РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ И ЕЁ ВРАГИ - Доминик Ливен

Кроме того, концепция чести, столь дорогая Францу Иосифу, отражала ценности и менталитет мужской части династической, аристократической и военной элиты, которая правила в Австро-Венгрии Габсбургов и в России Романовых. В 1914 году правители Австро-Венгрии считали, что их неспособность ответить всеми имеющимися силами на сербский афронт не только уронит их великодержавный статус, но и нанесет оскорбление их чести. Российская элита, со своей стороны, полагала, что ее честь будет оскорблена, если она оставит своего сербского сателлита наедине с австро-венгерской угрозой. С обеих сторон превалировала этика дуэли, в которой дворянин защищает свою честь, не задумываясь о персональном риске. Однако в дуэли между странами на карту было поставлено гораздо больше, чем жизни дворянской верхушки.

Разумеется, совершенно не удивительно, что представители австрийской и российской имперских элит разделяли одни и те же ценности и взгляды. Они происходили из одной и той же социальной и культурной среды, вели похожий образ жизни и делали похожую карьеру. Во всем, что касается образа мыслей и принятых норм поведения, они были плоть от плоти единого общеевропейского дворянского сообщества. Даже происхождение обеих элит во многом было схожим, И та и другая были потомками военных-дворян и землевладельцев, получивших свой статус благодаря подвигам на поле брани или монаршей приязни. Если в семнадцатом веке православный московский воин-придворный, интересы которого замыкались в тесном кругу изолированной России, жил в совершенно ином мире, нежели австрийский магнат со своими феодальными традициями и барочной контрреформатской культурой, то после 1700 года обе элиты попали под влияние Про-свещения и романтизма и стали лицом к лицу с угрозами революций, либерализма, демократии и национализма. Они читали те же книги, одевались в похожие одежды, примерно одинаково проводили время и непринужденно общались между собой на французском языке в модных салонах и курортах на всем континенте. К тому же обе элиты вынуждены были иметь дело с неизбежными последствиями роста современного бюрократического государства и с соревновательной логикой соперничающих великих держав, которая лежала в основе международных отношений в Европе.

Более того, Австрийская и Российская империи были не просто европейскими, а восточно-европейскими великими державами. Это означало, что в восемнадцатом и девятнадцатом веках они обе были удалены от главных центров европейской финансовой жизни, индустрии и торговли. Хотя, конечно, Австрия была гораздо ближе Европе в культурном, историческом, да и чисто географическом отношении, чем далекая Россия. В начале шестнадцатого века, когда Россия еще оставалась совершенно отдельным миром, культурные венцы уже были частью «некоего образованного франкмасонства, распространившегося от Лондона до границ Османской империи». В середине шестнадцатого века большая часть чешских и немецких подданных Габсбургов были протестантами. Развитие атлантических торговых путей, с одной стороны, и победа Контрреформации на землях Габсбургов - с другой, породили резкое различие между Австрией и странами Северной и Северо-Западной Европы.

Но даже в 1700 году это различие не было так велико, как разница между Москвой и такими городами, как Амстердам или Лондон. Австрия восемнадцатого века была гораздо более цивилизованной и урбанизированной, чем Россия. «К концу правления Марии Терезии монархия могла похвалиться 6000 школ и 200 000 учащихся». В основном по этой причине Мария Терезия (1740-1780) и Иосиф (1780-1790) были способны создать эффективную провинциальную бюрократию, которая помогала им хотя бы частично контролировать деспотическое обращение дворянства с крестьянами в немецких и чешских провинциях. Русская администрация была не в состоянии делать этого даже в середине девятнадцатого века. Поскольку к этому времени индустриальная революция пустила глубокие корни только в Британии, Бельгии и до определенной степени в Северной Германии, относительное отставание Австрийской и Российской империй стало сильнее, чем было в 1750 году К 1914 году обе империи снова начали догонять соперников, но при этом уровень благосостояния, грамотности, индустриализации и урбанизации в немецких и чешских провинциях империи Габсбургов был значительно выше, чем в любом регионе России.

Иосиф (I (174I-1790) - австрийский эрцгерцог с 1780 года (в 1765-1780 годах соправитель Марии Терезии, своей матери), император Священной Римской империи с 1765 года. Проводил политику так называемого просвещенного абсолютизма.

