О нас троих - Андреа Де Карло

Тихими шагами мы двинулись по изогнутому коридору: у меня было ощущение полной нереальности происходящего, того и гляди на стенах вспыхнут цветные узоры, как в калейдоскопе, или начнут падать звезды; мне так и хотелось снова сбежать вниз по лестнице и удрать прочь по сонным улицам предрассветного Парижа, чтобы меня уже не разыскали, а здесь пусть все решается само собой.

Я приоткрыл дверь в комнату маленького Ливио и нырнул в тусклый, красно-апельсиновый свет ночника. Он спал на боку, повернувшись к стене, в своей пижамке-комбинизончике — как обычно, откинув разрисованное бабочками одеяло и вытянув ножки, будто хотел прыгнуть или взлететь. Марко зашел вслед за мной, впустив струю холодного воздуха: мы стояли и смотрели на него, как смотрели бы два космонавта с откинутыми шлемами на самый неожиданный сюрприз, который преподнесла им другая планета.

Так мы стояли, не шевелясь и не говоря ни слова, бесконечно долго; я слышал лишь дыхание маленького Ливио, и наше дыхание, хоть мы и старались дышать потише, и слышал, как гудит в ушах.

С легким вздохом маленький Ливио перевернулся на другой бок: даже с закрытыми глазами он был поразительно похож на Мизию и Марко одновременно, пожалуй, даже больше, чем мне казалось, когда я раньше на него смотрел. Я видел выражение лица Марко и как он вздрогнул, словно его ударило током.

Теперь уже ничего не надо было показывать, спрашивать, объяснять, а мы все стояли, боясь пошевелиться. Собравшись с духом, я шепнул Марко: «Лучше выйдем, а то еще проснется». Он кивнул, не отводя глаз от маленького Ливио, и я тихо потянул его за локоть: мне казалось, что сам он с места не сдвинется.

И только мы вынырнули в коридор, не способные ни говорить, ни думать, как звякнул ключ от входной двери — Мизия вернулась домой.

Они с Марко посмотрели друг на друга, как два ночных зверька, застигнутых внезапной вспышкой света, когда каждая мышца, нерв, клеточка тела судорожно напряжены и остается одно — ждать хоть какого-то сигнала, чтобы на него отреагировать.

— Как поживаешь? — спросил Марко с побелевшим лицом.

— Хорошо, а ты? — бесцветным голосом ответила Мизия. Ей требовалась новая доза, чем быстрее, тем лучше, но все же она вопросительно взглянула на меня; и каждая прядочка ее выбившихся из прически волос, каждая складочка ее одежды вновь толкали меня в море мучительных переживаний, в котором я так долго тонул той ночью.

Пришлось перевести взгляд на Марко, чтобы хоть как-то собраться с духом.

— Я написал ему письмо пару месяцев назад, — сказал я ей.

— Зачем? — сказала Мизия, такая напряженная и слабая, что казалось, она вот-вот рухнет, вот-вот разобьется прямо у нас на глазах.

— Я его видел, — сказал Марко, опередив меня с ответом, и махнул рукой в сторону комнаты маленького Ливио.

Мизия улыбнулась странной улыбкой, провела рукой по волосам и — чуть ли ни бегом бросилась в ванную комнату, заперлась там.

Мы с Марко пошли на кухню; он сел на старый деревянный стул и стал смотреть на шкафчики, плиту и холодильник, рассеянно переводя взгляд с одного на другое. Я поставил кипятить воду, чтобы приготовить растворимый кофе, следя за каждым своим движением, будто канатоходец: так же предельно сосредоточенно — и с затаенным страхом в душе. Мы не говорили и даже не смотрели друг на друга, не могли; я чувствовал, как пол плывет под ногами и как болят глаза и уши.

Потом пришла Мизия, опять бодрая и энергичная, как всегда в таких случаях, но уже не спокойная, как поначалу, а напряженная как струна. Она взяла приготовленный мной кофе, отошла к окну и повернулась к Марко, стараясь смотреть прямо перед собой.

— Так что? — сказала она!

— Так что? — повторил Марко, которого будто пригвоздили к стулу. Закашлялся, встал и повторил: — Так что?

Он не знал, каким тоном говорить и даже какую позу выбрать: прислониться к шкафчику, застыть посередине кухни, подойти к Мизии или отойти назад; опустить глаза, или поднять, или смотреть в другую сторону. Ни разу за все годы нашего знакомства я не видел, чтобы он был так неуверен и ждал, что разговор начнет другой.

— Вот он я, — сказал он, поднял вверх руки, тут же опустил, неловко попытался улыбнуться.

Мизия и не думала что-то предпринимать, у меня прямо сердце разрывалось при виде нее, столь неуверенной, во власти ностальгии и злобы: видно, эти чувства жили в ней давно, запрятанные куда-то глубоко, но то и дело овладевали ей вновь и вновь и снова отпускали.

