Генрих Третий. Последний из Валуа - Филипп Эрланже
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На следующий день утром король и герцог снова встречаются, на сей раз в покоях королевы-матери, которая болела бронхитом. Под ее пристальным взглядом они еще раз заверили друг друга в самых добрых чувствах, и, выходя, Гиз заметил своему брату: «Все-таки он неплохой человек, не злой…»
Ближе к вечеру король вызывает Гиза. Тот находит Генриха III в самом благодушном настроении; улыбаясь, король сообщает Гизу, что собирает совет завтра утром, и просит Гиза не забыть об этом.
Вечером 22-го, ужиная с дамами, Генрих де Гиз находит под своей салфеткой анонимную записку, которой его ставят в известность, что король собирается его убить.
Фанфаронствуя и желая произвести впечатление на Шарлотту де Нуармутье, Гиз читает ее вслух, а потом высокомерно бросает: «Он не осмелится!»
Пока Гиз развлекался со своей любовницей, король давал указания Бельгарду, Луанаку и своему камердинеру Дю Альду, затем он позвал человека, с которым долго беседовал наедине. Совесть его была спокойна: нельзя было сохранить единство Франции и жизнь этого человека. И король, обладавший всей полнотой судебной власти в королевстве, имел право казнить мятежника, но он мог судить его трибуналом.
В три часа утра, утомившись от любовных утех с Шарлоттой, Гиз отправляется спать в свою постель.
В четыре часа Дю Альд стучит в дверь королевских покоев.
В половине пятого господа д’Омон, де Рамбуйе, де Мэнтенон, де Бельгард входят к королю. Бельгард открывает потайную дверь, и по винтовой лестнице они спускаются на набережную.
Собрав их вокруг себя, король шепотом спрашивает, может ли он положиться на их верность. Обрисовав им сложившееся положение, он спрашивает, согласны ли они помочь ему избавиться от Гиза. Конечно, они заверяют его, что готовы отдать жизнь за короля.
В половине шестого утра Генрих уже присутствует на мессе в своей молельне.
В шесть часов утра Жан Перикар, секретарь герцога де Гиза, будит своего господина. Герцог Лотарингский, не выспавшийся после ночных похождений, поднимается с трудом. За окном темно и льет проливной дождь.
В семь часов Генрих III отправляет в совет д’Омона, Рамбуйе, д’О, Мэнтенона, а затем из своего укрытия появляются Сорок Пять. Восемь из них, в том числе Луанак, прячутся в комнате короля, которую обычно называли «старым кабинетом»; все они были вооружены шпагами и кинжалами. Трое других располагаются вдоль лестницы, ведущей в эту комнату. Король удаляется в «новый кабинет» в сопровождении государственного секретаря Револя, своего дорогого Бельгарда и двух знаменитых бретеров.
Гиз в это время направляется в то крыло дворца, где обычно собирается Королевский совет; когда в сопровождении своего секретаря он пересекает внутренний двор, к нему приближается один из придворных: «Монсеньор, король что-то замышляет против вас».
«Благодарю вас, мой друг. Меня уже давно не оставляет это предчувствие».
Поднявшись на второй этаж, герцог поворачивает к покоям королевы-матери. Но Екатерина просит простить ее: она плохо провела ночь и утром никого не принимает. Этажом выше Генрих де Гиз входит в залу, где собирается Королевский совет; почти все его члены – министры, маршалы, интендант финансов – уже в сборе. Скоро к ним присоединяются кардинал де Гиз и архиепископ Лионский.
В восемь часов король, нервно расхаживающий по кабинету, приказывает наконец Револю позвать герцога де Гиза. Государственный секретарь выходит, но тут же возвращается с перекошенным лицом.
«О Боже! – восклицает король. – Что случилось? Вы все испортите! Ну, придите же в себя!»
Министр объясняет, что не был допущен гвардией в зал без письменного приказа короля.
Наконец он попадает в зал, где заседает Королевский совет. Он находит Гиза, который лакомится сливами: «Монсеньор, – говорит Револь, – вас вызывает король. Он в старом кабинете».
Гиз поднимается и перекидывает плащ через левую руку.
Два дня назад его величество приказал замуровать дверь, соединяющую зал заседаний Королевского совета со старым кабинетом. И теперь, чтобы попасть туда, герцог должен пройти через комнату короля, а потом через коридор, где так легко устроить засаду.
