Слово арата - Салчак Тока

Она схватила мою голову и несколько раз поцеловала в лоб. Краем платка утерла глаза, села.

— Как живете? Как здоровье, Наталья Васильевна?

— Спасибо. Видишь — вдвоем с Настей остались. Данилка давно обзавелся семьей. Ваньша тоже взял жену — Лубошниковых девку. Знаешь, поди? Отделился. И Вера с нами теперь не живет. Понесло ее мужика от добра добро искать… Давно уж как уехали…

Она снова приложила платок к глазам. За эти годы Наталья Васильевна очень постарела. Лицо ее побледнело, покрылось морщинами. Спина согнулась. Раньше у нее была походка всем на диво, а теперь в руке палочка…

Я искал вокруг хоть какие-нибудь следы юности, но все изменилось.

Выросли мои сверстники, обзавелись семьями, пошли своими дорогами. Здесь, в Усть-Терзиге, где снова встретил я Верину мать и ее младшую сестренку, даже воздух будто потускнел, а стены домика стали чернее. Светлыми остались только воспоминания о Вере, о дружбе с нею.

Прощаясь, я сказал Наталье Васильевне:

— Передавайте привет всем, с кем я не встретился. Спасибо вам за все!

— Не за что. Тебе спасибо, заехал, не забыл… Рос ты на моих глазах — и вот уже мужчина. Дай тебе бог хорошую работу!.. Подойди-ка, я поцелую тебя. Я уже старуха — все может случиться…

Я вспомнил расставанье с моей матерью, расставанье с Верой. Мужчина-мужчина, а все-таки выбежал я на улицу как можно быстрее, чтобы не разреветься. Торопливо вдел ногу в стремя.

К ночи я был у Арыг-Бажи. Вот и старая лиственница-шаманка! На месте. Ее окружила целая стайка молодых деревьев А все равно я ее узнал. Все равно!

Оставив коня у коновязи, я зашагал к юртам.

Девочка с косой, белолицая, длинноногая, выбежала из низенькой избушки, стала всматриваться в меня.

— Здравствуй, Сюрюнма! — я привлек ее к себе, поцеловал ее волосы.

Она ничуть не удивилась.

— Здравствуй, дядя! — ответила, чуть заикаясь. — Мама и дядя в поле. Скоро придут.

Мы вошли в избушку. Нет, ничто не напоминало здесь детства. И следа не осталось от старого нашего чума. У задней стены стояли красные сундучки с узорчатой позолотой, а рядом шкафчик для посуды. В углу, как у русских крестьян, была печка. На ней лежал испеченный хлеб, накрытый полотенцем.

Пока я вынимал вещи из мешка, сбежались соседские ребятишки. Среди них оказались и мои племянницы. Я раздал им конфеты и печенье.

Сюрюнма деловито разожгла огонь, поставила кипятить чай. Здорово повзрослела маленькая! Косичка выросла. Бусинки в ней. Очень стала походить Сюрюнма на своего отца — Данилу Потылицына: такая же светлоголовая, с большими серыми глазами.

Пока девочка угощала ребятишек, вернулась домой Албании. Остановилась у входа, и не то смеется, не то плачет. Пошатнулась, повисла на моих плечах.

— Как ты вырос! Крепкий стал… А одежда, как у саита!.. Бог мой, как же хорошо, что ты приехал!

Я спросил ее о здоровье.

— Чуть не померла я, сынок. Едва-едва поправилась.

Я стиснул зубы, отвернулся.

— Ну, да это все прошло, — подбодрила меня сестра. — Лучше поговорим о новом. Оо, как много ты нам подарков привез!

Албанчи завладела моим мешком и принялась потрошить его.

— Зеленый чай — очень кстати… А то у нас совсем мало осталось — ты угадал. И табак нужен. О-оо, далемба! Обновим наши халаты… Шелковый платок — Кангый его отдадим. Гребешки — Сюрюнме и Будуней. Хорошо, хорошо… Топор и перочинный ножик братьям пригодятся. Пежен и Шомук сейчас придут. Обрадуются! Ну, а мешок под зерно пойдет…

Мне стало совсем хорошо от того, что сестра осталась довольна подарками и ловко поделила их между всеми.

Весть о том, из Кызыла приехал земляк, быстро разнеслась по Терзигу. Собрались все близкие и дальние родственники.

Мы и раньше называли Албанчи второй матерью. Сейчас тем более никто бы не признал в ней нашу сестру — так она постарела. Лицо у нее стало бескровным — берестяным. Мой приезд взбодрил ее, она смеялась, старалась казаться сильной, но ей трудно было скрыть болезнь и страдания.

Лишь недавно избавился от непосильной работы на тоджинских баев мой брат Шомукай. Слишком поздно! Долгие годы унижения, голода повлияли на его рассудок. Не зря говорят в народе: «Секира ранит тело, несправедливость калечит душу». Шомукаю уже за сорок, а ведет он себя как подросток. Дичится людей, никого ни о чем не просит, неохотно отвечает на вопросы. Зато Пежендей стал активистом. Его избрали в сумонный хурал. Люди любят его и шутливо зовут «наш саит».