— Поздновато, а? — сказала она.

— Не знаю, — ответил Марко, почти уже не следя за своим тоном. — Я ничего не знал. Думать не думал.

— Но и не стремился узнать, так? — сказала Мизия, и чашка кофе в ее руках задрожала. Выражение лица у нее все время менялось: вспышки переживаний сменяло резкое спокойствие, и тогда она уходила мыслями куда-то далеко.

— Так? — повторила она.

— Может быть, и так, — сказал Марко, и мне показалось, что он тоже дрожит. — Может, боялся сложностей, не знаю. Может, убегал от проблем. Или просто ни черта не понимал.

Мизия слушала его и постоянно двигалась, теребила волосы, они так играли на чувствах друг друга, что мне уже стало трудно дышать.

— Но вот я здесь. Я и не понял толком, о чем мне Ливио пишет, но тут же приехал, потому что речь шла о тебе.

— На редкость трогательно! — сказала Мизия; я очень остро почувствовал, какое ей приходится делать над собой усилие, чтобы держать удар.

Марко и не пытался противостоять ее беспомощной иронии, он просто смотрел на нее и смотрел в пол.

Мизию словно захлестывали мелкие, частые волны упрямства.

— Бог ты мой. На редкость романтично. С опозданием на пять с половиной лет, но чего уж там…

Марко потряс головой.

— Возможно, я ошибся и вел себя как идиот, но так уж вышло.

— Возможно, — сказала Мизия, и лицо у нее было по-настоящему взрослое, пожившее, разочарованное, не то что у него: лицо ребенка. Она хотела закурить сигарету, но зажигалка у нее дрожала.

И хотя я весь, до самой глубины души, был захвачен их разговором, мне показалось, что лучше оставить их одних; тихо и незаметно я направился к двери. Не столько из деликатности, а чувствуя себя виноватым: что не передал Марко слова Мизии в ночь ее свадьбы и что никогда не умел донести хотя бы до одного из них то, что я знал или думал о другом, потому что все время испытывал к ним противоречивые чувства.

— Можешь остаться, Ливио, — сказала Мизия. — У нас нет от тебя секретов.

Я остановился в дверях кухни, окончательно увязнув в их безнадежном разговоре. Все трое мы так устали и настрадались, что вообще уже были не способны сказать что-то толковое. А рядом спал маленький Ливио, он мог в любую минуту проснуться, прийти, и тогда все стало бы еще сложнее.

— Ты ушла. Оставила меня, как дурака, разбираться с фильмом и с бесконечными проблемами.

— А ты пытался меня вернуть? — ответила Мизия, словно то, о чем они говорили, происходило несколько часов назад — или веков.

— Ты и слышать ничего не хотела, — сказал Марко. — Я не мог до тебя достучаться. Ты захлопнула дверь — и все.

— И ты отказался от любых попыток, так? — сказала Мизия. — Что даже проще было, так?

— С тобой просто не бывало. С тобой одни сплошные сложности, — сказал Марко.

— Возможно, я не годилась на роль рабыни? — сказала Мизия, и голос у нее дрожал, как взгляд и пальцы. — Потому что я не молчала, не смотрела с обожанием, не соглашалась со всем, что ты делал?

— Неправда, — сказал Марко, — я хотел говорить с тобой, но больше не получалось. И все тут.

— Будто у меня с тобой получалось говорить, — сказала Мизия. — Ты был так увлечен самим собой и своим великим будущим. Все остальное было неважно.

Они замолчали, оглушенные своими же собственными словами; кухню заливал холодный утренний свет. Я смотрел на разделявшее их пространство и пытался понять: то ли оно вдруг резко сократится, и они чудом вновь приблизятся друг к другу, то ли, наоборот, начнет увеличиваться все больше и больше, и они уже не смогут его преодолеть.

— Мне жаль, — сказал Марко, и его слова завибрировали в воздухе, отлетая от стен, мебели, оконного стекла: мгновенным, едва заметным эхом наших взволнованных сердец. — Если ты хочешь, чтобы я попросил прощения, то я попрошу прощения. Мне как, встать на колени и сделать тебе официальное предложение?

Он улыбался, но неуверенно; я тоже улыбался, невольно заразившись его улыбкой, застыв в ожидании того, как пространство между ними внезапно сократится.

— Я выхожу замуж через две недели, — объявила Мизия срывающимся голосом.

Мы с Марко уставились на нее, категорически отказываясь верить в то, что она говорит, и вместе с тем ни секунды не сомневаясь, что она не шутит.

— Я решила час назад, — нервно и с отчаянием произнесла Мизия, стоя посреди кухни и изо всех сил стараясь сохранить нейтральное выражение лица.