Промельк Беллы.Фрагменты книги - Борис Мессерер

А Виктор на таком же меню сделал ответную надпись:

Ах, дорогие мои москвичи — Белочка и Боречка — встречаться бы нам почаще под этими двумя болванчиками (Deus Magots). Целую.

Виктор

Нас интересовала история встречи Виктора Платоновича с Набоковым. Выслушав его рассказ, мы неожиданно для себя поняли, что он пытался привлечь внимание Набокова к политическим проблемам, волновавшим современную русскую интеллигенцию, и потерпел в этом неудачу. Он не нашел, да, наверное, не мог найти способа заинтересовать великого писателя этой темой. Получилось так, что их встреча не имела художественного смысла.

Еще одним моим знакомым, посетившим Набокова в Монтрё, был Андрей Амальрик, автор получившего широкую известность эссе «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?», где он изложил свои взгляды на будущее СССР.

Я познакомился с Андреем Амальриком значительно раньше, в Москве, когда он приходил ко мне домой как корреспондент АПН, чтобы написать статью обо мне как о молодом театральном художнике. Все его вопросы были столь наивны, что я понял его полную неосведомленность в проблемах театра и стал расспрашивать, почему он избрал такую тему. На что он с завидной откровенностью сказал:

— Театр меня мало интересует. Просто друзья хотели помочь мне с заработком, устроили в АПН и посоветовали писать о театре.

Его финансовые трудности объяснялись тем, что он недавно вернулся из принудительной высылки в Сибирь, «на трудовой фронт» — в деревню, где провел два года. Когда мы разговорились, выяснилось, что его взгляды совпадают с моими, но уже тогда я заметил его повышенный эгоцентризм и подчеркнутое самолюбование несмотря на детскую ранимость и всю безвыходность положения. Чтобы помочь ему, я сам написал статью о работе в театре и отдал ему, чтобы он добавил свои оценки моего творчества.

Позже Амальрик снова был арестован и в тюрьме объявил голодовку, привлекшую внимание всего мира. Тюрьму заменили ссылкой в Магадан, куда к нему приехала любящая его жена Гюзель, которая хотела полностью разделить его судьбу. Впоследствии он эмигрировал, успешно выступал в западной печати. Меня интересовали подробности его встречи с Набоковым. Оказалось, что его встреча, как и встреча Некрасова, была по сути неудачной, так как Амальрик излагал Набокову свои диссидентские взгляды, а Набокова это не заинтересовало.

На нашем горизонте возникла фигура француза Рене Герра, в совершенстве говорящего по-русски. Он выучил язык в детстве. А потом заинтересовался Россией, стал одним из крупнейших знатоков русской культуры. Собрал гигантскую коллекцию книг и автографов русских писателей, эмигрировавших во Францию: Бунина, Набокова, Адамовича, Зайцева, Ремизова, Цветаевой, Поплавского. А также коллекцию картин русских художников, связанных своим происхождением с Россией, но работавших во Франции: Добужинского, Бенуа, Серебряковой, Анненкова, Шаршуна, Полякова, Ланского…

Рене проявил инициативу во встрече с нами, и мы сразу поняли значение для нас этой новой дружеской связи. Рене был в курсе литературной жизни России, и ему не нужно было объяснять, кто такая Белла Ахмадулина. Он предложил быть нашим гидом и с удовольствием показывал свои любимые места в Париже. У него был автомобиль «ситроен», находившийся в очень плохом состоянии, но ездить на нем все-таки было можно. Мы его называли «жучок» и шутили, что Рене тормозит ногой — подошвой ботинка, потому что вся обшивка прогнила, и были видны дыры в кузове и в полу, кроме того, в машине было много хлама. Но тем не менее мы с благодарностью к доброжелательному хозяину садились в кабину, и начинались наши увлекательные поездки по городу и окрестностям. Мы ездили в Версаль, в Во-ле-Виконт, в замок Шантильи, на русское кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

Рене был близко знаком с русскими эмигрантами разных поколений и старался сделать так, чтобы мы увидели кого-то из тех, кто еще жил в это время. Сам он несколько лет был литературным секретарем Бориса Зайцева и написал диссертацию о его творчестве.

Он познакомил нас с историком культуры Владимиром Вейдле, с которым мы беседовали о великих русских поэтах Серебряного века. Вейдле был, несомненно, тронут нашим визитом и тоже с интересом вглядывался в лица неведомого ему поколения русских.

Рене организовал нашу встречу с Ириной Одоевцевой. Правда, эта встреча, несмотря на то, что Ирина подарила Белле несколько своих книг с теплыми надписями, закончилась неудачно по той причине, что она, грассируя на французский манер, спросила Беллу:

— А пгавда, что в Госсии говогят: «Магина, Игина и Анна»?

Тут Белла не выдержала, и мне пришлось спасать Игину Одоевцеву от ее гнева.

Мы объездили с Рене все цветаевские места, начиная с Медона, все дома, где жила Марина Цветаева.

В ходе нашего пребывания в Париже мы были представлены господину Пьеру Кардену, который любезно предложил Белле провести ее вечер в знаменитом театре Espace Pierre Cardin в центре Парижа, на Елисейских Полях. Это выступление было назначено на конец марта. Был напечатан специальный плакатик с фотографией Беллы. Его можно было увидеть и на афишных досках, и на круглых рекламных тумбах, и на стенах метро. Мне было приятно видеть портрет Беллы по всему Парижу. Я радовался за нее.

Живя в Париже, мы встречались и с людьми, с которыми успели подружиться еще в Москве. Прежде всего следует назвать Степана Татищева — это был замечательный друг. Степан происходил из старинного дворянского рода. Семья эмигрировала во время революции. Во Франции дядя Степана прославился как кинорежиссер под именем Жака Тати, — он сократил русскую фамилию на французский манер. Я видел его фильм, который назывался «Мой дядя». Фильм замечательный, очень человечный, очень остроумный. Сам Степан работал одно время в Москве во французском посольстве в качестве культурного атташе и в то же время дружил с Юлием Даниэлем, что было, конечно, подозрительным с точки зрения отечественных органов госбезопасности. Им было известно и о причастности Татищева к передаче на Запад рукописей Солженицына. Степан постоянно находился под присмотром этих органов.

Я много лет дружил с Юликом Даниэлем, всегда восхищался его человеческими качествами, многократно бывал у него на даче, которую он снимал в деревне рядом с усадьбой Архангельское. Белла тоже с ним подружилась, тем более что она в свое время подписала письмо в защиту Синявского и Даниэля. В доме Даниэля и его жены Ирины Уваровой мы и познакомились со Степаном Татищевым.