Окаянный груз - Владислав Русанов

– Я тоже думал, потому и подоспел… того-этого…

Шинкарь осторожно, как живое существо, уложил дубину наземь. Двумя взмахами ножа избавил пана Юржика от пут. Повернулся к Ендреку.

– Ты гляди, что делает! – воскликнул пан Бутля, разминая непослушные пальцы. – Вот шельма!!!

Бросив повод буланого, Грай успевал рубиться сразу с четырьмя угорцами, держа по сабле в каждой руке. На глазах Ендрека одного из них он зацепил по шее – высокой струей брызнула кровь, рошиор скорчился и упал, у второго выбил оружие из рук, а третьего ткнул кончиком клинка в лоб.

– А где же пан Войцек? – Студиозус схватил Юржика за рукав. – Где он? Живой ли?

– Вон он! – с восторгом воскликнул пан Бутля. – Живой!

Меченый сидел все на том же вороном. Только сидел, странно скособочившись, перекосившись на левый бок, где болтался пустой рукав жупана. Впрочем, это не мешало пану Шпаре, управляя скакуном коленями и корпусом, лихо наскакивать на раздобывшего коня рошиора.

С залихватским посвистом, от которого некогда приходили в ужас закованные в латный доспех зейцльбержские рыцари-волки, пронесся мимо свалки Хватан. Походя срубил одного угорца, другого, замахнулся на третьего.

Третьим был мазыл Тоадер. Старый матерый волк оказался не по зубам горячему, но молодому порубежнику.

Падающий сверху косой удар Тоадер принял на клинок, аж сталь зазвенела. Сабли рошиоров не только со стороны выглядели шире и мощнее. Они оказались взаправду крепче. Оружие Хватана с жалобным стоном сломалось у рукоятки.

А командир угорцев не зевал. Прыгнул вперед, едва не прижимаясь плечом к боку светло-гнедого коня, и ударил тыльной частью сабли – «ложным лезвием» – Хватана под мышку.

Порубежник свалился с седла, а Тоадер поймал жеребца под уздцы, намереваясь запрыгнуть на его место.

Не успел.

Расправившийся со своими противниками Грай обрушился на него, как летний дождь на пашню. Такого вихря стали Ендрек еще не видел. Даже в замке Адолика Шэраня, когда с врагами рубился сам пан Войцек, об искусстве фехтования которого урядники – Грай и Хватан – рассказывали, закатывая глаза.

Возможно, Тоадер какое-то время и смог бы противостоять сыплющимся на него ударам, если бы не висел на боку буланого, вцепившись левой рукой в гриву. Он неловко отмахнулся саблей и пропустил по меньшей мере – на взгляд неопытного наблюдателя Ендрека – три удара. В голову, в шею, в плечо…

– Чего стоишь, медикус? Бегом за мной! – воскликнул пан Юржик и побежал к лежащему Хватану.

С трудом поспевая за ним, Ендрек заметил, что пан Бутля сильно хромает на правую ногу.

– Пан Юржик! Тебя перевязать…

– После… – отмахнулся шляхтич. – После…

Он упал на колени возле Хватана. Вокруг ржали и фыркали кони…

Странно, а ведь звона клинков больше не слышно…

Ендрек с разбегу присел рядом с Бутлей:

– Живой?

– Живой… – Юржик рванул жупан на груди порубежника. – Кровь так и хлыщет…

– Эй, вы иль не вы? – раздался сверху насмешливый голос.

Студиозус поднял глаза. Склонившись со спины мышастого, неприметного, как и хозяин, коня, на него глядел Гапей.

– Да мы… мы… Не видишь, Хватана зацепили!

Тыковка мягко спрыгнул на землю:

– Он хоть живой. Даник и Самося-то…

– Что? – похолодел Ендрек.

– А все. Насмерть. Не полечишь.

Господи!

Даник и Самося!

Еще двое! Сколько же их осталось? Сколько останется, пока телега достигнет указанного паном Зджиславом Искороста?

Вороной Войцека затанцевал, стараясь укусить за круп коня Гапея. Меченый неловко соскользнул, придерживаясь за седло:

– Живы! Т-твое имя, Господи, славим!

Левая рука у него была, но примотанная к телу под жупаном. Оттого и берегся пан сотник, сидя на коне. Болит, видно, зверски, раз даже такой мужественный шляхтич, как он, осторожничает.

– Живы, пан Войцек, живы… – отвечал Бутля.

Ендреку было не до того. Он зажимал разорванной и скомканной рубахой Хватана глубокую рану, из которой торчали осколки ребер.

– Г-г-где груз?

Пан Юржик выпрямился. Глядя сотнику прямо в глаза, честно ответил:

– Прости, пан Войцек. Не уберегли.

– Как?! Не успели мы?

– Да нет. Рошиорам дырка от бублика, а не груз досталась. Мироед с Квирыном угнали телегу.

– М-м-мироед?

– Вот сука! – кажется с восторгом, выдохнул Гапей.

