Бенито Муссолини - Кристофер Хибберт

Позднее в тот же день, словно стремясь доказать, что он может сделать хоть что-то, чего не сможет сделать Гитлер, дуче подошел к Бауэру, личному пилоту фюрера, и, задав ему несколько вопросов о самолете, который использовался во время инспекционной поездки, неожиданно заявил, что хотел бы сам пилотировать самолет. Когда дуче обратился за согласием к Гитлеру, тот стал растерянно оглядываться вокруг, словно не желая ответить дуче отказом, но надеясь, что кто-то из окружающих подскажет ему правильный совет для того, чтобы отговорить Муссолини от сумасбродной просьбы, при этом не обидев его. Бауэр поймал взгляд фюрера и слегка кивнул, дав понять, что все будет в порядке, и тогда Гитлер неохотно согласился, дуче сел за штурвал самолета, но до самого конца полета Гитлер неотрывно смотрел в спину Бауэра, «словно старался убедиться в том, -

решил Альфиери, — что близость дуче не повлияет на внимательность и реакцию пилота».

Летные способности Муссолини нашли свое отражение даже в официальном коммюнике, поведавшем о ближайших целях держав оси Берлин — Рим и о принципах «Нового порядка для Европы», что должно было уравновесить появление недавно опубликованной англо-американской Атлантической хартии. «Вы можете добавить, — заявил дуче Альфиери, передавая ему инструкции для агентства новостей „Стефани“, — что, в соответствии с моими подсчетами, я пропутешествовал 3300 миль поездом, 1250 — самолетом и 70 — автомашиной. И, как вы можете сами убедиться, я готов проделать все это вновь».

«Его лицо расплылось в улыбке, — вспоминал Альфиери, — он смотрел на меня довольный, как ребенок».

Никогда больше его визиты к Гитлеру не заканчивались на такой радостной ноте.

В начале следующего года в Рим прибыл Геринг, разодетый, как описывал его визит Чиано, «в просторную соболью шубу, чем-то похожую на те, что носили в 1906 году автомобилисты и что носят сейчас высокооплачиваемые проститутки». Геринг предложил, чтобы Муссолини совершил новую поездку в Германию. Гитлер, озабоченный тем, чтобы вновь приободрить дуче, который, по его мнению, окончательно пал духом после печальных для него зимних событий, пригласил Муссолини в замок Клессхайм. «Гитлер говорит, говорит, говорит, говорит», — тоскливо отметил Чиано, описывая эту встречу. «Муссолини отчаянно страдает — ведь это ему, привыкшему самому говорить, приходится вместо этого покорно молчать. На второй день встречи после обеда, когда все, что было нужно, было уже сказано, Гитлер без перерыва говорил в течение часа и сорока минут. Ни одна тема не была обойдена его вниманием: война и мир, религия и философия, искусство и история. Муссолини автоматически время от времени поглядывал на свои наручные часы. Я размышлял над собственными проблемами, и только Кавальеро, этот феноменальный образец раболепия, делал вид, что восторженно слушал фюрера, без конца одобрительно кивая головой. Немцы, однако, переносили пытку гораздо легче, чем мы. Бедняги, им приходилось подвергаться ей практически каждый день, и я уверен, что не было ни одного жеста, ни одного слова, ни одной артистической паузы, которых бы они не знали наизусть. Генерал Йодль, после героической схватки с дремотой, в конце концов, не выдержал и все-таки заснул на своем диване. Кейтель зевал во всю, но ему удалось держать голову прямо».

Позднее Гитлер сравнивал себя с Наполеоном и доверительно сообщил дуче, что он «находится под покровительством Провидения». «Просто не могу понять, — признался Муссолини, возвращаясь домой в Рим, — ради чего фюреру понадобилось приглашать меня к себе».

Три месяца спустя дуче получил возможность задать подобный же вопрос Кавальеро. Более года Муссолини выжидал удобного случая, чтобы нанести визит в Северную Африку. С этой целью он специально проинструктировал генерала Кавальеро о том, чтобы тот направил ему телеграмму с одним лишь словом «tevere», когда будет уверен в том, что итальянская армия перешла в наступление, которое приведет ее к Суэцкому каналу. Такая телеграмма была получена 27 июня, когда итальянцев не оставляла надежда, что контрнаступление Роммеля, отбросившее англичан обратно за египетскую границу, все еще находится в полном разгаре. Но разразившийся циклон задержал отъезд Муссолини на два дня и к тому времени, когда дуче прибыл в Ливию, наступление замедлилось и, наконец, остановилось у Эль-Аламейна [28] .

Обозленный поведением командующего, который выставил его в дурацком свете, вызвав на фронт в неподходящий момент, как это уже было ранее во время нападения на Грецию, дуче провел три недели в песках Ливии. Разъезжая вдоль передовых позиций в сопровождении упавших духом итальянских генералов, он пытался подбодрить их обещаниями подкреплений и прорыва в ближайшие дни в Ливию итальянского морского конвоя. Подготовлены планы, уверял дуче генералов, захвата Мальты, и тогда путь через Средиземное море будет свободным от британских кораблей. Но слушавшие дуче не могли скрыть своих сомнений.

20 июля 1942 года Муссолини вернулся в Рим. Он выглядел страшно уставшим и больным. Было объявлено, что состояние нервного и физического истощения, в котором он прибыл в Рим, вызванное напряжением, с которым дуче выполнял свои обязанности, способствовало развитию инфекционной дизентерии. Дуче отвезли в Рокка-делле-Каминате, и по Риму распространился слух, что дуче отправился туда умирать. «Не исключено, что он действительно умирает, — заявил один из его министров, — но не от дизентерии. А от менее банальной болезни. Ее имя — унижение».

Это был вполне понятный диагноз. Возбужденный радостной перспективой победы в Северной Африке в такой степени, что уже обсуждал детали учреждения совместного итало-германского правительства в Египте, дуче неожиданно для себя оказался в ситуации, которую даже беспечный Кавальеро назвал «серьезной». Дуче был также вынужден отказаться от планов захвата Мальты, которые, как предполагал Гитлер, не могут быть успешно реализованы, принимая во внимание низкое состояние боевого духа итальянских войск. Муссолини был вынужден согласиться с резким снижением поставок угля и нефти из Германии и Румынии, поскольку немецкое правительство не имело никакого желания «выбрасывать на ветер добрую нефть», как жестко заявил атташе немецкого посольства в Риме. Он был вынужден, пока продолжался этот ужасный год, читать донесения и выслушивать устные доклады о многочисленных случаях конфискации немецкими воинскими частями на русском фронте наличного транспорта у итальянцев, вынужденных отступать пешком сквозь сугробы снега. Он должен был считаться с тем фактом, что немцы не только потеряли всякую веру в способность итальянцев сражаться, но и активно принимали превентивные меры, чтобы обезопасить себя от последствий краха Италии. Немецкий военный атташе в Риме был назначен «офицером по связи» в штаб-квартире итальянской армии; несколько немецких воинских частей были передислоцированы в Италию для «учений»; фельдмаршал Кессельринг был послан в Италию в качестве «Главнокомандующего на Юге Европы». Также поступали тревожные сигналы о немецких сообществах, возникавших в ряде крупных итальянских городов, планах военной оккупации страны с последующим созданием марионеточного правительства во главе с рабски преданным германофилом Роберто Фариначчи.