Та, кто приходит незваной - Татьяна Тронина

Эх, был бы жив Юрка Пересветов, друг и сценарист… Вот он понимал Чащина, Юрка всегда чувствовал, что хочет от него режиссер. Но Юрки уже второй год как нет…

И теперь только Лиля и Евгений были в состоянии написать то, что могло вдохновить режиссера. Но они отказались работать в соавторстве! Чащин сначала предложил написать сценарий Евгению, но то, что получилось, те наброски, что создал тот без участия Лили, режиссера не устроили. Не то.

Жека Лазарев, конечно, замечательный лирический драматург, но уж больно он «растекается мыслию по древу». Что хорошо для театра, для кино не подходит. И потом, Евгений мудрил со сценарной записью.

Ведь сценарная запись не просто так придумана, а для удобства съемки. Одна страница текста равна одной минуте экранного времени. С локациями (то бишь местом, где происходит действие) Евгений тоже мудрил.

До смешного доходило… Вот есть такие два термина в сценарной записи – ИНТ (сокращенно – от «интерьер», то есть если действие происходит внутри помещения) и ЭКСТ (экстерьер – снаружи, вне помещения, на улице, по сути). Евгений эти несчастные ИНТ и ЭКСТ умудрялся перепутать!

Лиля же, когда работала с Евгением, брала работу с оформлением на себя, следила за динамикой, не позволяла своему соавтору расслабляться.

Но Лиля, если брать ее как отдельного сценариста (Чащин и ей предлагал взяться за дело), уж слишком «сериальной» была, часто впадала в штампы.

И только вместе – Лиля и Евгений, влюбленные друг в друга, – были способны создать нечто стоящее.

Ну да, они семьи пытались сохранить, потому и отказались от совместных проектов… Но, боже мой, а как же творчество? А радость зрителей? А осознание, что не зря живешь, что вот – создал нечто стоящее? Это ощущение не зря прожитой жизни, и вообще, чувство жизни…

Маялся-маялся Чащин и в конце концов решил, что он будет не он, если вновь не сведет Лилю с Евгением. Конечно, эти двое станут мучиться. И будут любить друг друга, и терзаться от вины, и… испытывать безграничное счастье. И они в конце концов напишут тот самый сценарий, который и нужен.

Режиссер отправил два письма – Лиле и Евгению – по электронной почте, одновременно. Обещал и той и другому горы золотые, если они согласятся вновь работать вместе.

Лиля жила тихой семейной жизнью. После всех волнений, переживаний и ссор их отношения с Сергеем перешли на какой-то новый уровень. Муж стал нежнее, добрее, он буквально носил Лилю на руках.

Он перестал пропадать из дома, а если и задерживался – всегда звонил, не давая жене повода сомневаться в верности и преданности. Похоже, он действительно разыграл тогда спектакль, изображая гулящего супруга. «Никого у него не было…» – иногда, вспоминая о прошлом, с усмешкой думала Лиля.

А вот о Евгении она старалась не вспоминать. Да, со временем ей стало легче, но там, в глубине душе, осталось мучительное сожаление, что все-таки прервалась эта связь. Связь, которая делала их обоих – Лилию и Евгения – совершенно другими людьми. Способными на то, что поодиночке они сделать никогда бы не смогли.

В первых числах марта началась бурная оттепель, и яркое солнце заставило стремительно таять обугленный, черный московский снег.

Весна показалась Лиле взрывом. Молодая женщина не знала, что ей делать, в какие слова переплавить свои чувства. Куда девать эти тонны радости, тоски, страха и надежды, которые рождала ее душа… Какой дом, какой дворец построить из этих материалов?

И вдруг – письмо от Чащина. Он предлагал Лиле вновь сойтись с Евгением Лазаревым и написать новый сценарий.

Манипулятор и кукловод Чащин словно догадался о том, что творилось сейчас с Лилей. И он соблазнял ее сейчас, испытывал на прочность.

Ни в коем случае нельзя было поддаваться искушению!

Евгений Лазарев поставил на своем прошлом жирный крест.

Никакой «Лили Марлен» в его жизни не было. Так, морок, наваждение… Осенний сон, который нашептала ему на ухо умирающая природа.

С этими мыслями жить было легче. Холодный и равнодушный, Евгений плыл по течению. И ничего не трогало его сердце. Только своего сына он любил, а общение с другими людьми не приносило ему никакого удовлетворения.

Однажды, в самом начале весны, ему неожиданно пришло письмо от Чащина.

Режиссер предлагал начать совместный проект, и вновь с Лилей в качестве соавтора.

Бред! Да никогда. Да ни за что! Чтобы опять сходить с ума, чтобы опять видеть эту женщину рядом… прикасаться к ней… умирать от любви и ревности… Нет!

Прошло три дня после того, как Герман Чащин разослал письма. Режиссер уже весь извелся. Он хотел самолично обзвонить капризных сценаристов, но вдруг получил от них ответы, которые почти одновременно пришли ему на почту.

Словно там, где-то по отдельности, Лиля и Евгений маялись-маялись от сомнений, а потом вдруг решились: эх, будь что будет!

Вот что они написали Герману:

Евгений – «да, согласен».

Лилия – «да, согласна».

– Красавы мои… – умиленно прошептал Герман, глядя на экран. – Лапули мои! Таки уломал я вас…

И он подумал, что в принципе этот союз двух страстных влюбленных, двух сценаристов, Лилии и Евгения, может продержаться довольно долго. Несколько лет, а то и десятков лет…

Мучительный и прекрасный союз. А что, в истории кинематографа уже было нечто подобное…

Зато какие прекрасные фильмы остались. Классика!

Московская мелодия. Сценарий Е.Лазарева и Л.Селуяновой

Кашляет публика, музыканты настраивают инструменты. На сцену, шелестя платьем, выходит ведущая.

Ведущая. Шопен. «Маленькая ночная серенада…»

Медленно гаснет свет. Ведущая уходит. Долгая пауза. Арфистка и скрипачка – дамы средних лет с явно неустроенной судьбой – язвительно переглядываются.

Наконец из-за кулис, громко топая и краснея, выбегает Маша – девушка лет 25, полноватая, рыжеватая, в очках и нелепом балахоне. Маша спотыкается, поправляет очки, бормочет извинения. Наступает кому-то на ноги. Наконец занимает свое место у рояля. Жидкие хлопки.

Маша поднимает руки, замирает, затем начинает самоотверженно колотить по клавишам.

Публика – с претензией на «светскость» – внимательно слушает. Кто-то на последнем ряду дремлет. Растяжка на заднике – «Дому культуры текстильщиков – 75 лет».

Синее небо, сияет ослепительное солнце. На последнем этаже строящегося небоскреба таджик кладет кирпичи и поет на родном языке монотонную песню. Появляется прораб.

Прораб. Как тебя там… Ахмет… Махмут? Короче, парень, завтра на стройке не появляйся. Эти придут, из миграционной… Нелегалов искать будут. (Заглядывает вниз.) Уф… метров пятьдесят, не меньше!