Фаддей Венедиктович Булгарин: идеолог, журналист, консультант секретной полиции. Статьи и материалы - Абрам Рейтблат

P.S. Недавно вышла содержательная книга польского исследователя П. Глушковского, посвященная интересной, но слабо изученной теме эволюции идентичности Булгарина[551].

По мнению Глушковского, после поступления в кадетский корпус в Петербурге у Булгарина начинает формироваться «имперская и российская идентичность» (с. 36; я бы все-таки их разделил и формирование российской идентичности отнес к более позднему времени, годам примерно к 1820 – 1830-м). К сожалению, П. Глушковский не «прописывает» механизм трансформаций идентичности Булгарина, поэтому неясно, почему Булгарин, которому «без особых проблем удалось включить свой образ польско-литовского мира в пространство России и, сражаясь за империю, оставаться патриотом своей родины» (с. 41), после этого покинул Россию, чтобы сражаться в составе французской армии, в надежде, что Наполеон восстановит Польское государство.

Согласно П. Глушковскому, даже после Польского восстания 1830–1831 гг. имперская и польская идентичности Булгарина не вступили в конфликт (с. 70). Правда, через страницу мы встречаем заявление, что у него «польско-литвинская идентичность все более оттеснялась имперской. После 1831 г. он считал себя, прежде всего, подданным Российской империи и русским в имперском смысле» (с. 72). Подобные заявления демонстрируют неясность авторской трактовки понятия «идентичность». Ведь одно дело – идентичность государственная, а другое – идентичность культурная. В плане политическом Булгарин после поражения Наполеона однозначно переориентировался на Российскую империю, полагая, что благосостояние поляков и польских земель возможно только в рамках империи. Культурно же он продолжал считать себя поляком, и польские история, литература, искусство продолжали вызывать у него живейший интерес, многочисленные примеры чего можно обнаружить в книге Глушковского.

Глушковский пишет даже о панславистских взглядах Булгарина и о его «славянской идентичности» (с. 85). В итоге оказывается, что «можно говорить о многоуровневой идентичности Булгарина: польско-литвинской и имперской, которая, в свою очередь, включала элементы лифляндской (поскольку у Булгарина было имение под Дерптом. – А.Р.), славянской и русской. Его “идеальное отечество” – Петербург, лифляндское Карлово, Литва, Царство Польское» (с. 90).

Нам представляется, что подобная трактовка термина «идентичность» может только помешать понять феномен Булгарина. Действительно ли у него была такая синтетическая идентичность? Или имел место конфликт идентичностей, о котором просто не осталось свидетельств?

Булгарин и Сенковский в 1810 – 1820-х годах [552]

Широко известна тесная связь Булгарина с Гречем, превратившая их в позднейших историко-литературных схемах в своего рода сиамских близнецов. Но при этом почти совершенно вытеснена из исторической памяти другая связь – Булгарина с О.И. Сенковским[553]. Во многом это объясняется тем, что биография и творчество этих ярких журналистов, тесно связанных с польской культурой, особенно с Виленским университетом, изучены очень слабо. Более полувека назад отмечалось, что Булгарин и Сенковский «сыграли очень важную роль в русской литературе пушкинской эпохи, которая до сих пор изучена далеко недостаточно»[554], и констатация эта до сих пор не утратила своей актуальности.

В данной небольшой статье мы ставим целью обобщить основную имеющуюся информацию о раннем периоде контактов Булгарина с Сенковским, ввести в научный оборот некоторые новые материалы по данному вопросу и на этой основе охарактеризовать указанный этап их взаимоотношений.

Знакомство Булгарина с Сенковским состоялось раньше, чем с Гречем[555], а в дальнейшем никогда не прерывалось. Познакомились они еще в Вильно. После поражения наполеоновской Франции Булгарин в 1814–1815 гг. жил в Варшаве[556]. В 1816 г. (или в декабре 1815 г.) он отправился в Петербург[557] представлять интересы дяди Павла Булгарина, который вел процесс по поводу наследства[558]. 10 января началось рассмотрение дела в Сенате. Основные слушания прошли 7 августа и 28 сентября того же года[559]. Решение Сената последовало 16 октября[560]. Нужно полагать, что во время слушаний Булгарин находился в Петербурге, чтобы содействовать успешному решению дела.

Кроме того, Булгарин несколько раз утверждал, что с 1816 г. «подвизался на поприще русской словесности в столице»[561], правда, нам его русскоязычные публикации 1816–1819 гг. неизвестны.

Находился Булгарин в Петербурге и в начале 1817 г., по крайней мере Н.И. Тургенев общался с ним 5 февраля этого года[562]. В том же, 1817 г. Булгарин провел немало времени на Украине, если верить следующему его утверждению: «Я был в Малороссии в 1817 году, посещал домы хлебосольных малороссийских помещиков, бывал в домах казаков (то же, что однодворцы) и навещал крестьян, чтоб изучить страну»[563]. Возможно, он был в Петербурге и в январе – марте 1818 г., когда вновь слушалось дело дяди[564].

В то же время Булгарин не раз утверждал, что 1816–1819 гг. провел в Вильно. Он писал: «Я не совершенный профан в медицине, ибо в течение 3 лет слушал курсы различных отраслей медицины в Виленском университете единственно из любви к науке»[565]; «В курс медицины, кроме терапии, патологии и проч., входят физиология, анатомия и все естественные науки, с которыми я желал коротко ознакомиться и потому, во время пребывания в Вильне (1816–1819), посещал, как любитель[566], занимательнейшие лекции господ профессоров бывшего Виленского университета Иосифа Франка, Боянуса, Андрея Снядецкого, Юндзилла, Гомулицкого и знаменитого медико-хирурга и оператора В.В. Пеликана <…>»[567].

Таким образом, имеющиеся свидетельства о местопребывании Булгарина в эти годы достаточно противоречивы. Мы склоняемся к мнению, что в указанное время Булгарин вел дела дяди и, находясь по большей части в Вильно, тем не менее часто и надолго отлучался из города.

В эти же годы в Виленском университете учился и Сенковский.

Булгарин вспоминал: «Я знал покойного О.И. Сенковского с начала 1817 года, т. е. сорок с лишком лет, прочел все, что он написал по-русски, по-польски и по-французски, и могу утвердительно сказать, что находился с ним всегда в самых коротких отношениях»[568]. Может быть, память ему изменяет (в этих воспоминаниях есть ошибки в датах), и знакомство состоялось позже. Мы знаем, что Сенковский вступил в общество шубравцев 23 июня 1818 г., а Булгарин – в конце января 1819 г., так что впервые встретиться они могли и там. Так или иначе, но несомненно, что узнали они друг друга еще в Вильне. В другой газетной статье Булгарин писал: «Я был свидетелем, когда в Вильне проживало все высшее общество западных губерний, что О.И. Сенковского, весьма молодого человека, признавали необыкновенным явлением в ученом мире и все старались с ним познакомиться»[569]. У них была масса общих знакомых, и, главное, они оказались причастны к идейной атмосфере Виленского университета и к идеологии наиболее ярких его представителей, создавших общество шубравцев.