Осенняя поездка в прошлое - Станислав Владимирович Далецкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По-хорошему, надо было бы самим навести основательный порядок на всём семейном захоронении, но тогда пришлось бы потратить на эту работу весь день – брат уже торопился в обратную дорогу, а в одиночку Ивану Петровичу вряд ли справиться и за целый день, из тех двух, которые он собирался провести на своей родине.
Чуть прибравшись, они съездили в ритуальный магазин за искусственными цветами, и вернувшись, положили на каждый холмик по два цветочка – всего получилось 16 цветов. Это только для тех, чьи имена сохранились на крестах и памятниках, а рядом лежали и безымянные родственники – одних сестер его прабабушки здесь было трое. Были и ещё, а кто, неизвестно: ни Ивану Петровичу с братом и никому уже на всём белом свете. Люди ушли не оставив после себя ничего: ни потомства, ни памяти дальних и близких родственников и современников, а прошло всего-то 70-80 лет с окончания их жизни. Коротка человеческая жизнь, а людская память ещё короче.
Присев на скамейку, для минутного прощания с известными и неизвестными сородичами, они медленно встали и, не оборачиваясь, ушли с городского погоста через одиноко стоящие ворота. Да именно так – ворота были, а самого забора не было, но все посетители, как заметил Иван Петрович, старались пройти только через ворота, которые были открыты постоянно и, по-видимому, не закрывались никогда. Да и зачем их закрывать, если постояльцев приносят ежедневно, забора нет и воровать памятники ещё не стали: хотя нет, железные памятники и оградки алкаши уже тянут с кладбища и сдают в метеллолом , а выручку пропивают.
Это как же надо довести живых людей, чтобы они стали раззорять могилы мертвых, унося железные обелиски и оградки, а эффективные предприниматели – перекупщики принимают эти ритуальные принадлежности как металлолом, не обращая внимания на их происхождение.
Иван Петрович вспомнил, как лет пять назад они приехали с братом сюда весной, сразу после пасхи на родительский день. Городок, казалось, полностью обезлюдел: неясно было, куда все подевались.
Только подъезжая к кладбищу, они услышали гул толпы и увидели, что приют мертвых полностью заполнился живыми: казалось, что весь город был здесь. День был погожий и люди семьями грудились возле своих семейных погребений: здесь же ели – пили, и говорили – как будто на торжественном семейном юбилее.
Выпивая, одни наливались хмельной злобой, а другие – такой же хмельной радостью. Злобные – тут же находили повод для ссоры с соседями и кое-где вспыхивали короткие драки: прямо на могилах. Весёлые – пели песни и танцевали тоже тут. Упившиеся – спали прямо на могилах, положив головы на бугорок своего родственника. Так, день памяти ушедших, превратился в праздник для ещё живущих
Когда они с братом проходили к могилам родных, их иногда узнавали и приглашали отметить встречу хмельным вином, а чаще самогоном. Отнекиваясь от предложений, они прошли к своим, убрали, как и сейчас, мусор и прошлогоднюю траву и поспешили уйти, однако до позднего вечера с кладбища доносились шум, крики и песни – люди отмечали, как праздник, день памяти своих умерших родственников.
Выйдя из ворот, они сели в машину, и брат довёз Ивана Петровича до его знакомых, у которых он всегда останавливался в свои прошлые приезды. Там и расстались: брат с семьёй отправился в обратный путь, а Иван Петрович остался в гостях. В этот день он уже никуда не пошел, и вечер провел с хозяевами в воспоминаниях об общих знакомых: как живых, так и уже убравшихся на погост.
На следующий день, погожим и прохладным утром, Иван Петрович вышел из дома гостеприимных хозяев, чтобы пройтись по улочкам родного городка, посетить памятные места детства и юности, может встретить прежних знакомых – в общем, совершить всё то, зачем он и приехал сюда.
Вначале он пошел к дому своего детства – благо идти было всего два квартала сельских домиков.
Вот и дом его детства. Он стоит, как и прежде, на углу двух улочек и за прошедшие годы не покосился и не врос землю – как соседние дома. Новые хозяева подвели под дом новый фундамент из бетона, взамен деревяных столбов, и заменили нижние венцы сгнивших в земле брёвен, заодно и оштукатурив стены дома, чтобы лучше держалось тепло зимой. В остальном дом не изменился: та же крыша листового железа, покрашенная суриком, те же деревяные ставни с резным узором и даже столбы ворот остались прежние.
Не стало только старых дворовых построек: сара и амбарчика – вместо них во дворе стоит рубленая баня и навес для дров.
Иван Петрович сел на лавочку у дома напротив, пристально вглядываясь в дом своего детства. В этом доме было две комнаты и кухня, половину которой занимала русская печь с лежанкой. По тогдашним меркам дом был большой, хотя сейчас и издали он казался совсем маленьким. Городскому жителю после многоэтажных домов все сельские дома кажутся маленькими и тесными, но это обман зрения: внутри таких домов достаточно места для всех – так ему казалось в детстве. В этом доме и начиналась его жизнь.
XXVI
Он был рожден матерью – Лидией Ивановной и неизвестным ему до 16-ти летнего возраста, отцом – Геворским Владимиром. Рожден он был вне брака и с родителями никогда вместе не жил, а всё детство жил с бабушкой и прабабушкой.
Мать потом вышла замуж за – другого, здесь же, в городке, и переехала к нему. Через год у них родился сын, а отец Ивана Петровича в том же году уехал в Таджикистан, где и умер от туберкулеза лёгких в возрасте 36-ти лет.
Ребёнком он был слабым, болезненным и бабушка потом говорила, что они думали, не выживет, но как-то всё обошлось.
В тот год закончилась Великая Отечественная Война победой Советского союза – так называлась тогда страна, над фашистской Германией. Страна была полуразрушена, жили бедно, а иногда и впроголодь, но был у людей какой-то энтузиазм от одержанной победы и вера в будущее, которое всем казалось лучшим и, несомненно, близким. По крайне мере, как он себя помнит, никто не сетовал на тяжелую жизнь, люди были уверены в себе, спокойны и доброжелательны.
Это оставшиеся в памяти впечатления раннего детства, а помнит Иван Петрович себя, и то отрывочно, лет с пяти или даже старше.
