Я на валенках поеду в 35-й год... Воспоминания - Евгений Велихов

М. С. Горбачёв предложил мне возглавить комиссию по обороне. Поскольку я работал и на оборону и на переговоры по ограничению вооружений и хорошо знал коллег в США — Лео Аспена, председателя комиссии по вооружённым силам — я согласился, но секретарь ЦК О. Д. Бакланов и зав. оборонным отделом О. С. Беляков имели иные планы и провели другую кандидатуру. М. С. Горбачёв, как обычно, пустил дело на самотёк, и они избрали другого. Бог им судья, как и ему.

В Верховном Совете я выполнял отдельные поручения, например, ездил с А. А. Собчаком и В. В. Путиным разруливать ситуацию в Таджикистане, когда народ там вышел на площадь, а местное начальство говорить с народом боялось. Ситуацию мы разрешили. Я впервые встретился с мусульманским духовенством и начал понимать масштаб проблем. Помогал межрегиональной группе, организовал им рабочее место в Доме учёных и первые компьютеры, чем вызвал гнев М. С. Горбачёва; рекомендовал Е. М. Примакова на пост председателя Верховного Совета; наблюдал бешенство демократии, когда законы принимались с ходу, простым голосованием. Наконец, при голосовании на съезде выставил свою кандидатуру на пост Председателя Верховного Совета и проиграл А. И. Лукьянову. Голоса считал Ю. А. Осипян, после этого Горбачёв назначил его советником по науке. Я, конечно, на этот пост рассчитывал не столько по карьерным соображениям, сколько из-за ряда важных проектов, которые тогда продвигал, — компьютеризацию, ИТЭР и другие. Из них важнейший — создание третьей глобальной авиастроительной компании, конкурента «Боинга» и «Аэробуса». Для этого сложилась неплохая компания — Р. Максвелл, А. Хаммер, Ш. Айзенберг, — душой которой был создатель военной авиации Израиля А. Швиммер. Подключили нашу авиационную промышленность, в частности, Г. В. Новожилова и А. Н. Туполева. Горбачёв получил поддержку и в Америке. Но Осипян забрал у меня этот проект. Потом умер А. Хаммер, Р. Максвелл утонул при странных обстоятельствах, а Ш. Айзенберг оказался не в силах вести такую работу, и проект развалился.

То же самое произошло и с проектом модернизации нашей судостроительной промышленности, который предлагал известный банкир Брюс Раппопорт. Я организовал ему встречу с М. С. Горбачёвым. В то время в СССР было трудно с мясом, и я просил Брюса привести на своём самолёте из Женевы консервы для моих собак. Встретились на Ивановской площади в Кремле, один ящик переложили в багажник моей машины, а второй он потащил к М. С. Горбачёву. «Что там у тебя? — спрашиваю. „Швейцарские часы“, — говорит. Я ему: А ты уверен, что не собачьи консервы?» Его прошиб пот. Вскрыли ящик прямо на площади, там оказались часы. Пришли к Горбачёву он, как обычно, начал рассказывать, какая великая страна СССР, какие у неё природные и интеллектуальные ресурсы и какое блестящее будущее. Говорит, говорит, никак не может закончить. Брюс явно заскучал. «Можно, — спрашивает, — я Вам еврейскую историю расскажу?» Михаил Сергеевич слегка оторопел, но согласился. «У еврея умерла жена. Когда ее похоронили и все разошлись, к скорбящему мужу подошел раввин и стал его успокаивать: „Ну, пройдёт год, два — утешишься…“ Год, два, — говорит еврей. А что я буду делать сегодня ночью?»

Вот так и мы остались со своим блестящим будущим… Политическая деятельность в ЦК и Верховном Совете была для меня небезынтересна, но большой пользы никому не принесла.

Началась эпоха распада. Я заметил, что когда становится совсем плохо, я оказываюсь востребованным властью. М. С. Горбачёв пригласил меня в Президентский Совет. В это время я уже был обеспокоен судьбой Академии и Курчатовского института. Ко мне пришли академики А. А. Гончар и Л. Д. Фаддеев и поделились своими опасениями. Мы решили, что Академии надо присвоить статус Российской, так как союзная Академия, по существу, ею и является, а в каждой республике есть своя. В это время над созданием новой Российской Академии работали Р. И. Хазбулатов и В. А. Коптюг с Г. А. Месяцем, рассчитывая, что в новой Академии они будут играть ведущую роль. М. С. Горбачёв был категорически против передачи Академии в Россию; у Г. И. Марчука были плохие отношения с Б. Н. Ельциным; Президиум был разделён — многие думали о своей выгоде и дележе наследства. Всё-таки нам удалось мобилизовать достаточную поддержку, в том числе и в лице главного учёного секретаря И. М. Макарова. На общем собрании Академия решила обратиться к Б. Н. Ельцину.

В это время Российская Академия спешно готовилась к организационному собранию. Выборы уже прошли, и Президентом был избран Ю. С. Осипов. Он занимал очень конструктивную позицию по отношению к АН СССР, и мы договорились об объединении двух Академий в одну — Российскую Академию наук. Но он был далеко не единственным игроком. Если бы Российская Академия успела организоваться как самостоятельная организация, это был бы конец великой российской академии и началась бы гражданская война, как во многих других культурных учреждениях. Я переговорил с Б. Н. Ельциным, и он дал согласие на новый статус Академии.

Нужно было срочно подписать Указ. Я позвонил Б. Н. Ельцину, кто-то, наверное, А. Коржаков, взял трубку и сказал, что сегодня Борис Николаевич этим заниматься не может, так как завтра улетает в Германию. Я попросил узнать, можно ли встретиться завтра с ним в аэропорту, и получил положительный ответ.

Но проект Указа был у Г. Э. Бурбулиса, который в это время исполнял обязанности Председателя правительства России. Приехав на Старую площадь, где располагалось правительство, я попытался попасть к Г. Э. Бурбулису. Он был занят с какими-то монахами и другими странными людьми. Наконец, вышел и направился в зал заседаний Секретариата ЦК. Что делать? Выручил И. М. Макаров. «Иди туда!» — решительно сказал он, показав на дверь, где шло заседание, и буквально втолкнул меня вовнутрь. Члены правительства слегка удивились, когда я подошёл к Бурбулису и попросил отдать бумаги. Сначала он стал возражать, но потом все же завизировал их и вернул мне. Попробовал бы я такое вытворить при Косыгине!

На следующий день во «Внуково» Б. Н. Ельцин подписал два Указа: о переходе под юрисдикцию Российской Федерации Академии наук и Курчатовского института. Курчатовский институт при своём рождении напрямую подчинялся правительству, Первому Главному управлению. Затем при А. П. Александрове он перешёл под управление Средмаша, 16-го Главка. По Указу Б. Н. Ельцина мы стали опять подчиняться Премьеру, о чем В. С. Черномырдин с удивлением узнал, когда через пару лет приехал первый раз в Институт. Позже нас подчинили Роснауке, а теперь, благодаря М. В. Ковальчуку, новому директору Курчатовского Института по Указу Президента мы опять становимся независимыми.