Латино-Иерусалимское королевство - Жан Ришар

Эскадра захватила врасплох египтян и беспрепятственно вошла в Нил перед Дамьеттой 29 мая 1218 г. Но потребовалось три месяца, чтобы христианская армия смогла освободить дальнейший проход в Нил: Башня Цепи, преграждавшая вход в устье, противостояла всем атакам франков и их кораблей, переоборудованных в плавучие башни, которые стремились ее взять на абордаж. Тем не менее именно таким образом христиане в конце концов овладели 24 августа 1218 г. этой башней, несмотря на ее островное расположение; к ней причалила одна из плавучих башен, откуда перебросили перекидной мостик, по которому фризы перебрались на верхний этаж Башни. Таким образом, пал не только один из элементов обороны крупного египетского порта, но теперь мусульмане не могли, натянув цепи поперек Нила, помешать франкской эскадре подняться вверх по руслу реки: султан Аль-Адиль умер от огорчения, узнав об этом. Египтянам также было нечем заменить этот оборонный рубеж: плотина посреди реки из суден, груженных камнем, ни к чему не привела, ибо франки отрыли древний канал, позволивший обогнуть новую преграду. Их флот отныне господствовал на Ниле.

Тем не менее франкская армия разбила стоянку на западном берегу реки, не имея сил переправиться на восточный берег, где находилась Дамьетта и армия нового султана Аль-Камиля. 9 октября 1218 г. он попытался атаковать лагерь крестоносцев; один франкский эскадрон под командованием Иоанна де Бриенна застал врасплох мусульман в момент, когда они высаживались с кораблей и только что перешли мост. Иоанн сбросил пехотинцев в реку, а египетская конница не смогла преодолеть рвы, вырытые перед христианским лагерем сообразно обычной тактике франков. Повторные атаки как франков, чтобы перейти на восточный берег, так и Аль-Камиля занять западный, не увенчались успехом. Случай позволил христианам совершить переправу без боя: заговор против султана вынудил того бежать к Каиру, и охваченная паникой армия разбежалась. К своему великому удивлению, франки смогли занять мусульманский лагерь и овладеть в нем большой добычей (5 февраля 1219 г.). Несмотря на подход правителя Дамаска, позволившего усилить армию его брата Аль-Камиля и собрать ее, осада Дамьетты, собственно говоря, началась.

Именно в тот момент мусульмане, готовые на все, чтобы устранить угрозу, нависшую над Египтом, предложили Иоанну де Бриенну уступить ему Палестину в обмен на снятие осады. Иоанн, равно как и сирийские бароны, весьма благосклонно отнесся к этому плану, но он уже не был неоспоримым главой армии: подоспели не только крестоносцы — киприоты Гуго Цезарейского, французы Гуго де Лузиньяна, Эрара де Шасене, Жана д'Эпуасса, Готье де Немура и Жана д'Арси — но папа назначил двух легатов, чтобы сопровождать крестовый поход. Злой рок повелел, чтобы один из них, Робер де Курсон, умер; его собрат, испанец — Пелагий остался в одиночестве — или, как пишет об этом Эракль, «кардинал Роберт скончался, а кардинал Пелагий выжил, чтобы было большим несчастьем…». Высокомерный, вспыльчивый, амбициозный{302}, Пелагий к этому времени был ответствен за провал, вызванный его спесью и непреклонностью, переговоров между греческой и римской церквами — также как в 1053 г. это сделал другой легат, кардинал Умберто. Пелагий потребовал для себя руководства крестовым походом и создал для себя целую партию приверженцев. Именно поэтому это двойственное руководство вскоре привело к губительным результатам: большинство крестоносцев (кроме французов), особенно итальянцы и монашеские ордена поддержали кардинала, когда он приказал отвергнуть соглашение, на которое король Иоанн уже согласился. Для Пелагия, как и для новоприбывших крестоносцев, захват Дамьетты был не просто приобретение залога, предназначенного для обмена на Святую Землю, но первым этапом завоевания всего Египта. Поэтому посланники Аль-Камиля были отосланы, и даже обещание мусульман выплачивать ежегодную дань, прибавленное к предыдущим предложениям, было отвергнуто (начало лета 1219 г.).

Однако осада Дамьетты оказалась необычайно тяжелой. Осажденные противостояли непрерывному метанию из военных машин, грозившему им голоду и франкским атакам: штурм, предпринятый 8 июля, провалился. Ведь мусульманам нужно было только предупредить султана об атаке, чтобы армия Аль-Камиля, стоявшая лагерем поблизости от франков, напала на тех с тыла. Наперекор Иоанну де Бриенну, христиане решили ударить на мусульман 29 августа 1219 г. Лагерь султана удалось захватить без труда, но крестоносцы не осмелились там укрепиться, и их отступление обратилось в катастрофу. Тогда египтяне решили воспользоваться этим поражением франков, чтобы договориться с ними заново; они еще раз предложили возвратить Иерусалимское королевство целиком и даже восстановить крепости, которые сами разрушили. Пелагий снова отказался. Правда, его войска увеличились: в сентябре 1219 г. бароны, в особенности английские, привели подкрепления в крестоносную армию. Жители Дамьетты, истощенные, оборонялись из последних сил, и 5 ноября 1219 г. город был взят приступом почти без боя. Гарнизон цитадели сдался сам Бальану Сидонскому (правитель города принадлежал к мусульманской семье родом из Сидона, и потому желал договориться только с тем, кого он мог бы назвать своим сеньором). Несмотря на свою двойную стену, тридцать две башни и бесчисленные турели, крупный торговый город, соперничавший с Александрией, не смог выдержать продолжительной осады{303}.

