Атташе - Евгений Адгурович Капба
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Луис? Сердитый парень…
— Сердитый — не то слово! С ним были Бенхауэры и Гёссеры, и еще пара семей, и все признавали его командование. Они атаковали каннибалов, которых было в десять, может быть — в двадцать раз больше, и перестреляли их всех примерно за два часа. Луис обзавелся отличным прозвищем — газетчики постарались. Мясник из Вифсаиды — звучит? Звучит. Думаю, он будет следующим архиепископом…
В таком ключе проходили наши беседы. Я узнал о том, что гемайны научились окопной войне и эшелонированной обороне, что дирижаблями из Империи им доставили чуть ли не полсотни сорокопяток — самой популярной в нашей армии пушки, которая, правда, предназначалась для борьбы с бронетехникой и панцерами, но всё-таки закрыла чудовищный дефицит в артиллерии в войсках Конгрегации. А еще — о том, что в отношениях Протектората и нашей дорогой Родины теперь не всё так гладко — на границе двух великих держав мутят воду мазуры, устраивают провокации, мечтая о возрождении Великой Мазовии — «от можа до можа», пся крев, и никак иначе.
Но вот чего Феликс не рассказывал — так это того, как попал впросак и был заточен в тюрьму. То ли ему было стыдно и неловко, то ли на самом деле — очередная тайна, покрытая мраком. А я и не настаивал. И вот за это Феликс почему-то уцепился:
— Я тебе поражаюсь, друг мой. У тебя что, совсем нет амбиций? Тебе и вправду наплевать? Вокруг тебя происходят жуткие, глобальные вещи, ты постоянно держишься в самом эпицентре событий, как сказали бы моряки — в глазе бури! И, знай себе, плывешь по течению и в ус не дуешь! Как это у тебя получается? Что — тебе совсем не интересно, какого черта, например, хорошо известный журналист «Беобахтера» оказался на «Голиафе»? Или зачем над Федерацией дежурит собственный его императорского величества именной бомбовоз «Гекатонхейр»?
— Пф-ф-ф-ф, — сказал я.
— Пф-ф-ф — это всё, что ты можешь сказать по этому поводу? — пытался расшевелить меня Карский.
Он явно переводил стрелки, чтобы я не начал снова расспрашивать его про тюрьму, двуличный тип! Но я решил объяснить ему — почему бы и нет?
— Знаешь, в чем мой секрет? — я боролся с желанием почесать сквозь повязки лицо, — Я вовремя понял, что не являюсь главным героем.
— Что-о? — удивился разведчик, — Это как?
— Я — герой второстепенный. Есть сказка, и есть в ней рыцарь в сияющих доспехах, или, например, прекрасный принц… Или не принц — царевич.
— Царевич? Ты хорошо подумал, приводя такие примеры?
— Очень хорошо. Знаешь такую сказку — «Иван-царевич и серый волк»?
— Конечно, знаю! — усмехнулся Феликс, — Няня читала, когда я еще пешком под стол ходил.
— Так вот, я — это серый волк и есть, — усмехнулся я, — Понятно? Пошел туда, не знаю куда, принес то, не знаю что — а царевич и Василиса Премудрая потом живут долго и счастливо. А меня, ради Бога, пусть в темный лес отпустят воздухом подышать, пока опять не понадоблюсь — смерть Кощееву искать или чертежи от летучего корабля…
— Вот оно как? — он, кажется, удивился такому подходу.
— Именно так. А теперь, о рыцарь в сверкающих доспехах, дай серому волку еще говяжьего бульона, только не сцеживай мясо, а то брюхо винтом завивается, так жрать охота! И сухариков ржаных, по черному хлебушку заскучала моя душа исконно-имперская!
* * *
Доктор Иван Карлович Глазенап был доктором до мозга костей. Светило военно-полевой хирургии, профессор столичного медицинского университета и личность весьма известная. Именно он считался моим и Феликса лечащим врачом, а фельдшер с приятным голосом и фамилией Бахметьева ходила у него в интернах — или как называются стажеры-оруженосцы у медиков?
Так вот — Глазенап заявился под самый вечер, когда стемнело, и сказал:
— Снимайте повязки, милочка! Нечего молодого человека мучить!
К сожалению — милочкой он назвал не Бахметьеву, а одну из сестер милосердия, из натальских девушек. Потому мое любопытство утолено не было, но радости всё равно было много: как же, я снова стану зрячим! Почувствовав холод медицинских ножниц у своего виска, я слегка напрягся, но Иван Карлович похлопал меня по плечу:
— Ну, ну, и совершенно нечего переживать. Поживете недельку в режиме совы, будете носить солнцезащитные очки, попьете пилюлей с месяц от мигреней… Вам повезло, как есть — повезло. Ну, и мы помощь оказали вовремя!
— До гробовой доски молиться за вас буду, — уверил его я и, наконец, открыл глаза и проморгался.
Господи, это такое счастье — видеть окружающий мир! Даже побеленные стены, хлопковые простыни и деревянные кровати казались мне изысканным зрелищем! Я потрогал шрам — его залепили несколькими аккуратными кусочками пластыря. Это было куда как лучше, чем замотанная как у мумии голова.
Единственным источником света в небольшой двухместной палате был тусклый ночник, стоящий на полу и заботливо прикрытый тканью. Сестричка — миниатюрная с симпатичными конопушками, доктор Глазенап — пожилой, благообразный, весь старорежимный, даже бородка и пенсне имеются. И стетоскоп на шее, конечно. Куда без него?
А Феликс — такой, как и всегда, разве что отъелся после тюрьмы, он-то не бульончиками питался. И уже успел переодеться из больничной пижамы в хаки с эмблемой легиона на рукаве и выглядел молодцом.
Иван Карлович поймал этот взгляд и хлопнул рукой по стопке такого же хаки:
— Переоденьтесь. Знаете, морально-психологическая составляющая не менее важна для выздоровления, чем физиологическая. И вот еще…
Он потянулся за спинку кровати и положил мне на колени шашку. Черт возьми, это была она — та самая! Я оставил клинок у Стеценки, в лагере добровольцев-кафров, перед полетом на самолете по имени «Давид»… Простые ножны, потертый эфес, родовая тамга у самой пяты… Я не удержался и проверил пальцем заточку — над шашкой явно поработал мастер!
— Мужчины! — улыбнулась сестричка, — Когда кто-то из моих братьев хворал, мать всегда ложила рядом в постель винтовку. И на поправку больной шел быстрее!
Мы с Феликсом переглянулись. Гемайны! И этот народ кто-то пытается покорить силой оружия? Доктор