Генрих поджидает его, стоя за ковром в своем новом кабинете, весь обратившись в слух. Он слышит, как тяжело ступает высокий (не меньше двух метров) Генрих Гиз по паркету в приемной короля, где герцога приветствуют Луанак и его люди. Гиз приподнимает портьеру, закрывающую проход в коридор, и замечает в старом кабинете много людей из доверенной охраны короля – Сорок Пять. Заподозрив неладное, Гиз резко оборачивается, и в этот момент Моншерак с криком: «Умри, предатель!» наносит ему удар кинжалом в висок.
По доносящимся до него звукам король догадывается, что герцог пытается сопротивляться. Потом он слышит его хриплый голос: «Друзья! На помощь!» А еще чуть спустя еле слышное: «Господа, господа!» И наконец: «Какое предательство!»
И сразу наступила тишина.
Не в силах больше сдерживаться, король отвел ковровый полог.
Он увидел Гиза: из шеи, из ран на голове, на груди, в животе хлестала кровь. Раскинув руки в стороны, приоткрыв рот, пошатываясь, двигался он на Луанака, который проткнул его насквозь резким движением шпаги. Герцог де Гиз упал к изножью кровати; глаза его закатились – он был мертв.
Однако шум схватки достиг зала заседаний Королевского совета.
«Моего брата убивают!» – закричал кардинал де Гиз.
Маршалы д’Омон и Рец выхватили шпаги: «Не двигаться, если жизнь вам дорога!»
Генрих III приказал обыскать покойного. В кармане герцога было обнаружено письмо, начинавшееся словами: «Чтобы поддерживать гражданскую войну во Франции, необходимо ежемесячно 700 000 ливров…» Умерев, герцог де Гиз предоставил убившему его королю неоспоримое доказательство своей вины.
Как только тело Гиза было унесено, король по внутренней лестнице спустился в покои Екатерины. Старая дама сидела в кресле – ей сильно нездоровилось. Итальянский врач Кавриана готовил лечебный настой.
«Мадам, как вы себя чувствуете?»
«Прилично, мой сын».
«А я себя чувствую отлично. Извините меня, но перед вами король Франции, который только что убил короля Парижа».
Екатерина бросает на сына исполненный ужаса взгляд, но не произносит ни слова. Генрих, в сильном возбуждении, напоминает ей о безмерном честолюбии семейства Гизов, о бесконечных заговорах и интригах, которые они устраивают вот уже пятнадцать лет, об их связях с королем Испании, о дне баррикад. Они опорочили своего короля в глазах его подданных, подорвали его власть, покушались на его жизнь и на государственность Франции. Наконец Господь дал ему силы покарать их за все эти преступления.
«Я хочу быть королем, а не пленником и не рабом, каким мне пришлось быть после 13 мая и вплоть до сего дня, когда я наконец снова стал хозяином положения!»
Екатерина не произнесла ни одной из тех исторических фраз, которые она обычно произносила в подобные минуты. Она словно потеряла дар речи. Возможно, она размышляла о том, сколь безумна была ее старческая политика, направленная против собственной крови и, в каком-то смысле, против нее самой.
Пока сын и мать разговаривали, Ларшан преградил дорогу кардиналу де Гизу, его матери герцогине Немур, архиепископу Лионскому, Бриссаку и депутатам Католической Лиги. Кардинал де Бурбон был отправлен в его покои.
Помолодевший, взволнованный победой, исполненный величия, как в свои лучшие дни, король спустился по большой дворцовой лестнице, чтобы прослушать мессу и воздать благодарность Господу. Везде толпились придворные – потрясенные от ужаса или радостные, в зависимости от того, как они относились к герцогу де Гизу.
После этого события король повел себя очень сдержанно; он даже выпустил большую часть арестованных в надежде умиротворить столицу. Но кардинал де Гиз и архиепископ Лионский оставались под домашним арестом.
Кардинал мечтал только о войне, о мести, о крови. Настоящий гений злобы и интриг, он мог посеять семена мятежа по всей стране, разжечь огонь войны. И если оставить в живых этого одержимого, то убийство герцога де Гиза окажется напрасным. Но кардинал был лицом духовным, другом папы римского, и подобное святотатство было противно набожному французскому королю. Целый день и целую ночь терзается он сомнениями, разрываясь между голосом своей души и интересами страны. Наконец, 24 декабря, когда проклятия кардинала стали еще яростнее, король принял решение.
Королевский посланник в сопровождении четырех своих людей отправляется к узникам. Когда они возникают на пороге, кардинал де Гиз говорит архиепископу Лионскому: «За вами пришли. Помолитесь».
«Нет, монсеньор, – отвечает тот, – это по вашу душу».
Схватив кардинала за фиолетовое облачение, солдаты вытаскивают его в коридор и там убивают.