Впервые франки укрепились в Египте, и это событие произвело колоссальное впечатление как в областях ислама, так и на христиан Востока, тем более что Аль-Муаззаму не удалось добиться значительных успехов: хотя франкский поход на равнину Эсдрелона и завершился поражением Кеймона (29 августа 1218 г.), а генуэзцы не смогли отстоять Цезарею, где после эвакуации населения на их корабли мусульмане разрушили недавно отстроенные христианами стены, две их попытки завладеть новой крепостью Шатель-Пелерен оказались бесплодными. И ради того, чтобы франки согласились уйти из Египта, Эйюбиды были готовы считать Палестину утраченной до такой степени, что начали сносить там крепости: Торон, Баниас, Бовуар, Сафет и даже Фавор были разрушены. Пожертвовали даже самим Иерусалимом, интенсивно заселявшимся иудеями и мусульманами с 1187 г.: Аль-Муаззам снес его крепостные стены, сохранив только Башню Давида, в обстановке паники, охватившей всех жителей. Кроме того, страх сыновей Аль-Адиля был таков, что они даже предложили франкам, обменяв Палестину на снятие осады с Дамьетты, оплатить восстановление укреплений, которые сами только что разрушили. Они рассчитывали сохранить за собой только Трансиорданию и Аравийскую Петру: все земли, которые некогда принадлежали королевству к западу от Иордана, исламу предстояло покинуть.

Представим в этих трагических обстоятельствах расцвет самой необычной литературы, порожденной в среде иудеев или христиан Востока. Все предсказания, что родились со дня мусульманского нашествия, были включены в пророческие книги: в одной из таких книг содержалось пророчество, что король Нубии (Нубия тогда еще была христианской) опустошит Мекку и осквернит могилу Магомета. В другой, «Книге Климента» — без сомнения, приписываемой Клименту Александрийскому, философу III века — написанной по-арабски и имеющей дряхлый вид, предрекалось, что, когда приморский город Египта будет захвачен, одновременно с ним падут Александрия и Дамаск, и два короля, один с Запада, другой с Востока, встретятся в этот год в Иерусалиме. И разве не объявлялось, что сын таинственного пресвитера Иоанна, короля Индии, о котором уже столетие ходили различные легенды, только что захватил Персию: этот «царь Давид», как он назван в письме Пелагия к Гонорию III, находился в десяти днях пути от Багдада, где царил ужас. Рассказывали, что якобы его посланники приказали халифу освободить франкских пленных, которых султан Египта отправил в Багдад. О царе Давиде ходили самые разнообразные слухи: информаторы ордена тамплиеров уверяли, что в его армию входят 4 миллиона бойцов и приписывали ему власть над двумя королевствами с тремя сотнями городов в каждом. Помимо этих слухов, за которыми скрывалось нашествие монголов, наводнивших Хорезм и Иран, более правдивые сведения показывали, что Восток внимательно следит за кампанией в Египте: Пелагий просил у грузин выступить в поход и осуществить диверсию, напав на какой-нибудь мусульманский город в Армении. Грузинская армия действительно двинулась вперед, когда монголы добрались до Кавказа и обратили ее в бегство{304}.

Несомненно, что на фоне умонастроений окружения легата, испытавших влияние всех этих апокалиптических пророчеств, которые предрекали неминуемое падение ислама, и связей, которые Пелагий наладил со всем восточнохристианским миром — поразительно, насколько полно Оливье де Падерборн представлял себе положение вещей на Востоке в начале XIII в., — заботы Иоанна де Бриенна должны были показаться кардиналу необычайно мелочными. Ислам вот-вот был готов рухнуть, а этот государь думал только о том, чтобы возвратить несколько жалких городков Иудеи. К этой первой причине размолвки из-за цели крестового похода прибавились другие. Иоанн повел себя в Дамьетте как король: он не только владел целым кварталом в городе, но и назначил туда «бальи». Он даже стал чеканить монету: сохранились серебряные денье (довольно низкой пробы), похожие на те, что Иоанн выпускал как король Иерусалимский, но с надписью «+ Иоанн + Король Дамьетты» вместо «+Иоанн +Король Иерусалима»{305}. Однако Пелагий не был с этим согласен: церковь организовала поход, следовательно, церкви должны были достаться сделанные в ходе его завоевания — и итальянцы, жаждавшие стать хозяевами этого крупного торгового города, нашли с легатом общий язык. Пелагий стал вести себя как диктатор: разве он не отлучил тех, кто нашел жилье в той части города, что досталась королю, от церкви{306}?