История религии. Том 1 - Александр Мень

Метагалактики, является интереснейшим фактом, который должен найти свое

объяснение. Одно время было очень много шума, особенно за границей, по

поводу расширения системы галактик. В этом пытались увидеть что-то необычные

(!). И, как правило, все сводили к Богу. Действительно, явление расширения

Метагалактики - это один из многих очень глубоких и трудных вопросов,

относящихся к тому, как устроена реальная Вселенная". (Амбарцумян В. А. Мир

далеких галактик. - "Наука и жизнь". 1963, N 3. С. 86).

Теперь уже больше не пытаются дать иное истолкование "красному

смещению". Советские астрономы признали допустимость теории расширяющейся

Вселенной. Однако, чтобы спасти парую аксиому, продолжают называть Вселенную

Метагалактикой и строить фантастические предположения о какой-то другой

Вселенной за пределами нашей. Против этого предположения ничего возразить

нельзя, так как оно основано не на данных науки, а на чисто догматических

предпосылках.

Впрочем, могут сказать, что и религия исходит из ряда догматических

принципов. Но при этом забывают, что в этом случае источник догмата ясен.

Когда библейский пророк учит о Едином Боге, он опирается на духовное

постижение, на Откровение. Материализм же, который отрицает Откровение,

ставит свои догматы в положение крайне сомнительное. Они повисают в воздухе

и скорее являются тормозом для естествознания, чем стимулом к его развитию.

В заключение остается указать на утверждение материалистов, что

сотворение мира невозможно, даже если и признать целиком теорию

расширяющейся Вселенной. Так, известный астрофизик И. Шкловский пишет: "Если

вывод о том, что 12 миллиардов лет назад в с я (Разрядка моя. - А. М.)

Вселенная представляла собой сверхплотную ядерную каплю, является правильным

(а это, по-видимому, так), всякие рассуждения о "начале" и тем более

"сотворении" мира являются ненаучными... Излишне подчеркивать, что в

условиях такой Вселенной - сверхплотной капли - никакая жизнь невозможна"

(Шкловский И. С. Вселенная, жизнь, разум. М., 1965. С. 75).

Автор совершенно прав, когда говорит, что тайна творения не может быть

освещена с позиций науки. Здесь ее методы неприложимы. Но ссылка на

"невозможность жизни" как на аргумент против творения - явно несостоятельна

и даже нелепа. Уж не думает ли Шкловский, что для сверхприродной творческой

Силы нужны какие-то особые физические усилия? Если природа первоатома

такова, что в нем невозможна биологическая жизнь, то какое отношение это

может иметь к духовному плану бытия?

5. К ВОПРОСУ О МИРОСОЗЕРЦАНИИ ЧАРЛЗА ДАРВИНА

Роль дарвинизма в умственной борьбе истекших ста лет весьма

существенна. Мы уже говорили о том, как соотносятся между собой учения о

творении и эволюции (Гл. V). Ниже будет рассмотрен вопрос о миросозерцании

самого Дарвина. Одни считают его верующим, другие - атеистом. Кто же прав?

Материалы, которыми мы располагаем, мало удовлетворяют в качестве

"психологического документа". Английская сдержанность и особенности личного

свойства помешали Дарвину оставить после себя свидетельства о своей

внутренней сокровенной жизни. Однако в "Автобиографии", сочинениях, письмах

и записных книжках есть достаточный материал, чтобы составить представление

о некоторых факторах, которые определили мировоззрение Дарвина.

x x x

Чарлз Роберт Дарвин (1809-1882) родился в состоятельной английской

семье в Шрусбери. Мать его умерла, когда мальчику было 8 лет, и невозможно

судить, в какой степени она оказала влияние на его развитие.

Отец Дарвина был врачом. Человек незаурядный и проницательный, он

пользовался среди своих пациентов большим авторитетом, "словно какой-нибудь

духовник": давал советы, успокаивал, устраивал семейные дела. Многие, в том

числе и сам Дарвин, утверждали, что он обладал способностью угадывания

мыслей. При всем этом он был атеист и масон*.

* Масонство - международный союз, зародившийся среди деистов в XVII в.

Ставит своей целью объединение людей независимо от сословия, нации и

убеждений. Возник как своею рода соперник Церкви.