Тем не менее в целом можно с уверенностью сказать, что между 1700 и 1914 годами и Австро-Венгрия, и Россия были слабее и менее развиты, чем их соперники среди великих держав в Северо-Западной Европе. В восемнадцатом веке, чтобы сократить этот разрыв, и Австрии, и России приходилось заимствовать идеи, технику и даже людей в протестантской Европе (реже - во Франции). Правители обеих империй рассматривали собственные языки, немецкий и русский, как вульгарные и в каком-то смысле варварские. Придворным языком Габсбургов и Романовых (как, впрочем, и в Берлине) был французский. В 1740-х и 1750-х годах кронпринц Иосиф, будущий Иосиф II, наследник не только земель Габсбургов, но и Священной Римской империи германской нации, изучал латынь, французский и итальянский языки, «Тот факт, что Иосиф не получал систематических знаний по немецкой литературе и получил совсем немного уроков по немецкому языку, весьма симптоматичен для того неуважения, с которым высшие классы относились к немецкой культуре».

Если Вена и Богемия могут рассматриваться как центральноевропейские страны, то Галиция, основная часть Венгрии и главные славянские провинции имели больше общего с Россией. Военный историк времен Марии Терезии писал, что в южных венгерских пограничных областях «жара, растительность и бескрайние просторы образуют мир, совершенно отличный от Западной Европы». Здесь действительно можно было почувствовать притяжение бескрайней степи, так много значившей в русской жизни и протянувшейся от Венгрии до Монголии. В Венгрии девятнадцатого века, как и в России, наблюдались те же признаки отсталости: тяга к модернизации, стыд и обида за свой невысокий уровень развития, конфликты (часто внутри одного того же человека) между чрезмерным космополитизмом и чрезмерным же шовинизмом и подчеркиванием традиционных национальных добродетелей. В Венгрии чаще, чем в Австрии или даже России, финансовая, коммерческая и индустриальная буржуазия имела чужие - обычно еврейские или немецкие - корни. Лишь малая часть Австрийской империи и совсем ничтожная часть Российской империи (Петербург и отчасти балтийские провинции) могли считаться принадлежащими к «первому миру», если анахронически употребить этот современный термин, В большей своей части обе империи принадлежали ко «второму миру», то есть к менее развитой восточной, южной и юго-западной периферии европейского экономического центра. Причем Российская империя по благосостоянию, уровню образования и индустрии в 1914 году находилась преимущественно у нижней границы «второго мира», а большая часть Венгрии и Австрии - у верхней. Но в вопросах силовой политики Австро-Венгрия никоим образом не могла соперничать с Россией, ее огромными природными и людскими ресурсами, а также со способностью российского государства мобилизовать эти ресурсы для поддержания своей военной мощи и своего международного статуса.

Иосиф II, деливший власть со своей матерью с 1765 года и правивший самостоятельно с 1780 года, восхищался Фридрихом и пытался копировать его методы. Однако, как обычно бывает в таких случаях, попытки Габсбургов отказаться от консервативных принципов и проводить макиавеллиевскую Realpolitik обернулись против них. Большинство независимых князей Священной Римской империи вступили в союз с Фридрихом против Иосифа, поскольку боялись экспансионистских амбиций последнего и знали, что реформы 1740-х годов сделали Австрию потенциально намного сильнее маленькой и слабозаселенной Пруссии. В 1793-1814 годах эти рассуждения оказались справедливыми. Австрия сражалась против революционной и наполеоновской Франции в два раза дольше, чем Пруссия или Россия. В 1809 году эрцгерцог Карл17 одержал первую в истории чистую победу континентальной державы над Наполеоном, хотя окончательное поражение в последующих войнах против Франции обанкротило Австрию и лишило ее многих важных территорий. Тогда как Пруссия после единственного сокрушительного поражения от Наполеона в 1806-1807 годах не смогла уже оставаться великой державой и даже подвергалась риску исчезнуть с карты Европы. Тем не менее войны сделали очевидным превосходство России над Австрией. Русскому царю было несравненно легче, чем австрийскому императору, в течение долгого времени позволять себе оставаться сторонним наблюдателем вторжения Франции в Италию и даже в Западную Германию. Вынужденный вступить в борьбу, он смог использовать свою необъятную территорию в качестве стратегического оборонительного ресурса. Наполеон дважды брал Вену, практически уничтожив впоследствии австрийскую армию. Москву он взял один раз, но при этом лишился своей.