Гастролер - Олег Алякринский

Так поучал меня умник Нестеренко. И жизнь показала: не очень-то мой друг, мой дорогой академик ошибался.

Глава 24

28 сентября

15:10

И опять все повторилось как в многократно виденном кинофильме: громко зазвонил городской телефон. Варяг, как условливались, переждал два звонка и, только когда после паузы старенькая «Тесла» разразилась очередной трелью, снял трубку.

— Слушай, Владик, куда ты запропастился? Я уж думал, с тобой что случилось… Третий раз тебе звоню… — голос Сержанта звучал тревожно.

— Все нормально, выходил подышать свежим воздухом, — не став вдаваться в подробности, ответил Варяг. — Давай, что у тебя? Раскопал что-то?

— Раскопал! Хотя без ребят Чижевского ни хрена бы не получилось… Словом, один из них — Абрамов, помнишь его? — установил через знакомых ментов в центральном паспортном столе, что, оказывается, у Александра Сухарева в Москве две квартиры…

Оказалось также, что бывший боец внутренних войск МВД Александр Сухарев в последние пять лет был трижды задержан дорожно-патрульной службой с сомнительными грузами — то в его машине нашли пять коробок с патронами для «Калашникова», то мешок с гексогеном, то еще какую-то дрянь, но всякий раз ему удавалось отбрехаться: мол, товар не мой, попросили перевезти с места на место, дали бабок… В общем, Сухарев фигурировал в оперативных материалах, но уголовное дело против него так и не завели. И похоже, кто-то за него осторожно хлопотал. Были данные, что Сухарев выполняет разовые поручения людей московского вора в законе Максима Шубина по кличке Кайзер, но опять же никакого конкретного криминала на Сухареве не висело, конкретной связи с Шубиным не установлено. По прописке Сухарев жил в квартире на Шаболовке и по тому же адресу была зарегистрирована его «Газель». Реально же он проживал в другом месте, в районе Сокольников, на Русаковской улице… Я как только это выяснил, ну, про вторую его квартиру, сразу же в Сокольники рванул и сейчас на Русаковской кручусь… — рапортовал Сержант. — Но тут вот какая петрушка… Тут ментов понаехала тьма-тьмущая, говорят, вроде, в подъезде не то убили девушку, не то ограбили… Есть и еще трупы. Погоди-ка…

Варяг услышал тоненькое пиликанье сотового телефона: наверное, у Степана мобильник прорезался… И точно, через несколько секунд в трубке загудел радостный басок Сержанта:

— Слушай, мне только что позвонил Фарид Усманов… Это еще один ценный кадр Валерьяныча… Я его утром на Шаболовке оставил на наружке. Так вот он, говорит, только что видел «Газель» Сухарева с надписью «Московская телефонная…». Только что подъехала к дому. Пока неясно, кто там в ней приехал — Усманов же нашего клиента в лицо не знает… В общем, я сейчас рву туда…

— Погоди, Степа, — тревожно оборвал его Варяг. — А ты этому бойцу Чижевского случаем не проговорился, что я…

— Ты что, Владик! За кого ты меня принимаешь? — В голосе Сержанта зазвучали металлические нотки. — Тебя же вообще не существует: ты остался за кадром! Все поиски господина Сухарева ведутся по моей личной инициативе и под моим личным контролем.

В середине семидесятых, как раз когда Медведь, по подсказке Нестеренко, начал вести линию на решительное взятие «теневых» производителей под жесткий воровской контроль, дряхлеющее государство снова пошло в контратаку, поставив себе цель выкорчевать воров в законе на корню. Закоперщиком в этой войне, как всегда, выступил КГБ. Медведь не знал, повлияла ли на это решение его едва не состоявшаяся встреча с руководителем ЦК КПСС, но то, что кремлевские обитатели были весьма напуганы возможностью захвата криминальными кругами большого сегмента экономики страны, — это он понимал.

Могучая безжалостная машина развернула работу по методичному устранению наиболее авторитетных воров в законе. Параллельно был организован широкомасштабный наезд на теневой, подпольный бизнес, или, как говорится, развязалась война с экономической преступностью. Начались громкие аресты «расхитителей социалистической собственности». На телеэкраны страны вышел популярный сериал о «знатоках», которые лихо вели следствие против всякого рода теневиков и воров. И хотя лавры телевизионных побед над экономической преступностью приписывались московскому уголовному розыску, эту телевизионную акцию лично курировал всесильный владыка Комитета государственной безопасности. Кое-какие плоды в деле борьбы с преступностью эта кампания приносила и позволяла отдельным товарищам выступать на секретных заседаниях Политбюро с победными докладами, но все равно война с ворами не спасала страну от зловредного вируса нелегального предпринимательства, потому что «цеховики» и «расхитители социалистической собственности» зачастую находились под прикрытием местных органов власти, и бравые опера из центра то и дело напарывались на непробиваемые стены, или, как стало модно выражаться, крыши. Причем самого разного толка и происхождения.