Возле избушки Албанчи народу становилось все больше и больше. Пожалуй, все жители собрались здесь. Гости приходили не с пустыми руками — кто нес айран и сыр, кто кожаный мешок с аракой. Охотники, словно сговорившись не отставать друг от друга, тащили мясо. Маленькие хозяйки только успевали принимать гостинцы и подавать их на стол.

А люди все шли и шли.

Вопросы, вопросы, вопросы…

— Говорят, есть летающая лодка. Сядешь, говорят, в нее и поднимет она тебя, словно коршун суслика. Это правда ли, сынок? — хрипловато спрашивал кузнец Кыдат.

— Сам не летал, но издали видел. Есть такие лодки. Самолетами их называют.

— А правда, что все у русских общее?

— Они для работы, как в Сарыг-Сапе, вместе собираются?

— Верно?

Вопросы, вопросы, вопросы…

…Назад, в Кызыл, я возвращаюсь через Усть-Терзиг по Каа-Хему на лодке.

Глава 8

Оттук-Даш

Не успел я прийти на работу, как Данчай-оол вызвал к себе.

— Ступай к ЦК. Ищут тебя. — Он усмехнулся. — Только назначили, а уже потребовали. Неспроста!

Пюльчун, действительно, спрашивал обо мне несколько раз.

— Ты очень нужен. Есть важное дело. Садись.

От усмешки Данчай-оола что-то тревожное осталось на сердце. Что случилось? Зачем я вдруг понадобился?

— В хошунах сейчас идут собрания. Защищая дело класса, мы ломаем крылья феодалам, разносим их в пух и прах! Вот такое собрание скоро состоится в Шагонаре. Поедешь с группой товарищей от ЦК. Санча с тобой будет — секретарь Цекомола, и Богданов, советник.

— А наши обязанности тарга?

— Сами сообразите. Если кто собьется, вернете в нужную колею.

— Значит, там видно будет?

— Вот-вот. Верно говоришь: там видно будет! Важно правильно разъяснять аратам наши задачи. Но разъяснять, понимая, о чем говоришь. Если сам не понимаешь, а хочешь показаться знающим, — это хуже всего. Тогда уж совсем ничего не говори. Повторяю: главная задача — чтобы араты знали нашу линию, выходили на правильный путь. Ясно?

— Ясно, — бодро сказал я.

Чтобы скорее добраться до Шагонара, мы сели на «черную быструю» министерства иностранных дел со старым знакомым Дажи за рулем. Останавливались десятки раз, то ремонтируя, то просто подталкивая машину. И все-таки отмахали семьдесят пять километров и каким-то чудом приехали в Оттук-Даш.

Красивы просторы Оттук-Даша. Ароматом семидесяти трав напоены его луга. Просторны его долины.

В старое время эти места пользовались печальной известностью. Сюда съезжались чиновники-тужуметы со всей Тувы, здесь судили бедных аратов. Сколько невинных было изувечено здесь шаагаями, манзы и другими орудиями пыток! Скольких «засудили» насмерть!,. Не сосчитать. Об этих судилищах даже песня есть: «Сделают сбор в Оттук-Даше. Дело твое рассмотрят там…»

В годы революции и национально-освободительного движения аратов Оттук-Даш стал местом решающих схваток партизан с карателями. Отряды Экендея наголову разбили здесь войско китайского генерала Ян Шичао, которого позвали себе на помощь феодалы Тувы.

Я много слышал о сражениях под Оттук-Дашем. Каратели пытались хитростью заманить партизанского командира в свой стан, обмануть его мнимым миролюбием и захватить Хем-Белдир. Экендей не полез в ловушку. Он принял неравный бой с противником и разгромил карателей. Ян Шичао удрал в западные хошуны и не пытался больше хвастать, что сотрет в муку «этих красных».

Пока я мысленно погружался в прошлое, Дажи досыта напоил «черную птицу» и снова был готов укрощать ее строптивый нрав.

Машина побежала на удивление резво, не обнаруживая никаких намерений остановиться. Так, глотая пыль и расстояние, мы нагнали двух всадников. Араты какое-то время скакали вровень с нами, но коням нелегко было нести на себе, кроме седоков, груз плотно набитых переметных сум, а страх от железного чудища, с громом мчащегося за ними, лишал их последних сил.

Санча безудержно хохотал и кричал:

— Скорей, скорей, ребята!.. Друг Дажи! Нажми еще!

Всадников обойти не удавалось — они рвались вперед, будто ловили арканом необъезженный молодняк, припав к шеям перепуганных лошадок.

— Скорей, скорей! — сердито орал Санча. — Стыдно будет, если кони опередят… Я тебе дам, окаянный!