Дарвин буквально благоговел перед отцом, но в интеллектуальном

отношении почти ничего не получил от него. Отец, вероятно, не стремился - по

крайней мере, вначале - прививать сыну свои взгляды. Характерно, что

впоследствии Дарвин, размышляя о посмертном воздаянии, особенно огорчался

при мысли об участи отца и брата (тоже неверующего).

Сразу же после смерти матери Чарлза отдали в школу Батлера, где он

проводил большую часть времени. По собственным словам, в детстве Дарвин

отличался живой фантазией, наивной непосредственностью и отзывчивостью. В

обществе сверстников он чувствовал себя хорошо. "Среди товарищей по школе, -

вспоминает он, - у меня было много друзей, которых я горячо любил, и я

думаю, что мои привязанности были тогда очень сильными" (Дарвин Ч.

Воспоминания о развитии моего ума и характера: (Автобиография)/ Пер. с англ.

М" 1957. С. 61; далее: Автобиография). В свою очередь, Чарлз располагал к

себе людей и внушал симпатию.

В те годы любимыми его писателями были Вальтер Скотт, Байрон, Мильтон,

Шекспир. Сельские пейзажи, равно как и оды Горация, приводили его в

неописуемый восторг. Он обладал плохим слухом, однако мог наслаждаться и

музыкой.

Довольно рано проявилась у Дарвина любовь к коллекционированию и

наблюдению над природой. Примечательно, что вначале он считал возможным

собирать только мертвых насекомых, не решаясь кого бы то ни было лишать

жизни. Он был очень чуток к страданиям животных.

Этому периоду жизни соответствовала детская чистая вера. Дарвин

вспоминает, что, опаздывая в школу, он всегда бежал и горячо молился о том,

чтобы поспеть вовремя (Автобиография. С. 45).

К сожалению, школа не могла развить тех положительных задатков, которые

имел Дарвин. Преподавание было старомодным, "стереотипным и бессмысленным",

как отмечал впоследствии сам ученый. Всякое занятие естественными науками

порицалось, а скучное изучение мертвых языков не вырабатывало ничего, кроме

отвращения к ним. Разумеется, и в плане религиозном школа дала очень мало,

как это часто бывало в учебных заведениях такого типа.

С 1825 года Дарвин начал проходить курс медицинских наук в Эдинбурге,

но вскоре почувствовал, что не имеет призвания к профессии отца. Операции

приводили его в ужас, так же как и модные тогда кровопускания. Он все больше

тяготел к уединенным прогулкам, спорту и охоте.

Когда Дарвину пошел 16-й год, собственного миросозерцания у него еще не

сложилось, хотя многие люди в этом возрасте как бы заново открывают и

осмысляют то, о чем узнали от родных и учителей. Вещи, которые раньше

принимались на веру как отвлеченная теория, становятся реальностью через

живой личный опыт. Этот перелом охватывает огромный круг вопросов, и

особенно важен он для веры.

По всей вероятности, в юношеском возрасте у Дарвина не произошло

открытия веры для себя.

В силу "бессознательного" и "доверчивого" подхода к общепринятой

религии Дарвин долгое время не касался анализа мировоззренческих вопросов.

Впервые он задумался над ними после двухлетнего пребывания в Эдинбурге.

Отец, убедившись, что врач из него не выйдет, и опасаясь, что юноша

превратится в бездельника, предложил сыну избрать карьеру священника. Будучи

неверующим, он тем не менее полагал, что это даст Чарлзу прочное положение в

обществе. "Я попросил, - вспоминает Дарвин, - дать мне некоторое время на

размышление, потому что на основании тех немногих сведений и мыслей, которые

были у меня на этот счет, я не мог без колебаний заявить, что верю во все

догматы англиканской церкви; впрочем, с другой стороны, мысль стать сельским

священником нравилась мне. Я старательно прочитал поэтому книгу Пирсона "О

вероучении" и несколько других богословских книг, а так как у меня не было в

то время ни малейшего сомнения в полной и буквальной истинности каждого

слова Библии, то я очень скоро убедил себя в том, что наше вероучение

необходимо считать полностью приемлемым. Меня, однако, поражало, насколько

нелогично говорить, что я верю в то, чего я не могу понять и что фактически

не поддается пониманию. Я бы мог с полной правдивостью сказать, что у меня

не было никакого желания оспаривать ту или иную догму, но никогда я не был