, полагая, что он, комендант «Хайделагера», виноват во всем, именно он «прохлопал скромнягу Крюгеля — честного и храброго солдата».

А чуть позднее, уже в августе, когда по секретным каналам СД выяснилось, что «скромняга Крюгель» проходит по спискам тайной офицерской оппозиции и косвенно причастен к заговору против фюрера 20 июля 1944 года, группенфюрер и вовсе взбеленился, люто возненавидел Макса Ларенца. Это и понятно: ведь штандартенфюрер был, пожалуй, единственным человеком, который знал об отеческих симпатиях высокопоставленного эсэсовского генерала к военному инженеру, оказавшемуся врагом рейха.

Одно время Ларенц даже всерьез опасался за свою жизнь: его запросто могли убрать как нежелательного свидетеля. Однако Бергер поступил иначе и проделал все тоньше, хитрее: официально командировал «крапленого» штандартенфюрера в осажденный Бреслау в качестве «имперского толкача». Послал на верную гибель. Тем более что заступиться за Ларенца, замолвить слово было некому. Покровитель Ларенца рейхсфюрер СС Гиммлер, знавший Макса еще с конца двадцатых годов, отсутствовал, будучи назначен командующим группой армий «Висла».

Теперь, кажется, обстановка переменилась. Как сообщил старик генерал — командир гренадерской дивизии, по радио получен приказ фюрера о снятии Гиммлера с поста командующего группой армий, он заменен генерал-полковником Хейнрици, «мастером железной обороны». Следовательно, рейхсфюрер уже возвратился в Берлин, и надо полагать, он не откажется выслушать в трудный час одного из своих старых и верных товарищей, начинавших свой путь еще с продымленного зала «Бюргербройкеллера»[46].

В течение трех часов, пока броневик пробирался к столице, то и дело съезжая на временные объезды, минуя завалы на дороге, выстаивая очереди на понтонных переправах (в мирное время по шикарной бетонной автостраде Бреслау — Берлин на это понадобилось бы около часа), штандартенфюрер тщательно обдумывал, взвешивал свое положение и определял план действий.

Главное состояло в том, что теперь, после авиакатастрофы, у него были развязаны руки. Он мог действовать самостоятельно, минуя управление РСХА, потому что в случае надобности имел возможность сослаться на чрезвычайные обстоятельства.

Он был уверен, что на Альбрехтштрассе в резиденцию имперской службы безопасности ему не попасть — его просто не пропустят многочисленные патрули. Более того, сразу задержат и доставят в полевую фельдкомендатуру — ведь его офицерское удостоверение и специальный пропуск совершенно размокли. Не говоря уж о командировочном предписании, которое он вообще утерял.

Следовательно, на первом же берлинском контрольно-пропускном пункте надо (пользуясь присутствием сопровождающего на бронеавтомобиле обер-лейтенанта) звонить сразу в «дом Гиммлера»[47], в приемную самого рейхсфюрера. Уговорить, упросить, в конце концов умолить дежурного адъютанта соединить его с шефом. Ну а дальше наверняка будет проще.

Ларенц, разумеется, представлял, что пробиться к столице на обычном пехотном броневике будет нелегко: Берлин еще 9 марта объявлен фронтовым городом и находится в тройном кольце мощных оборонительных обводов. Все дороги перекрыты многочисленными заставами, контрольно-пропускными пунктами.

Им удалось добраться только до района аэропорта Иоганнисталь: здесь, на невысоком холме, их задержали у шлагбаума фельдкомендатуры. Тут же Ларенца ожидал и неприятный сюрприз: оказалось, что связи у полевой жандармерии с «домом Гиммлера» нет. «Это вовсе не наш уровень», — пробубнил пожилой фельдфебель, подозрительно разглядывая грубые солдатские сапоги на ногах штандартенфюрера СС (черт побери, в штабе гренадеров так и не смогли отыскать приличных офицерских сапог!).

