История ересей - Генри Чарльз Ли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
6. Рискуя впасть в повторения, постараюсь еще раз воспроизвести отличительные черты еремитизма ХII–XIII вв. Аскетическое настроение эпохи раскалывало мир, сосредоточивая мысль на судьбе своей души, изображало дело ее спасения, как борьбу с диаволом, везде подстерегающим человека и опутывающим его плотскими вожделениями. Религиозный подъем выражался в формах отрицания мира и плоти, достигшего полной ясности и теоретического обоснования в дуалистической догме катаризма. Способы борьбы за свою душу подсказывались традиционными движениями современности. В поисках истинного пути мысль невольно останавливалась на обычном, общеизвестном явлении — на святых людях, спасающих себя в пустыне. Для тех, кто был затронут современною литературою, еще лучше — наукою церкви, в меньшем случае — ходячими религиозными легендами, жизнь пустынника могла и должна была казаться единственною дорогою к спасению. Вспоминались и перечитывались жития отцов-пустынников, вспоминались родные итальянские еремиты и анахореты. Перед нами сильное течение, и не агиографический трафарет постоянное упоминание авторов житий о размышлениях еремитов над смертью, Страшным Судом и т. д. Это течение несет с собой в уже создавшиеся еремитории и к известному в округе пустыннику, создавая еремитории около него, или просто в дикую пещеру, в лес, где новый анахорет при благоприятных условиях становится создателем нового скита и нового ордена. Разнообразна форма жизни в этих многочисленных «пустынях», но общий остов ее один и тот же. И это можно объяснить лишь традицией еремитизма, закрепленной в сочинениях Дамиани и (более ранних) Кассиана, в «Vitae Patrum», в уставах, живущей в многочисленных еремиториях.
Но еремиты XII–XIII веков отличаются от своих предков. Нет того пыла аскезы, переходящей в спорт, которой дышит каждая страница Дамиани. Только последние следы ее — слабые следы! — можно заметить в житиях Джанбуоно или Целестина. Безраздельное господство аскезы сломлено другими сторонами религиозной жизни. Caritas спаивает общежитие и переносится на мир. Это не платоническая любовь келейника, а активная забота о мире. Humilitas, нашедшая себе больший простор, когда открылись тяжелые двери келий, иногда приобретает чисто францисканский оттенок. Падает дикое самоистязание, и монотонное пение псалмов сменяется питающей созерцание тишиной. Изменился внешний вид еремитория. Исчезла обособленность братьев друг от друга и пожизненное заключение в келье. Чаще и задушевнее стали вечерние беседы, не связанные ригоризмом безусловного молчания. Ере-миторий по типу своему приблизился к монастырю. Чтобы убедиться в этом, достаточно сопоставить житие Доминика Веригоносца и Целестина, а Целестин один из самых суровых аскетов XIII века. Еремитории приблизились к миру и в переносном, и в буквальном смысле этого слова. «Пустыни» возникают в населенных местах. В них всегда можно встретить пришельцев-мирян, на дорогах встретить мужчин и женщин, идущих в еремиторий или возвращающихся из него. Связь еремитория с миром поддерживается живым интересом к нему со стороны мирян, для которых дорого и привлекательно осуществление их идеала святости, которые верят в вышедших из их среды святых. Потребность в общении со святыми влечет мирян в еремитории и приближает их к миру. Но ответное движение есть и в самом еремитизме. Более строгое понимание обета бедности, согласное с пониманием эпохи, заставляет еремитов ходить за милостынею ostiatim. Уже это одно приближает их к миру. Но еще большее значение имеет сознание еремитами лежащей на них миссии. Они думают не только о своей душе, но и о мире, увещают, проповедуют, защищают католическую веру, организуют мирян в религиозные societates. Может быть, им не чужда и мысль о подражании Христу и апостолам в форме, близкой к пониманию ее францисканцами.
Характеризуя еремитизм ХII–XIII вв., я беру только некоторые его стороны. В жизни царило большое разнообразие: новые тенденции в различной степени и по разному сочетались со старыми, и еремиты прежнего закала сосуществовали с еремитами новой формации[28]. Первые были всецело во власти традиции еремитизма, но они наименее нам известны. Вообще еремитизм XII–XIII вв. не может быть изображен с желательною полнотою и ясностью: от многих организаций до нас дошли только поздние предания или одни имена.
7. Еремитизм и вызвавшие его настроения охватывают широкие слои. К еремитам одно время близки сервиты. Семь членов флорентийской «Confratemità del Laudesi», ставившей на первое место культ Девы Марии, избирают себе более строгий образ жизни. В 1233 г. становятся нищими, живут подаянием и, что нам особенно важно в данной связи, удаляются сначала на Campo Marzio, а через год на Monte Senario. На ней среди развалин замка воздвигают они себе церковь и келейки и соединяют аскезу еремитория с жизнью бедняков, ходящих за милостыней во Флоренцию. Покровительствуемые церковью, от которой они получили устав Августина, сервиты уже к 50-м годам XIII века обладают четырьмя конвентами.
В Марке Анконской появляются бриттинианцы, центр которых — Eremum de Brictinis в диоцезе Фано. Не думаю, чтобы был прав Herrera и те, кто вместе с ним считают бриттинианцев ветвью джанбонитов; предпочитаю вместе с Григорием IX считать их конгрегацию возникшей motu proprio. Бриттинианцы «quemdam novum Ordinem inve-nerunt», и церковь навязала им, как и другим признаваемым ею братствам, один из одобренных уставов — Regulam S. Augustini. Основываясь на желании поздних бриттинианцев поддержать строгость своей жизни, их орден считают представителем строгого еремитизма. Едва ли это вполне правильно. Как большинство еремиториев, возникших в XIII в., бриттинианские конвенты были чем-то средним между собственно еремиторием и обыкновенным монастырем. Я даже думаю, что целестинцы и джанбониты превосходили бриттинианцев строгостью своей жизни. По крайней мере последние испросили у папы дозволение принимать пищу в общем рефектории, а в 1247 г. строили «domos, et officinas… opеrе sumptuoso»{177}, чем, вероятно, и объясняется недостаток у них средств в следующем 48 году. Через три года папа старается положить предел чрезмерному росту их богатств. Бриттинианцы уже в 30-х годах обладают прочною и сложною организацией.
Много еремиториев было рассеяно и в Тоскане. Прошлое их неясно, но возникли они независимо друг от друга и уставы их были различны. Геншен, опираясь на свидетельство Иордана Саксонского, считает, что уже Иннокентий III имел дело с объединенными тосканскими еремиториями, давая привилегию еремитам ордена св. Августина. Но еще в 1231 г., по свидетельству папы Григория IX, в свенском диоцезе существуют еремиты, которые «non habent aliquam Regulam specialem»{178}. Подводя их под августинский устав, Григорий IX разрешал их от повиновения «уставу Бенедикта или какому-нибудь другому». Только в 1244 г. папе удалось объединить тосканские еремитории, исключая гуль-ельмитские, а может быть и какие-нибудь другие. Этим был создан новый орден, но подчиняя