– Мы в погоню хотели, а тут эти…

– Панове! – крикнул Ендрек, стараясь привлечь к себе внимание. – Хватана шить надо. В избу перенести бы…

– Если б только его, – приблизился забрызганный кровью, по счастью чужой, Климаш Беласець. – Цимошу сильно ногу зацепили. Я перетянул поверх штанов, а все едино… – Он махнул рукой. – Вишку и вовсе насмерть. Распанахали как…

Ендрек не знал, кто такой Вишка – четвертый брат или кто-то из слуг, но мысленно пожалел погибшего.

– Давай я возьму. – Между Войцеком и Климашем протолкался Лекса. – Не впервой… того-этого, – вздохнул великан.

– Та-так, значит, польстился Квирын на чужое, дда?

– Выходит, что так. Я рошиоров вроде как в погоню послал, по хоровскому тракту. Хотел время выгадать.

Войцек задумался. Видно было, как на его лице благоразумие борется с желанием немедленно пуститься в погоню.

– Дык… это… кони не сдюжат, – пришел на помощь благоразумию Грай.

Остатков разговора Ендрек уже не слышал. Поди попробуй прислушиваться, когда твоих шагов два надо, чтоб с одним Лексовым сравниться.

Глава одиннадцатая,

в которой читатель получает возможность взглянуть на остатки отряда пана Войцека глазами стороннего наблюдателя, знакомится с хоровскими порубежниками, а также в очередной раз убеждается, сколь тесен мир

Явсей, по прозвищу Пролаза, наклонился над жалобно стонущим конем. С сожалением потрепал по шее, горячей и мокрой:

– Не-е, урядник, не вылечить… Надо дорезать, чтоб не мучился.

Урядник Севярын поправил перевязь с саблей, дернул себя за ус.

– Жалко. Хороший конь… Был.

– Та да… – согласно закивал пожилой ветеран-порубежник Арцим, дослуживающий последний год. В урядники он не выбился лишь потому, что очень уж любил за воротник закладывать. За штоф горелки мать родную продаст.

Вообще-то Пролаза мог ничего и не говорить. Передняя нога серого в яблоко коня сломана в пясти – кости торчат наружу. И так ясно – не жилец. Но в десятке Севярына подобрались мужики, любящие поговорить. А чего дурного? Раз дело делаем, значит, на досуге почесать языки имеем полное право.

Явсей вздохнул, с сожалением оглядел безжалостно порезанную шлею:

– Кто ж их, долбодятлов, так выпрягать учил. Взять, полезную вещь попортить…

– Ха! А ты вот его спроси. – Арцим указал плеткой на замершего на обочине мужика. Худое лицо, грязно-бурые усы и легкая седина на висках. Его рубаха на левой стороне груди потемнела от крови. Накинутая сверху тарататка скрывала едва ли не полностью отрубленную руку.

– Да чего спрашивать? – вмешался Севярын. – Удирали. Очертя голову. В наших краях новички – про Куделькину колдобину не знали. Вот и влетемши не по-детски.

– Ха! А куделькинцы что-то не торопятся свою ямину заделывать.

– Ты чо, больной? В горячке? – искренне изумился Сахон, только что присоединившийся к собеседникам. – Да куделькинцы сюда ходят с лопатами, углубляют ее, ежели вдруг по весне, опосля дождей, края поплывут.

Пролаза смерил Сахона неприязненным взглядом, словно хотел послать подальше, куда-нибудь к терновскому князю в дальний маеток, но сдержался. Как-никак плечистый, слегка косолапый порубежник с родимым пятнышком навроде листа клевера над левой бровью успел к тридцати двум годам дослужиться до урядника. А значит, посылать его имел право только лишь Севярын. Ну или кто иной равный по званию или старший.

Но Севярын окорачивать более молодого соратника не спешил. Сегодня Сахон герой. Первым наткнулся на опрокинутую телегу и двух мужиков около нее, один из которых уже валялся разрубленный от ключицы до середки грудины. А рядом пяток рошиоров, злых, как поднятый среди спячки медведь.

Уже одно то удивительно, что угорская гусария разгуливает по землям Великих Прилужан как у себя дома, трясет оружием, обижает подорожных. Весьма удивительно… А когда рошиоры за сабли схватились и на порубежников кинулись, тут многие бы растерялись. Это только Лукьян – трепло, каких поискать – умудрился ляпнуть, мол, уши развесил десяток Сахона, а в большой семье, как говорится… Ничего. Лукьян – совсем малой еще. Куга зеленая. Заматереет, пооботрется и сообразит, как был не прав.

И урядник Сахон, и его порубежники поступили правильно. Не полезли первыми в драку, попытались дело уладить миром, окоротить буянов честным словом. А не получилось, взяли в сабельки. Да так, что мало не показалось.

Положили рошиоров рядком на травку. Ни один не ушел. А из десятка Сахона зацепили только Радзика Чернявца, да и то не слишком сильно – по запястью. До свадьбы заживет. Сказалась воинская выучка, отработанная годами службы вдоль побережья Стрыпы, когда каждый день и каждую ночь ждут люди нападения кочевников. На участок рубежа, за который отвечала их сотня – по одному поприщу на восток и на запад от Очеретни, – налетали самые злые и заядлые из степняков – гауты. Эти уж точно – волки о двух ногах. Зейцльбержские рыцари только хвастают, когда себя волками кличут. Настоящих хищников они не видели. Да и не увидят, пока стоят на страже границ Прилужанского королевства хоровские порубежники.