К счастью, выручил обер-лейтенант, сопровождавший в поездке Ларенца. Неподалеку на этом же холме, за кустами орешника, он разглядел причудливую радиоантенну и предложил:

— А не пройти ли нам на радиостанцию, господин штандартенфюрер? Я ведь по специальности связист и вижу, что там расположена одна из наших новинок: дециметровая радиостанция направленного действия. Она наверняка держит связь с центром.

Так оно и оказалось. Это была станция, входящая в радиосеть коменданта Берлина и ставки оберкомандовермахт. Делать было нечего, и, немного подумав, Ларенц решительно приказал дежурному радисту:

— Соедините со ставкой! Пригласите к микрофону адъютанта фюрера по войскам СС штурмбанфюрера Гюнше. Для срочного сообщения.

Это был последний шанс, и следовало рискнуть, попробовать использовать его. Дело в том, что Отто Гюнше, как и обергруппенфюрер Фегелейн — уполномоченный по СС при ставке фюрера, были давними приятелями Ларенца. Когда-то все трое входили в состав первых десяток СС, не раз плечом к плечу ходили на рискованные операции, а потом до утра сидели в какой-нибудь пивной и, выбивая пробки из зеленоватых бутылок «рейнвейна», горланили любимую «Призыв раздался, подобный грому».

Они давненько не виделись, война разбросала их и бескомпромиссно предопределила каждому свое. Честно говоря, Ларенц недолюбливал прыщавого заносчивого Гюнше, считал его лжецом и лизоблюдом, но… времена теперь были не те, чтобы обращать внимание на подобные мелочи.

Как важно, чтобы Гюнше сейчас оказался на месте! Надо его упросить, уломать во что бы то ни стало!

В динамике раздался щелчок, шорох и затем четкий металлический голос:

— Здесь штурмбанфюрер Гюнше! Я слушаю.

Ларенц взял микрофон из рук радиста, сдерживая волнение, сказал:

— Говорит штандартенфюрер Ларенц. Приветствую тебя, дружище Отто! Как ты там кукарекаешь? — Друзья когда-то прозвали Гюнше «петухом» за его пристрастие к девочкам, которых сам он игриво называл «курочками». — Я нахожусь возле аэропорта Иоганнисталь, у фельдкомендатуры. Только что прибыл с фронта, и, как видишь, первым делом захотел услыхать твой голос. Как идут дела, дорогой?

Радист переключил рацию на прием. Ларенц в ожидании ответа усмехнулся, похвалил самого себя: быстро интуитивно сориентировался, взял верный тон разговора. Гюнше всегда слыл бодрячком и о делах говорил только иронично, пренебрежительно. Просительность, уничижение в беседе с ним противопоказаны.

— Здравствуй, милый Макс! Откуда ты свалился, черт побери? — раздался наконец удивленный голос из динамика. — Мы тебя недавно вспоминали с Фрицем (это Фегелейн, отметил Ларенц). Зачем тебя занесло сюда? И вообще, говори дело, мне, к сожалению, очень некогда.

— Главное дело — увидеть тебя, Отто. Соскучился. Ладно, шучу! Слушай, пришли-ка мне сюда срочно машину с особым пропуском. А то я торчу здесь, потому что никак не могу связаться с нашей конторой. Учти, Отто, отказывать старым друзьям нельзя. Жду машину.

— Жди. Высылаю, — коротко буркнул динамик.

Ларенц облегченно вздохнул.

Отправив обратно броневик, штандартенфюрер долго стоял на холме, разглядывая раскинувшийся в долине огромный задымленный Берлин. Даже отсюда, издали, хорошо были видны руины — целые кварталы лежали в бесформенных развалинах, кое-где торчали обугленные остовы некогда многоэтажных домов добротной каменной кладки, еще недавно олицетворявших мощь и величие «тысячелетнего рейха». Черные провалы выбитых окон, ломаные очертания руин, дымное, низко упавшее небо и гнетущая, какая-то кладбищенская тишина… «Мертвый город», — с грустью подумал Ларенц, представив, как нелегко будет пробираться на автомобиле в центр среди этих сплошных осыпей кирпича, бетона и щебня.