Бенито Муссолини - Кристофер Хибберт

Во время обеда Муссолини, казалось, полностью сконцентрировался на еде. Низко наклонившись над блюдом и небрежно засунув салфетку за воротник кителя, он ел очень мало и очень быстро. Он слушал Гитлера с тем повышенным вниманием, которое зачастую скрывает тревожное состояние души. В тех редких случаях, когда он вступал в дискуссию, он говорил так неразборчиво, словно немецкий был тем самым языком, на котором он разучился говорить. В первый день переговоров во время перерыва для чаепития он являл собой жалкое зрелище, когда одновременно пил маленькими глотками чай из настоя ромашки и тщетно старался отодвинуть свое кресло от пышущего жаром камина. Наблюдая за ним, Гитлер не переставал поглощать печенье и пирожки с вареньем, а Геринг, выглядевший блестяще в новом серо-голубом мундире, все говорил и говорил, не закрывая рта ни на минуту.

Вся схема деловых переговоров в Бергхофе в точности повторилась через шесть месяцев в августе 1941 года, когда Муссолини, совершая инспекционную поездку по полям сражения в России, посетил ставку Гитлера на Восточном фронте. «Дуче посчитал уместным, — объяснялось в итальянском официальном протоколе переговоров, — предоставить фюреру возможность в полной мере высказать свои соображения». Гитлер сполна использовал предоставленную ему возможность и в один из дней переговоров говорил, не переставая, два с половиной часа. Муссолини охватило неописуемое чувство облегчения, когда, наконец, он покинул ставку Гитлера.

Уведомление о нападении на Россию было передано итальянцам в четыре часа тридцать минут утра 22 июня. Альфиери был поднят с постели и вызван в министерство иностранных дел Германии, где Риббентроп сообщил ему, что в три часа утра немецкие войска перешли границу с Россией. Муссолини был еще в постели, когда прозвучал телефонный звонок на его вилле в Риччоне. На звонок ответила Рашель и тут же передала новость мужу. Как позже рассказала Рашель журналисту Бруно Д'Агостини, Муссолини тяжело воспринял известие о начале войны с Россией. Он в отчаянии воскликнул: «Дорогая Рашель! Это означает, что война проиграна!» Однако несколько часов спустя Чиано позвонил Альфиери, поручив ему передать личное послание дуче фюреру. Италия считает, что она находится в состоянии войны с Россией начиная с трех часов этого утра, сообщил Чиано Альфиери и затем попросил посла сделать «все возможное, чтобы убедить немцев согласиться с предложением Муссолини об отправке в Россию итальянских экспедиционных войск» [27] .

Хотя это предложение было встречено в Берлине без энтузиазма, но, тем не менее, Муссолини в узком кругу продолжал настаивать на том, что в данном случае он руководствуется не только чувством уязвленного самолюбия. Италия должна внести свой посильный вклад, чтобы обеспечить «молниеносную» победу. «Если Россия не будет побеждена в первые шесть месяцев, — считал дуче, — то тогда она вообще не будет побеждена». В конце концов, итальянские войска, общей численностью в 200 000 солдат, которые могли бы изменить весь ход войны в Северной Африке, были направлены в Россию, — вопреки советам всех здравомыслящих итальянских генералов, — чтобы сражаться плечом к плечу с немцами на Восточном фронте. Весь ужас, который пришлось испытать итальянцам в России, оказавшимися свидетелями жестокости нацистов по отношению к местному населению, и грубое обращение, которое почувствовали на себе они сами после катастрофы в Сталинграде, когда немцы реквизировали у них большую часть наличного транспорта подобно тому, как это было сделано в Северной Африке в 1942 г., все это не могло не вызвать дальнейшего напряжения в отношениях между двумя участниками слабеющего военного альянса.

Муссолини следил за военными действиями своих войск в России с огромным интересом, который иногда целыми днями буквально поглощал его внимание. Итальянская пресса скрупулезно, до малейших деталей, освещала их на своих страницах. Успехам итальянской армии в такой же мере придавалось чрезмерное значение, в какой принижалось значение немецких успехов. Дуче с радостью воспринял известие о том, что немецкие войска столкнулись с ожесточенным сопротивлением русских под Минском. «Я надеюсь только на то, — заявил дуче, — что в этой войне на Востоке немцам основательно пощипают перья». Подобное отношение к немцам проявлялось в течение всей его поездки по Восточному фронту. Когда он инспектировал туринскую дивизию генерала Мессе, то был явно раздражен домашним видом гладко выбритых итальянских солдат, проезжавших мимо него в реквизированных у местного населения повозках, то и дело застревавших в дорожной грязи. Дуче не мог скрыть своего разочарования по поводу того, что Гитлеру не пришлось увидеть итальянских солдат, какими они рисовались его воображению, — мужественными воинами, сплошь покрытыми боевыми шрамами. По сравнению с ними немецкие солдаты выглядели суровыми и агрессивными. Во время инспекции одной из немецких частей Гитлер вышел из машины к солдатам. Разговорившись с ними, он стал отпускать сомнительного сорта шутки, вызвав у солдат почтительный смех. И он не пригласил с собой Муссолини, оставив его в машине вдвоем с фельдмаршалом Рундштедтом. «Гитлер мог бы взять меня с собой, когда он вышел поговорить с солдатами, — высказывал позднее дуче свое недовольство Альфиери, — вместо того, чтобы оставить меня с этим старикашкой Рундштедтом. Вы заметили, как по-штатски выглядел Гитлер, когда разговаривал со своими солдатами?»

Позднее в тот же день, словно стремясь доказать, что он может сделать хоть что-то, чего не сможет сделать Гитлер, дуче подошел к Бауэру, личному пилоту фюрера, и, задав ему несколько вопросов о самолете, который использовался во время инспекционной поездки, неожиданно заявил, что хотел бы сам пилотировать самолет. Когда дуче обратился за согласием к Гитлеру, тот стал растерянно оглядываться вокруг, словно не желая ответить дуче отказом, но надеясь, что кто-то из окружающих подскажет ему правильный совет для того, чтобы отговорить Муссолини от сумасбродной просьбы, при этом не обидев его. Бауэр поймал взгляд фюрера и слегка кивнул, дав понять, что все будет в порядке, и тогда Гитлер неохотно согласился, дуче сел за штурвал самолета, но до самого конца полета Гитлер неотрывно смотрел в спину Бауэра, «словно старался убедиться в том, -

решил Альфиери, — что близость дуче не повлияет на внимательность и реакцию пилота».

Летные способности Муссолини нашли свое отражение даже в официальном коммюнике, поведавшем о ближайших целях держав оси Берлин — Рим и о принципах «Нового порядка для Европы», что должно было уравновесить появление недавно опубликованной англо-американской Атлантической хартии. «Вы можете добавить, — заявил дуче Альфиери, передавая ему инструкции для агентства новостей „Стефани“, — что, в соответствии с моими подсчетами, я пропутешествовал 3300 миль поездом, 1250 — самолетом и 70 — автомашиной. И, как вы можете сами убедиться, я готов проделать все это вновь».