Почти через полтора года после ялтинского сходняка, осенью семьдесят пятого, приехал Медведь на большую сходку в Кисловодск, которую сам и созвал. Здесь помимо воров в законе впервые в советской истории присутствовали и многие крупные цеховики. Но вначале воры обсудили между собой свои проблемы, оставив уважаемых воротил теневой промышленности дожидаться своей очереди в баре ресторана.

На этот раз Медведь вынес на сход очередное предложение:

— … Вот что, люди, пришла пора подумать о том, что осталось нас на воле не так уж и много. Кого органы поприжали, рассовав по зонам, кто спит уже вечным сном. Вы знаете, что сейчас на воле творится полный бардак — все перегрызлись! В иных регионах смотрящие бабки в общак собрать уже не в состоянии. Ментам да комитетам это только на руку, они радуются, что мы не можем между собой найти общий язык… Я думаю, многие давно уже поняли, что чем больше мы топим друг друга, тем легче ментам с нами порознь разобраться. Почему на зоне мы все равны и делить нам там нечего? А на воле все иначе: все норовят растащить общее по своим норам? Потому что мы должны иметь что-то общее, пусть одно, но не затрагивающее интересы других — общак. Так вот пополнять общак я предлагаю так: мы будем вносить до шестидесяти процентов на пай, а остальное… — и тут Медведь посмотрел в ту сторону, где сидели несогласные, во главе с вором по кличке Дядя Вася, — а остальное в общак, то есть меньшую часть будете вносить — вы.

И Медведь еще раз выразительно зыркнул в сторону нэпмановских воров, которые по-прежнему сурово и с недоверием глядели на смотрящего.

— Я вижу, не все в восторге, — медленно продолжил Медведь, — что ж, для того чтобы прекратить все наши трения, я предлагаю сделать так: с нас в общак будут отчисляться до восьмидесяти процентов всех сборов!

По залу прошелестел удивленный шепот и раздались недоверчивые выкрики:

— А где ты все это возьмешь, Георгий Иванович? Где та корова, от которой ты хочешь выдоить молока чрез меру!

А кое-кто даже засмеялся.

— Корова есть, и не одна, а целое стадо — вон там за дверью кучкуется, — спокойно отрезал Медведь. — Но это стадо требуется правильно кормить и поить, да оберегать. Не дело это — резать стельную с потрохами, коли можно от нее получить и жирного молока, и тучный приплод…

— Не было такого, чтобы воры работали в пастухах! Может, ты нас еще и в платежках заставишь расписываться! А там, глядишь, и на работу к тебе в твой коровник заставишь устроиться… — загудел с презрением и брезгливостью старый вор Дядя Вася.

— Я уже в Ялте сказал: не хотите, чтобы был у нас большой сход и большой общак, — не надо, но нам не мешайте. Хотите рвать свои копейки — рвите! Но не там и не у тех, кого мы берем под опеку, — уже грозно продолжал Медведь. — Мы этого только и хотим — не трогайте наших, тех, кто у нас под крышей сидит, и тогда мы готовы общак на восемьдесят процентов обеспечивать. Чем не выгодная сделка, а, Дядя Вася? Как ты думаешь, Порфирий? Я к вам, крымчанам, обращаюсь. Я говорю это не для того, чтобы сказать, что кто-то кого-то здесь боится, а для того, чтобы все поняли: хоть понятия у нас сейчас стали разные, все мы из одного теста выпечены. Все мы воры, ворами и останемся! И мы должны держаться вместе, что бы ни случилось! Даже если у нас есть разногласия на отдельные вещи.

Многие нэпмановские, даже казанские сторонники Дяди Васи заметно смягчили свое отношение, обдумывая слова Медведя. А когда в зал впустили слегка робеющих, хотя и державшихся надменно, теневиков, подпольных советских «капиталистов», все вопросы о процентах отчислений с их прибыли вел Медведь, а нэпмановскце угрюмо молчали, делая вид, что не вникают в суть беседы. В итоге порешили: брать с подпольных цехов за все про все по двадцать пять процентов с прибыли за охрану от ментуры и залетных гастролеров, защиту от безмозглых отморозков и беспредельщиков, за решение вопросов с наездами властей и всяких инстанций.