Золотая Кастилия (сборник) - Густав Эмар

— Посмотрим, но вы все-таки скажите, сеньор. Да, еще одно слово! Смотрите, чтобы не было никакой измены!

Молодой человек не удостоил их ответом, он презрительно пожал плечами, повернул свою лошадь и в сопровождении мажордома галопом помчался к домику. Отъехав на некоторое расстояние, он оглянулся; палатка уже была раскинута, и оба буканьера деятельно занимались буканом, так мало заботясь об испанцах, которые, без сомнения, бродили в окрестностях, как будто находились за пятьсот миль от ближайшего жилища. Граф задумчиво продолжал двигаться по направлению к дому.

— Вот, ваше сиятельство, — сказал ему мажордом, — вы видели пиратов, что вы теперь о них думаете?

— Это люди грубые, — отвечал граф, печально качая головой, — да, грубые и неукротимые, но чистосердечные и относительно честные — по крайней мере, с их точки зрения.

— Да-да, вы правы, ваше сиятельство, вот почему они каждый день продвигаются все дальше и дальше, и если им позволить, я боюсь, что им скоро будет принадлежать весь остров.

— О! До этого мы еще не дошли, — сказал граф с усмешкой.

— Извините меня, ваше сиятельство, если я спрошу вас, намерены ли вы говорить сеньоре об этой встрече?

— Хотел бы я не говорить; к несчастью, судя по тому, что вы мне рассказали о том, что происходило между моей сестрой и этими людьми, мое молчание может иметь последствия очень важные для нее. Лучше, кажется, прямо сказать ей обо всем; ей лучше меня знать, как поступить.

— Я думаю, что вы правы, ваше сиятельство. Для сеньоры содержимое этого письма может оказаться очень важным.

— Наконец-то мы приехали, слава Богу!

Когда они подъезжали к дому, уже настала ночь. С удивлением заметили они необычное движение около дома. Огни, зажженные в долине, бросали яркий свет в потемках. Приблизившись, граф узнал, что огни эти разведены солдатами, которые расположились на биваке. Доверенный слуга ожидал приезда графа и, заметив его, тотчас подал ему несколько писем и просил пожаловать к сеньоре, которая ждала его с нетерпением.

— Что здесь случилось? — осведомился он.

— Две полусотни прибыли сюда на закате солнца, ваше сиятельство, — отвечал слуга.

— Так! — сказал он, слегка нахмурив брови. — Скажите сестре, что я сейчас буду у нее.

Слуга поклонился и ушел. Молодой человек сошел с лошади и отправился в комнату донны Клары, заинтересованный неожиданным прибытием войск в такое место, где, по-видимому, всегда царило спокойствие и где его присутствие было бесполезным.

XXIII

Запутанность

Теперь вернемся к одному из наших действующих лиц, которое до сих пор играло весьма второстепенную роль в этой истории, но которое, как это часто случается, должно занять в нашем рассказе на некоторое время место в первом ряду. Мы говорим о графе доне Стенио де Безар-Суза, испанском гранде высшего ранга, губернаторе острова Эспаньола и муже донны Клары Пеньяфлор.

Граф дон Стенио де Безар-Суза был настоящий испанец времен Карла V, сухой, жеманный, спесивый, самонадеянный, всегда говоривший свысока, если вообще удостаивал кого-либо разговором, что с ним случалось очень редко, не по недостатку ума — он вовсе не был глуп, — а из лености и презрения к другим людям, на которых он никогда не смотрел иначе как прищурившись и презрительно вздернув губу. Высокий, хорошо сложенный, с благородными манерами и очень изящными чертами лица, граф, несмотря на свою неразговорчивость, был одним из самых интересных мужчин при испанском дворе, а ведь их в то время было очень много. Женился он на донне Кларе по расчету и из честолюбия, но мало-помалу, любуясь очаровательным личиком женщины, на которой женился, смотря на ее кроткий взгляд, слыша мелодичный звук ее голоса, он влюбился в нее до безумия. Как у всех людей, привыкших сосредотачивать в себе свои чувства, страсть его к донне Кларе приняла размеры тем более внушительные, что была безнадежна и оставалась в сердце несчастного человека, имевшего отчаянное убеждение, что она никогда не будет разделена той, что внушала ему эту страсть. Все знаки внимания дона Стенио его жена так решительно отвергала, что он наконец стал сдерживаться.

Как и все отвергнутые любовники, граф, будучи ко всему еще и мужем, — обстоятельство достаточно обидное для личности, слишком ослепленной своими достоинствами, чтобы приписывать неудачу себе лично, — стал искать того счастливого соперника, кто отнял у него сердце жены. Конечно, графу не удалось найти этого фантастического соперника, который существовал только в его воображении; это подало повод к ревности тем более свирепой, что, не зная, на что излиться, она переносилась на все.

Итак, граф ревновал не как испанец, так как вообще испанцы, что бы о них ни говорили, не заражены этой глупой болезнью, но как итальянец, и эта ревность заставляла его страдать еще больше потому, что он не мог выказать ее. Боясь насмешек, он был вынужден старательно заключать ее в своем сердце. Когда после его женитьбы на донне Кларе, о замужестве которой с графом де Бармоном он не знал, его тесть герцог Пеньяфлор был назначен вице-королем Новой Испании и дал ему место губернатора на острове Эспаньола, граф почувствовал сильную радость; он был уверен, что в Америке его жена, разлученная со своими друзьями и родными, вынужденная жить одна и, следовательно, подчиняться его влиянию, от скуки и от праздности наконец разделит его любовь или, по крайней мере, не отвергнет ее. Кроме того, на островах он мог не бояться соперничества среди местного населения — полудикого и полностью поглощенного страстью гораздо могущественнее любви — страстью к золоту.

Увы! Он ошибся и на этот раз. Правда, донна Клара, так же как и в Испании, не давала ему повода для ревности, но навязать ей себя ему так и не удалось; с первого дня приезда на Эспаньолу она обнаружила желание жить в уединении, предаваясь религиозным обрядам, и граф невольно был вынужден покориться ее неизменной решимости. Он покорился, но его обуяло бешенство, ревность его не погасла, и, если можно употребить это выражение, она тлела под пеплом; одной искры было достаточно, чтобы заставить ее вспыхнуть ярче и ужаснее.

Кроме этого легкого неудовольствия, жизнь, которую граф вел на Эспаньоле, была самого приятного свойства: он властвовал в звании губернатора, видя, что все преклоняются перед его волей, за исключением жены — быть может единственного лица, которое он желал бы подчинить себе. Он был окружен льстецами и самовластно распоряжался подчиненными; кроме того, губернаторское звание приносило ему определенный доход, быстро округляя его состояние, в котором сумасбродства, совершенные им в молодости, нанесли довольно серьезные опустошения. Былые бреши он старался восполнить как можно скорее, так чтобы не только их уничтожить, но и не дать возможности подозревать, что они существовали когда-нибудь.